— Одеваться. И позови-ка ко мне племянницу.
Спустя несколько минут в комнату Арчеша вплыла вдовица, умильно и снисходительно улыбаясь.
— Как, вы уже встаете? Господин Арчеш, я так рада вашему выздоровлению… и мне совсем не хочется, чтобы вы снова слегли! А это случится, случится непременно, если вы вот так сразу вскочите… ну куда, скажите на милость, вам спешить?
— Не твоего ума дело. — Арчеш не счел нужным соблюдать приличия, и натягивал штаны на тощие ноги прямо под носом вдовы. Он встал, затянул тесемки на поясе и протянул руку за теплой рубахой.
— Сядь. — И старик мотнул подбородком на стул возле окна. Вдовица, видимо, решив быть снисходительной к старческим немощам, прошла и, все так же улыбаясь, села на указанное место.
— Выйди. — Экономка, подав хозяину подшитое мехом сюрко, вышла, закрыв за собою дверь.
Арчеш подошел к окну, сел на деревянный ларь, так, что свет резко обозначил черты его лица — запавшие глаза, острый нос, тонкие ядовитые губы. Вдовица, сама не зная, отчего, поежилась.
— Что это было? Непентес или сон-трава? Непентес сам по себе не дает таких отчетливых видений, но в сочетании с горячим вином… А сон-трава слишком резко пахнет… но, опять-таки винные пары…
— О чем вы, господин Арчеш? — вдова хлопала подведенными глазами.
— Ну, да это не важно. — Старик даже не слушал ее. — Не важно. Хотя, скорее всего, именно непентес. Значит, так. Я отпущу тебя подобру-поздорову, и даже разрешу забрать с собой то, чем с тобой расплатился мой сын. Но за это ты расскажешь мне все, что знаешь сама. Нет? А ты еще глупее, чем я думал. Ну, посуди сама: любой слуга в доме подтвердит, что после поднесенного тобою питья я, Арчеш Мираваль, свалился в жестокой горячке и выжил по чистой случайности. А тем временем экономка найдет в твоих сундуках немало пропавших во время оно вещиц, а в одной из шкатулок обнаружится кое-что из фамильных драгоценностей дома Миравалей. Смекаешь?! Тогда по моему распоряжению братья Брейс отвезут тебя вместе с сыночком в Эригон. А нынешний судья — что уж скромничать — очень многим мне обязан и вряд ли подвергнет сомнению предложенные мною методы дознания. Кстати, хочу тебя заверить, что отравительниц в нашем городе почему-то особенно недолюбливают.
— Но… — глаза вдовы бегали, пальцы суетливо перебирали кружево на манжетах, — но господин ратман, мой брат, не допустит подобного варварского обращения, — она даже попыталась выпрямиться.
— Сириан? — старик чуть ли не засмеялся. — Да, плохи дела дома Миравалей, раз столь щекотливые дела поручаются в нем таким непроходимым дурам… Да мой сын будет не просто рад — а прямо-таки счастлив, узнав, что вы угодили в камеру смертников. Тому, что ты выложишь под каленым железом, никто не поверит, там и не такое рассказывают, лишь бы ублажить дознавателя. А вместе с вами исчезнут единственные свидетели этой темной истории… так что я даже облегчу ему жизнь.
— Ка-каленое железо? — трясущимися губами пролепетала вдова.
— А ты как думала? Придется же выяснять, где ты раздобыла потребное зелье, и кто был твоим сообщником… а ты будешь упрямиться, не так ли? Или сразу скажешь, что непентес добыл твой вороватый сынок?
Арчеш говорил спокойно, только губы у него совсем побелели. И тут вдовицу словно прорвало. Захлебываясь, брызгая слюной, она спешила все рассказать господину судье.
— Я… меня вынудили, заставили! господин Сириан настаивал, говорил, это необходимо для блага линьяжа, а если я откажусь, он выкинет нас на улицу, нищенствовать! Велел присмотреть за девицей, чтобы была довольна и здорова. Потом, когда… дать вам снотворное, чтобы… — она осеклась, не зная, можно ли повторить слова, услышанные от ратмана.
