— И оно приведет сюда Кедрина?
— Да. Полагаю, что да, — Эйрик просиял. Это была гордость рыцаря, который совершил ради дамы славное деяние. — Его половина Камня ответит на зов, который я стану посылать, и проведет его сквозь самые опасные пределы преисподней.
— А когда он придет?
Уинетт почувствовала, как сердце затрепетало и заколотилось быстрее. В порыве радости она едва не забыла об осторожности.
— Тогда, когда две половинки талисмана соединятся, — с воодушевлением произнес Эйрик, заразительно улыбаясь. — Став единым, Камень раскроет все свое могущество. Разве такое уже не случилось, когда вы бросили вызов Посланцу в Белом Дворце?
Уинетт кивнула. Тогда, в разгар страшной схватки, она вдруг ощутила, как сила Камня наполняет ее. Эта сила вела ее, вела Кедрина… И перед этой мощью грозное могущество подручного Ашара не устояло.
— И тогда… я уверен, эта сила откроет нам путь, — произнес Эйрик. — Мы выйдем на свободу.
— Мы? — переспросила Уинетт. — Ты тоже хочешь покинуть это место?
Улыбка Эйрика угасла, его лицо стало почти печальным, голова поникла.
— Я здесь такой же пленник, как и ты, дорогая. Я хочу снова спокойно и без препятствий ходить по дорогам Королевства. Я устал находиться в заточении.
Глаза его вспыхнули радостью, словно он уже обрел желанную свободу. Уинетт осторожно вгляделась в его лицо, но не прочла ничего, кроме лучезарного восторга. Она так и не поняла, таилось ли за ним что-то иное.
— И что мы должны для этого сделать? — спросила она.
Его лицо внезапно стало серьезным.
— Как я уже говорил, я воспользуюсь талисманом.
— Ты хочешь, чтобы я его сняла?
Он кивнул. Теперь в его взгляде чудилась тревога.
— Ты ведь знаешь, что мне это запрещено.
Эйрик широко развел руками с видом полной беспомощности.
— Другого способа нет. Приспособление, которое я построил, работает как маяк с помощью моих заклинаний. Но без талисмана от них нет никакого толку. Все это создавалось в расчете на твой Камень. Так что тебе придется его снять.
— Не могу, — Уинетт помотала головой. — Я дала клятву.
— Разумеется, ты не предполагала, что окажешься в такой ситуации.
— Я давала клятву по вере, — возразила Уинетт. — И к тому же я не уверена, что талисман сможет действовать сам по себе.
— Нет так нет, — откликнулся Эйрик. В его потухшем голосе все еще слышались отзвуки недавнего воодушевления. — Правда… по моему мнению, сила заключается в самом Камне, и только в нем.
Намек был сделан почти вскользь, но Уинетт вспыхнула. Так значит, ею движет всего лишь ложная гордость? Ее охватили страх и смятение. Если Эйрик не обманывает ее, значит, она сама лишает себя его помощи. Она отказывает ему в средстве, способном привести сюда Кедрина, себе — в возможности бежать из этого странного мира. Но если он лжет и талисман нужен ему для каких-то темных дел? Если он новый подручный Ашара — или даже сам Ашар? Тогда вручить ему талисман означало предать все, что для нее свято, и наделить врага невиданной силой.
— Не стоит забывать и о Кедрине, — виноватым тоном проговорил Эйрик, словно невысказанное подозрение Уинетт смутило его. — Представь себе, что мы не ошиблись и он тебя ищет. Значит, он должен найти какой-то способ проникнуть в Нижние пределы. Если это удалось, Ашар не поскупится на ловушки. Кедрину предстоит трудный путь! Хозяин преисподней может превратить эту дорогу в настоящий лабиринт, и Кедрину придется вечно кружить по Пределам. Маяк, который я придумал, проведет его прямо сюда.
