— Я не хочу уподобиться им, отец! — Вэнь'нъяр вскинул голову, сжал кулаки. — Я не хочу стать таким, как они! Я не стану насиловать их женщин, убивать их детей, издеваться над их старшими. Тем более, что тех, кто тогда зверствовал, в живых уже нет. Я не стану мстить детям за грехи отцов.
— Вэнь'нъяр, сын мой… — очень тихо произнес Серебряный, слегка наклонив голову. Видно было, какой ценой даются ему эти слова. — Сын мой, ты отрекаешься от Aen'giddealle?
— Нет, отец! Я отрекаюсь от кровавого зверства, от мстительного безумия! Время, когда наши с тобой предки делили мир с драконами и покровительствовали младшему народу, людям, прошло. Люди выросли, хоть еще и не повзрослели. Теперь мы делим мир с ними, с орками, с дворфами, с общими детьми наших рас. Мы не имеем права истреблять всех, кто отличен от нас. А возрожденное воинство Aen'giddealle не ограничится людьми, истребляя наводнившую город заразу. Воинство уничтожит тех, кого ты звал братьями — орков, дворфов, полуэльфов, полуорков, и всех прочих, в чьих жилах не течет чистая эльфийская кровь. Ты не можешь этого не понимать.
— Воинство, истинный Народ — не люди, Вэнь'нъяр, — холодно возразил Серебряный. — Воинство не тронет никого, кроме жителей оскверненного и изуродованного Ан'гидеаля, — человеческое название города эльф произнес с непередаваемой брезгливостью.
— Неужели ты не понимаешь… — начал Вэнь'нъяр, но отец оборвал его резким движением.
— Нет, это ты не понимаешь. Ты отрекаешься от нас. Что ж, это твое право. Видимо, ты слишком много общался с людьми.
— Люди тоже бывают разными! — он сорвался на крик. — Вспомни Лэрту, которую ты сам назвал Laerta!
— Laerta — редчайшее исключение. Она отмечена дланью Дианари Лиаласы, мерцающей звезды Народа. Достаточно, Вэнь'нъяр! Я отправляюсь к воротам города, где встречу Воинство. Еще не закатится солнце, а Aen'giddealle уже будет чист от людской грязи. Кто верен мне и Aen'giddealle — следуйте за мной, во имя Народа и Града! Кто же боится, кто стал слишком человеком, вне зависимости от текущей в его жилах крови — оставайтесь. Народ милостив, вас пощадят, несмотря на вашу трусость, но земли Aen'giddealle вы покинете до заката солнца.
Вэнь'нъяр с облегчением вздохнул, видя, что далеко не все двинулись с места. Не менее половины собравшихся. Он отвернулся к стене, пряча выступившие на глазах слезы радости, и… боли. Он знал, что должен делать.
Спустя пять минут Серебряный и те, кто избрал путь крови, зла, и террора, покинули зал.
— Что будем делать мы? — коротко поинтересовался подошедший Раххаг, пожилой уже орк-степняк, командир личного ашелта Вэнь'нъяра. — Если я тебя понимаю, то мы должны…
— Да, брат, — эльф медленно поднял голову, уже не скрывая слез. — Если мы хотим отличаться от тех, кто истреблял нас, мы должны пойти против наших братьев и сестер. Мы должны остановить Воинство.
Гордо подняв голову, Серебряный стоял впереди своего небольшого отряда. Сорок девять душ: эльфы, трое орков, семеро полукровок обеих рас, и дворф. Зоркий взор уже различил на горизонте серебристое марево воинства Народа, идущее на оскверненный, проклятый людьми город.
— Делай, что должно, и свершится, чему суждено, — прошептал он ту же фразу, что минутой раньше произнес его сын, молившийся Дианари Лиаласе в небольшом святилище, сокрытом в недрах Aen'giddealle.
Когда отряд вышел на улицы города, готовясь к сражению уже сейчас, Серебряный был удивлен реакцией людей. Да, многие в ужасе отшатывались и прятались, кто-то, побледнев, опускал ладонь на рукоять меча или топора, некоторые просто с интересом разглядывали странную компанию, вооруженную до зубов. Но ни один не попытался напасть, нигде не было слышно криков: «бей нелюдей!», так популярных последние пять с лишним лет в Ан'гидеале. Это казалось настолько странным, непривычным, неестественным, что на кратчайший миг Серебряный даже подумал: а не было ли доли истины в словах Вэнь'нъяра, не был ли отчасти прав сын, сомневаясь в решении отца? Но тут же перед глазами встала ужасающая картина, увиденная им в собственном доме: младший сын, которому не исполнилось еще и года, лежит в колыбели, его голова размозжена страшным ударом, любимая супруга, обнаженная, изнасилованная, распята крестом на полу, из ее глаз текут слезы боли и безумия, а изо рта стекает тоненькая струйка крови. Она умирает. Дочь, безрезультатно кутавшаяся в обрывки одежды, сжалась в углу, ее пальцы лежат на рукояти вонзенного в грудь кинжала, на обнаженных бедрах запеклась кровь ее невинности — девушка не захотела жить после того, что с ней сделали эти скоты, эти люди, по недоразумению называющиеся разумными. И старший сын, израненный, но все еще живой, и его полубезумный взгляд — все произошло у него на глазах, а он даже не мог защитить сестру, мать, брата… И он единственный выжил из семьи Серебряного. А теперь…
Эльф закусил губу, отгоняя все ненужные, сбивающие воспоминания и мысли. Сейчас цель одна: встретить Воинство Хлада, влиться в их ряды, и очистить землю Aen'giddealle от людской напасти.
А Воинство неожиданно оказалось совсем рядом. Они скользили над самым снегом, не касаясь его ногами, слегка прозрачные, прекрасные, неземные — пришедшие убивать, пришедшие мстить.
Пришедшие уподобиться.
Серебряный стиснул зубы, прокусывая губу насквозь, и мысленно проклял неуместные и, конечно же, несправедливые слова сына, так не вовремя произнесенные им. Сделал несколько шагов вперед, поднял руку в жесте приветствия.
Идущий — или плывущий? — во главе воинства высокий эльф с длинными, ниже колен, льдисто-голубыми волосами, остановился, пристально посмотрел в глаза предводителю отряда.
— Кьёллен'хаэсс, — не спросил — утвердил он. Серебряный вздрогнул — за многие века он уже забыл, как звучит его настоящее имя. — Я не ждал увидеть тебя живым. Ты сын Элларианата и Доэнтарисс. Родился через четыреста восемьдесят лет после падения Aen'giddealle.
— Верно, haddali, — Кьёллен'хаэсс на мгновение склонил голову. — Я ждал тебя многие века, haddali, чтобы встать рядом с тобой и очистить наш город от людской скверны.
Haddali несколько секунд молча изучал собеседника, потом медленно кивнул.
— Хорошо. Ты встанешь рядом со мной, и мы вместе очистим землю Aen'giddealle от всяческой скверны. Готов ли ты произнести древнюю клятву, отдавая мне свой род, свою кровь, и свою Силу?
— Да, — на мгновение Серебряный заколебался. Но лишь на мгновение. Как только с его губ слетело согласное «да», на душе стало легко-легко, и правильно. Он более не сомневался.
Льдом и серебром прозвенели в воздухе слова клятвы. Обратной дороги не стало.
— Очистим нашу землю от грязи прочих рас! — провозгласил предводитель эльфов Хлада.