— Не путался под ногами? — старик мрачно усмехнулся. — Ясно. Дальше?
— Дальше… да, так вот. Девицу… — взгляд Арчеша хлестнул по ее лицу, как свежая розга, и она сорвалась на визг — Да, он велел отравить ее! Чтобы никто не смог обвинить господина Риго в двоеженстве и чтобы у линьяжа появился законный наследник!
— Что ты сделала с этой несчастной девчонкой?
— Нет, это не я! клянусь вам, я не делала этого, я не успела! Она расплескала все питье, отпила всего глоток! Потом… — снова заторопилась вдова — потом мы переправили ребенка в Эригон, туда как раз должны были привезти госпожу Мореллу. А девицу ваш сын велел…
— Знаю. — оборвал ее старик. — Знаю.
Помолчав с минуту, он бросил:
— Убирайтесь.
Вдова, вскочив, принялась было слезливо благодарить его, сама не зная, за что, но, увидев выражение лица старика, почла за лучшее удалиться как можно быстрее. Через час из поместья выехала карета, правил которой вдовицын сын; Арчеш запретил слугами сопровождать бывших домочадцев. А еще до наступления сумерек хозяин Серебряных Ключей и сам выехал из ворот, направив спокойную гнедую кобылу прямиком в сторону Поганого болота.
Он доехал до границы болота, спешился и присел на древнем, поросшем зеленым мхом пне, запахнул плотнее полы плаща. По всему было видно, что эти места знакомы ему и он не испытывает ни малейшего страха перед трясиной.
… Арчеш встретил ее в те далекие времена, когда молодые девушки звали его не «ядовитый стручок», а «красавчик Арчеш», а еще — «златоуст Арчеш», и было это чистейшей правдой, потому как он тогда мог уговорить, улестить самую неприступную красотку. Звали ее Осока (в их семействе всем давали такие имена — сестру ее звали Вьюной, мать — Крапивой, бабку — Таволгой… а отцов в тамошнем хозяйстве не водилось), жила она на другом конце болота и могла, при необходимости, перейти его играючи. Арчеш застал ее однажды в господском лесу, куда она явилась без приглашения и без разрешения, нимало тем не смущаясь. У нее были темно-рыжие, с отливом в зелень волосы, и он принял ее поначалу за лесного духа, принявшего телесное обличие. Заговорив с ней, Арчеш с изумлением понял, что Осока ничуть не боится его и не смущается его господским величием. Более того, она с презрением отвегла его притязания, а предложенный золотой небрежно повертела в пальцах, испачканных травяным соком, и уронила ему же под ноги. А когда Арчеш — молодой тогда и горячий — попытался схватить ее, то девушка попросту исчезла, отступив за дерево, она как сквозь землю провалилась. Порасспрашивав в Озерках, Арчеш узнал, что семейство Осоки исстари промышляло знахарством, пользовало окрестных жителей от всяких болезней, а поскольку эти женщины открыто не признавали над собой мужской власти, жили наособицу, и много знали — слава о них шла весьма дурная. Ведьмы, одно слово.
Он стал каждый день ходить в тот самый лес, в надежде снова увидеть Осоку. И увидел. И не один раз. Он влюбился в нее со всем пылом молодости; в ней было что-то… настоящее, подлинное, что несказанно трогало и заставляло трепетать его сердце. Они были счастливы совсем недолго… Арчеша призвал отец. Попеняв сыну за бесцельное прозябание в глуши, он сообщил ему, что пора браться за ум и начинать служить не только своим прихотям — на что тебе, сын мой, было дано немало времени, — но и благу линьяжа. Ты ведь закончил арзахельский университет, сын… и это недешево обошлось нам. Тебя ожидает судейская мантия… с твоей природной пытливостью и недоверчивостью это занятие как раз по тебе. А чтобы твой новый дом не показался тебе таким уж холодным и неприветливым, женись. Да поскорее. Благо невеста уже есть.
