коридорам и переходам, а за ней следует нечто.
Это нечто гналось за ней, пытаясь настичь. Она, отчего-то боялась его, но никак не могла понять почему. И почему-то никак не могла убежать от него. Её силы иссякали, и приближающийся топот преследователя всё сильнее отдавался у неё в ушах. Но вот он настиг её, и тогда она в ужасе обернулась…
Перед широко раскрытыми глазами Тармулан неподвижно застыли чернеющие в скупом лунном свете стволы и ветви деревьев. Сама она сидела на плаще, тяжко дыша, так словно ей довелось пробежать в гору несколько лин.
Поняв, что это был только сон, она успокоилась, утёрла выступившие на лбу капли пота и с облегчением откинулась назад. Тармулан посмотрела на смирно стоявших с опущенными головами лошадей. Глядя на них, она подумала: любопытно, могут ли они видеть сны и если могут, то что тогда им снится?
Хотя теперь ей больше спать не хотелось, она всё же задремала, проведя остаток ночи, привалившись спиной к стволу дерева и держа руку на рукояти меча.
Тармулан проснулась, когда на небе заиграли первые проблески зари. Ёжась от холода, она натянула на себя накидку. Наскоро перекусив, Тармулан принялась собираться в путь. Подтянув подпруги, она вновь приторочила к сёдлам мешки. Меч она скрыла под широкой полой накидки, а самострел, как бы ей этого не хотелось, пришлось замотать в плащ и прицепить к седлу заводной лошади.
Тармулан ещё затемно миновала окрестности села, а когда рассвело, то она уже вновь ехала по просёлку, на этот раз не особенно-то и скрываясь. Сначала вокруг было пустынно, но где-то через час навстречу ей попалась арба, сопровождаемая двумя кулбусами. Завидев всадницу, те стянули с голов свои соломенные шляпы и поспешно опустились на колени.
Потом ей повстречалась большая крытая повозка с войлочным верхом. На облучке, погоняя пару медленно бредущих волов, восседал ченжер, а рядом с повозкой шли четверо кулбусов с кетменями на плечах. Склонив головы, они посторонились к обочине, пропуская Тармулан, а возница, поравнявшись с ней, подозрительно зыркнул глазами в её сторону.
Распознав в ней тайгетку, он больше не бросал на неё взглядов, но как бы предупреждая, многозначительно поправил висевший у него на поясе длинный кинжал, после чего вновь принялся ободрять волов длинной палкой. Тармулан с равнодушным видом проехала мимо.
С каждым лином движение становилось всё оживлённее. Ей всё чаще стали встречаться не только арбы и повозки, но и пешеходы. Деревья, растущие вдоль дороги, постепенно отступали в стороны.
Конец просёлка, по которому ехала Тармулан, выходил на широкую имперскую дорогу. Прежде чем выехать на неё, она остановилась, раздумывая, стоит ли ей покинуть седло или продолжить дальнейший путь верхом. Дело в том, что на конях по дорогам Империи Феникса передвигались в основном гонцы и благородные кливуты. Все остальные ездили в повозках или топали пешком. Не то, чтобы всадники здесь были редкостью, но слишком уж они заметны.
У обочины Тармулан заметила старика-кулбуса, в шляпе и в накинутом поверх холщовой туники коротком плаще, катившего перед собой нагруженную всякой всячиной тележку.
– Эй, ты, поди сюда,– властно окликнула его Тармулан.
Приблизившись, тот снял свою широкополую шляпу и поклонился незнакомой всаднице, но на колени перед ней падать не стал. Так мог поступить только вольноотпущенник или доверенный слуга «сильного» господина из полукровок. Большие округлые глаза старика, настороженно смотревшие на Тармулан, подтверждали, что в его жилах течёт толика крови ченжеров.
– Да хранит тебя мудрость Чомбе, благородная госпожа. Чем я, бедный лудильщик, могу быть тебе полезен?
– Скажи, как далеко отсюда до ближайшей заставы. Я еду в Луншунь и хотела бы сменить лошадей.
– Сожалею, госпожа, но отсюда до самого Луншуня нет никаких застав. Если же вам надо сменить лошадей, то в трёх линах отсюда находится постоялый двор, попробуйте спросить у тамошнего хозяина.
– Хорошо, ступай.
Старик вновь поклонился, надел шляпу и двинулся дальше, а Тармулан, подобрав покороче повод заводной лошади, тронулась вперёд. Она решила, что раз уж впереди не было никаких застав, то будет лучше ехать верхом. Ну, а если кто и прицепится к ней, то она сможет, либо ускакать, либо отбиться. Хотя затевать драку на глазах у многочисленных свидетелей было крайне нежелательно.
Расчёт Тармулан полностью оправдался. К вечеру безо всяких помех она доехала почти до самых предместий Луншуня, хотя и опоздала к закрытию городских ворот. Как назло, к этому времени небо затянуло тучами, и стал накрапывать дождик, вынудив Тармулан искать пристанище на ночь.
На постоялый двор она не пошла. Вместо этого она нашла стоявшую на отшибе одинокую хижину и попросилась переночевать. Хозяйка, одинокая вдова-кулбуска с тремя детьми, за пару медяков предоставила в её распоряжение пустой сарай и дала немного сена для лошадей. Ещё, чтобы не сидеть в темноте, Тармулан выпросила у неё масляную лампу.
Расположившись, Тармулан поужинала и решила, как следует изучить все свои пожитки, да заодно подсчитать, сколько у неё денег. Разбирая доставшуюся ей добычу, Тармулан вначале не обратила внимания на медную пластину, которую она забрала у брата Мозерса. Золота и серебра у неё теперь было более чем достаточно, и она даже сначала хотела выкинуть её, но потом тайгетку разобрало любопытство: зачем это ченжер таскал её с собой?
На пластине были выбиты какие-то странные знаки-руниры. Надпись шла от края пластины и, закручиваясь спиралью, заканчивалась большим знаком, расположенным в самой середине. Странно, пластина не была похожа на гадальную карту, какие используют звездочёты, иначе бы тут где-нибудь были нарисованы знаки звёзд. Больше всего эта штуковина походила на скрижаль, какие вешают в храмах у жертвенных алтарей.
Рассматривая руниры, Тармулан сначала приняла их за ченжерское письмо, но потом, внимательней приглядевшись, она поняла, что это древняя тайгетская грамота.