Он выжидающе замолчал, глаза в золотистых крапинках пристально смотрели на Уинетт. Она потупилась, словно его слова сетью опутали ее.
Талисман был по-прежнему у нее в руке, но она искала не защиты. Ей хотелось одного: чтобы Госпожа вразумила и направила ее. Камень легко покалывал пальцы, сообщая, что Кедрин жив, но и только. Тогда Уинетт подняла глаза и встретила взгляд Эйрика.
— И все же ты просишь меня пренебречь добровольно данным обетом.
Он спокойно кивнул.
— Именно так, — в его голосе чувствовался привкус печали. — Хотя, повторяю, я уверен: те, кому ты дала слово, поняли бы тебя. Я сомневаюсь, что они могли предвидеть подобное, вручая тебе талисман.
— Возможно, — согласилась Уинетт, — но слово есть слово.
— Это не единственный твой обет, — напомнил он осторожно. — Или ты не давала обета безбрачия, когда облачалась в эстреванскую лазурь?
— Да, — Уинетт склонила голову. — Так и было.
— И тебя освободили от этого обета, когда пришло время.
Она не могла этого отрицать и опять кивнула.
— Поверь, Сестры поняли бы тебя, — повторил Эйрик негромко, словно пытаясь убедить ее. — Эстреван снова оправдает твое решение. Им не в чем тебя упрекнуть: ведь ты лишь стремишься защитить человека, которого любишь, от бессчетных опасностей.
— И все-таки… — медленно произнесла она. Сеть слов, недавно едва ощутимая, спутывала ее все сильнее, точно паутина. Уинетт чувствовала, что каждая попытка вырваться лишь сильнее затягивает липкие нити — и в конце концов ей придется проститься с надеждой.
— И все-таки, — повторил он, взяв ее руку и положив в свои ладони, — последнее слово за тобой. Я больше ничего не могу сделать. Без талисмана мои усилия ни к чему не приведут. Значит, тебе, похоже, суждено остаться здесь, — он улыбнулся, но улыбка была грустной. — Признаюсь честно: эта мысль для меня привлекательна. Но ты любишь Кедрина, и я готов сделать все, чтобы воссоединить вас. Прошу, Уинетт, доверься мне. Другого выхода нет.
Некоторое время он молча глядел ей в глаза, держа ее ладони в своих, затем опустил руки и улыбнулся, словно пытаясь ее успокоить.
— Выспись и дай мне ответ утром.
— Хорошо.
Когда Эйрик поднялся, она почувствовала почти облегчение: исчезла необходимость немедленно принимать решение. Сейчас ей хотелось лишь одного: остаться наедине со своими мыслями. Эйрик учтиво поклонился и покинул спальню. Услышав, как хлопнула наружная дверь, Уинетт торопливо поднялась и вновь задвинула засов, потом подтащила кресло и подперла им дверь — и лишь тогда почувствовала себя в безопасности. Лакированный поднос одиноко стоял на полу: она едва прикоснулась к ужину. Сбросив платье, выбранное Эйриком, Уинетт отыскала другое, на свой вкус, и бросилась в постель.
— О Госпожа, — взмолилась она, сжав талисман в ладонях, — направь меня, ибо я не вижу пути.
Пустыня все тянулась без конца и края — плоская, безликая. Горизонт терялся в серой мути, и небо словно сливалось с землей. Только трещины нарушали единообразие, прочерчивая зигзагами серую корку. Но они были не настолько глубоки или широки, чтобы привлекать внимание путешественников. Глаз не мог уловить движения ни в небе, ни на земле — даже воздух оставался неподвижен. Не было солнца, сероватый свет не ослабевал и не усиливался. На пепельной корке не оставалось следов, и путникам порой казалось, что они топчутся на месте. Лишь усталость, постепенно отягощавшая ноги, указывала на то, что они продвигаются вперед. Наконец Кедрин объявил привал. Друзья расстелили одеяла и с удовольствием расслабили измученные мышцы.
