Парни быстро оглядели холл, после чего, не сговариваясь, привычно разошлись группами по всем лестницам.
Пройдя пару поворотов на первом этаже, который состоял сплошь из служебных помещений, Леон и Брис наткнулись на Володю. Тот застыл у неприметной двери справа от широкой арки в довольно просторную кухню. Осторожные движения парней стали ещё более плавными. Брис скользнул к Володьке и вопросительно кивнул: «Ну, что?» Володька наклонился к двери, будто хотел послушать, и тут же отошёл. Брис встал на его место и, прислушавшись, почти прошелестел: «Голоса…»
Он мягко положил пальцы на ручку и нажал.
— Закрыто… — А через секунды внимательного слушания: — Замолчали.
Неожиданно совсем близко за дверью старческий неровный голос боязливо спросил:
— Кто там? Выпустите нас, пожалуйста, отсюда!
Дверь оказалась хорошего качества. Пришлось сбегать за остальными.
После коротких переговоров с пленниками док Никита одним ударом в замок (дверную ручку предусмотрительно сняли) открыл дверь.
Две женщины и трое мужчин, один из которых довольно почтенного возраста, сидели в комнате уже давно. «Тараканы» загнали их сюда ещё несколько дней назад и выпускали в строго определённое время только для работы.
— Они никогда с вами не разговаривали? — спросил док Никита.
— Нет–нет. Один только говорил. Но это был настоящий человек, — заторопился старик, представившийся дворецким. — Он был одет, как все… Но не был таким, как они, — отвечая, он говорил не доку Никите — почему‑то Леону. Видимо, счёл его старшим в группе — по возрасту. — Пойдёмте. Он занял комнату для гостей. А что он с нею сделал!.. Это была одна из лучших комнат в доме! Пойдёмте, пожалуйста…
Он что‑то ещё бормотал, настоятельно зовя наверх, и было непонятно, возмущён ли он по–настоящему, оплакивая хозяйское добро, или боится, как бы хозяева не спросили с него за то, что натворил здесь чужак.
Другие слуги смотрели на дворецкого, не умея скрыть удивления и даже некоторого беспокойства. Кажется, такое поведение старика в им в диковинку.
Независимо друг от друга Брис и Роман взяли на заметку едва уловимый в этой сцене намёк на подводное течение: кто предупреждён, тот вооружён.
Небольшой толпой они поднялись на второй этаж, оставив у входной двери Рашида, а в комнате со встревоженной прислугой — Володю.
Дворецкий чуть не ткнулся носом в нужную дверь, но в последнее мгновенье шмыгнул в сторону. В результате Леон оказался в положении человека, который просто вынужден сам открыть дверь. Брис первый сообразил, что Леона, возможно, направляют в ловушку, и дёрнулся остановить его. Неожиданно цепкая ладонь старика упала на его руку.
— Не надо, не надо!.. Поверьте, всё будет хорошо…
Одного момента было достаточно: Леон мягко толкнул дверь.
Следующий шаг он сделал, ведомый, как ни странно, запахом. Запах перебил и неясное беспокойство (он уловил тревогу Бриса), и ощущение чисто физического контакта с Романом — тот, протискиваясь, прижался к его локтю (первое впечатление — теснил в сторону). Запах прожёг ноздри и горло — убедительно проникающий, как нашатырь, и такой же проясняющий. И такой острый, что спутники Леона разом отпрянули, кривясь и зажимая носы. А Леона запах ввёл в комнату.
Сначала показалось, благоухает варварски разгромленная мебель — «Сдохла — вот и воняет падалью!» — злорадно прокомментировал кто‑то. Недавний здешний жилец, похоже, какое‑то время нуждался в смирительной рубашке: изуродованная им мебель вызывала и жалость, близкую к состраданию, и мучительную злобу против вандала. Разбитое стекло, стулья–инвалиды, острая щепа, трудноопределимая, — всё это валялось на полу среди непонятных черноватых и бледно–зелёных пятен.
Забывшись, Леон глубоко вздохнул.
И увидел, и невольно сам отпрянул от двери.
… В комнату влетел Мигель. Постоял, белый от напряжения, с безумными глазами, абсолютно пустыми, — развернулся. Трясущимися руками закрыл дверь на ключ изнутри. Медленно, волоча ноги, дошёл до середины комнаты. Полуприкрытые глаза невидяще оглядели уютное помещение (мебель ещё цела!), идеально предназначенное для отдыха.
Мигель рухнул — точно ему внезапно дали под дых. Рухнул, скорчившись, схватившись за живот. И замер.
В комнате потемнело, как будто за окном по небу расползлись грозовые тучи. Создавалось бы совершенно отчётливое ощущение притихшего перед дождём времени, если бы не скопившаяся по углам тьма. Тьма была живой. Она ползла к лежащему человеку, трогала его, обволакивала его — Леон с ужасом видел, как выглядевшая грузной и тяжёлой тьма лезет на Мигеля, а она и правда тяжёлая: под её чувственно–иллюзорным весом человек распластался на полу и стал… набухать. Тьма настырно внедрялась в тело. Леон оцепенело следил: тёмное смутное пятно нырнуло под ладонь лежащего, пальцы чуть приподнялись и стали энергично увеличиваться, словно на них навели лупу.
Лёгкое потрескивание скоро перешло в резкий треск распарываемой и рвущейся ткани.
Дальше — всё как в нехорошем сне.
Бесформенное чудовище, бывшее Мигелем, поднялось, больше похожее на лохматый кряж сломанного бурей дерева, чем на человека. Руки–сучья нелепо и страшно вздрагивали, полуприподнятые. Чудовище медленно повернулось, будто заново оглядывая комнату… Леон мог бы поклясться, что не чудовище бросилось уничтожать вещи, — тьма его толкнула на бессмысленный погром.
Мигель громил мебель молча, лишь изредка издавая стонущие или рычащие звуки. Сначала громил — потом методичное уничтожение перешло в приступ бешенства: его бросало по всей комнате невидимым смерчем, как пушинку (мебель бы этого не сказала, заговори она), его било о предметы, швыряло в них, а он безуспешно старался остановиться — руки хватались за воздух — и оставлял на мебели и на полу смазанные кровавые пятна и блестящие брызги.
Смерч небрежно бросил чудовище в угол комнаты — кресло, лежавшее там ножками в сторону Мигеля (Леона передёрнуло от боли, которую должен был чувствовать Мигель), вылетело, потеснив груду переломанных стульев.
И стало тихо. Неведомая сила, забавлявшаяся телом Мигеля, оставила его в покое. Чёрное, наносное таяло, пока не очистило от своего агрессивного присутствия человеческое тело.
Теперь, глядя на покрытого кровоподтёками, вновь скрюченного на полу Мигеля, Леон смог перевести дыхание и начать думать. Двойственное переживание за человека, колотившего мебель и колотившегося о мебель, не помешало задаться вопросом: что же произошло? Зачем Леону показали, что здесь было?..
Человек на полу шевельнулся. Жалость смяла все вопросы Леона. Следя за неловкими попытками Мигеля подняться (на руки опереться не мог: скользили по крови), Леон сам машинально напрягался.
