– Я продам тебе лопату еще за двух лошадей, – радостно добавил Бо.
– Минутку, – послышался голос Салтыкова. – А что будет со мной и моими людьми?
Бо повернулся к нему и посмотрел прямо в глаза.
– Со стрельцами покончено. И ты знаешь об этом так же, как и Стенька. Их распустят, но сомневаюсь, что кто-нибудь из них предстанет перед судом. Ты и твои люди можете взять здесь все, что останется после бэлов. Кто будет уходить последним, подожжет город.
– Мне понадобится лошадь. – Комендант снова закашлялся.
– Мы не оставим лошадей. А князь Дмитрий оставит вам письменное прощение, хотя оно может оказаться бесполезным, если он не доберется до Кинска.
– Доберусь! – негромко пробормотал Дмитрий. Комендант пожал плечами, как будто его дальнейшая судьба уже не беспокоила.
– А я забираю Лэквита! – заявил Зигфрид. Бо обернулся и сказал:
– Лэквит мертв. «Идиггрида» на северо-западе. Аркелл, где Кинск?
– Да откуда, черт возьми, мне знать? – с негодованием ответил Аркелл.
Бо рассмеялся.
– Как хорошо, что ты вернулся, брат! О боги, как время летит!
Связанный Узами Клинок не нуждается в сне, но это не значит, что он неутомим. Поездка в Кинск подвергла Суизина такой проверке, какой он никогда не подвергался раньше. Дмитрий, прекрасный наездник, мчался на такой скорости, что три Клинка едва поспевали за ним. Никто из обращенных вновь в людей и никто из бывших узников не был в состоянии справиться с таким темпом, поэтому договорились, что они будут скакать следом так быстро, как смогут.
Путь был трудным. Солнечный свет, отраженный снегом, слепил, а дороги вели в трясину.
В Скиррии не было почтовой системы, как в Шивиале, но Игорь не успел истребить все княжеские семьи, и Дмитрий по пути некоторым из них сам сообщил новости, получив при этом обещание поддержать его. На второй день, уже почти перед вечерним звоном, Дмитрий и его Клинок въехали в городские ворота Кинска. Суизин так устал, что даже не смотрел по сторонам. Что ж, хорошо. Похоже, они первые. В городе было спокойно. Вход в Верхний город охраняли стрельцы. Хотя они и узнали Дмитрия, сержант грубо отказался впустить вооруженных людей, к тому же не имеющих высочайшего указа.
Князь осадил коня, так что теперь Клинки оказались впереди, и обратился к ним:
– Воины! Убейте этот сброд ради меня! На счет три! Раз!
Теперь это не был аристократ-мямля, которого сержант знал прежде. Он изумленно наблюдал за происходящим. Три меча были одновременно выхвачены из ножен, сверкнув в тусклом свете. Три коня разом рванулись вперед.
– Два!
В рядах наблюдавших пронеслось оживление. Весь этот сброд побежал прочь, а сержант – впереди всех. Новость о том, что стрельцы больше не являются неприкосновенными, разнеслась по городу мгновенно. Также быстро она долетела и до царского дворца. Там гвардейцы внутреннего полка уже приветствовали князя. Толпа поддерживающих Дмитрия и выражающих ему восхищение влекла его к царским палатам. Попутно Дмитрий отдавал приказы каждому пажу и герольду, которым удавалось оказаться рядом с ним: привести главного боярина, позвать маршала Санина, сообщить его жене, доставить боярина такого-то, разыскать боярина такого-то.
Паж распахнул последнюю дверь перед ними, но тут Суизин заявил о своем праве войти первым. Появление грязного бродяги вызвало целый хор воплей и криков женщин, которые, очевидно, забавляли маленьких детишек. Визг детей присоединился к этой какофонии и теперь стал слышен их мамашам.
Суизин стоял как вкопанный. Прошла целая вечность с того момента, когда он в последний раз был в помещении, полном женщин. Но никогда прежде он не видел таких чудесно благоухающих женщин, в шелках и драгоценностях. Он даже растерялся. Он просто пялился на них. Но царицу он сразу выделил среди других. И не просто потому, что одета она была еще роскошнее других и красивее всех остальных, но потому, что в ней была особая, по-настоящему царская стать. От нее как будто исходили какие-то властные флюиды. Она быстро взяла на руки маленького с соломенного цвета волосами мальчика и сделала глубокий вдох, чтобы обрушить затем целую бурю гнева на незваного гостя, как вдруг заметила «кошачий глаз» на рукояти его меча.
И тут Дмитрий отстранил Суизина и прошел вперед. Он стал рассказывать обо всем, заикаясь, а затем, вспомнив, как растерзанное тело царя лежало в том зале, упал на колени и коснулся лбом пола. Это был, пожалуй, не самый тактичный способ сообщить сестре, что она вдова, но вполне удовлетворительный.
Другие женщины с воплями тоже повалились на пол. Все входящие следовали их примеру. Бледная, но владеющая собой Софья стояла посреди комнаты, высоко подняв сына, так как количество уткнувшихся лбами в пол становилось все больше и больше. Суизин изо всех сил старался не рассмеяться, глядя на этот спектакль. Он остался единственным, кто стоял на ногах. Шивиальцы никогда не раболепствуют! Кроме того, смерть королей может накалить страсти, так что он должен быть настороже. Царица вновь взглянула на Суизина. Он ответил ей легким поклоном, а она кивнула в ответ. Все молчали. Или плакали.
Комната была полна народу. Вошел Аркелл и тоже встал на колени у дверей. Тут царица широко открыла глаза. Наконец до нее дошла реальность ее нового положения. Она с трудом задышала и пошатнулась. Суизин быстро подскочил к ней, чтобы поддержать и ее, и ребенка. Довел царицу до кресла и пробормотал извинения за свое нахальство.
– Нет, я у вас в долгу, – ответила она. – Мне повезло, что Клинки такие быстрые. Добро пожаловать домой, брат. Боюсь, ты принес печальные известия.
Головы оторвались от пола, когда Дмитрий сделал официальное заявление о восшествии на трон нового монарха. Отходя от царицы, Суизин на миг встретился взглядом с Аркеллом. На краткий миг слабая догадка пронеслась в его мозгу. Тут все стали славить царя Бориса Третьего, чем сильно напугали его монаршее величество. Лишь один Суизин молчал. Не может быть! Но так было. Вовсе не известие о смерти мужа так поразило царицу, а появление третьего Клинка.
Суизин пристально посмотрел на инфанта, который теперь стал царем Скиррии, – милый карапуз с серебристыми кудряшками и большими серыми глазами.
Бо стоял рядом с Аркеллом. Оба были страшно утомлены дорогой, но Аркелл не был таким бледным, как Бо, глядевший на нового императора. Не может быть! Так не должно быть! Но все возможно.
Женщина, получившая известие о том, что ее муж разорван на куски, должна страдать от горя. А Софье хотелось петь.
Бо вернулся! Бо вернулся! Бо вернулся!
