Ознакомительная версия.
Последнее, что он запомнил, – это как закружилась комната, причудливо перемешав предметы, мягкую улыбку Джеффри и понимание, которым были озарены глаза Джанелль.
Джанелль ушла до того, как он проснулся, предоставив ему самостоятельно разбираться с пульсирующей болью в голове и эмоциональным круговоротом. Узнав, что она оставила его одного в Цитадели, Люцивар готов был возненавидеть девушку, обвиняя ее в холодности, жестокости и черствости.
Он провел следующие два дня, исследуя Цитадель и гору под названием Эбеновый Аскави. Люцивар исправно возвращался к завтраку, обеду и ужину, потому что этого от него ждали. Он ни с кем не заговаривал первым, только отвечал на вопросы, и каждый вечер трусливо бежал в свою комнату. Волки молча предпочли составить ему компанию. Он гладил их, расчесывал густую шерсть и наконец рискнул задать вопрос, который очень его беспокоил все это время.
Да, неохотно сказал ему Дым, Люцивар плакал. Боль сердца. Боль сердца, попавшего в ловушку. Леди гладила и гладила его, пела и пела…
Значит, это был не просто сон.
В одном из видений, которые Черные Вдовы умели вплетать в свои спутанные сети, Джанелль встретилась с мальчиком, которым он был, и вытянула яд из его душевной раны. Люцивар тогда оплакивал этого мальчика, все те вещи, которые ему запрещали делать, того, кем ему не разрешали стать. Но он не плакал о человеке, в которого превратился.
– Ах, Люцивар, – с сожалением произнесла Джанелль, когда они рука об руку шли по туманному, смутному ландшафту. – Я могу залечить шрамы на твоем теле, но раны души не в моей власти – ни твои, ни даже мои. Ты должен научиться жить с ними. Ты должен выбрать новый путь и оставить их позади.
Больше он не запомнил ничего из приснившегося. Возможно, и не должен был. Но только благодаря этому сну эйрианец не плакал из-за того, кем стал.
Люцивар и Джанелль стояли на стене одного из внешних дворов Цитадели, глядя на раскинувшуюся перед ними долину.
Девушка указала на деревню, виднеющуюся в отдалении:
– Риада – самая большая деревня в Эбеновом Рихе. Аджио находится в северном конце долины. Дун – в южном. Здесь есть еще несколько лэнденских поселений и маленькие фермы – как обычных людей, так и представителей Крови. – Она стряхнула с лица выбившийся из косы локон. – Сразу за Дуном стоит большой каменный особняк. Он окружен каменной стеной. Мимо не пройдешь.
Люцивар подождал немного, но продолжения не последовало.
– Мы пойдем туда? – наконец спросил он.
– Нет. Я вернусь в хижину. А ты отправишься в этот дом.
– Почему?
Джанелль упорно не сводила глаз с долины.
– Там живет твоя мать.
* * *
Большой трехэтажный дом, возведенный из камня. Низкая каменная стена отделяет два акра ухоженной земли от высоких душистых трав и диких цветов. Огород, несколько гряд с целебными травами, клумбы, сад камней, в одном уголке роща деревьев многообещающе шептала о лесе.
Надежное убежище, которое должно быть гостеприимным. И вместе с тем здесь нет уюта, нет покоя. Противоречивые чувства, слишком хорошо знакомые Люцивару – даже после стольких лет.
Благая Тьма, пожалуйста, пусть это будет не она…
Но разумеется, это была его мать. И Люцивар вновь задался вопросом, почему она бросила его в таком юном возрасте, что он не мог даже вспомнить ее. И только переносила его посещения позже, ни разу не намекнув на их близкое родство.
Эйрианец распахнул дверь кухни, но входить не стал. Пока Люцивар не шагнул за порог, она не поймет, что он здесь. Сколько раз он предлагал ей протянуть охранный щит на несколько футов за каменные стены, в которых она жила, чтобы заранее узнать о приходе чужака? Но отказывалась она еще чаще.
Женщина стояла спиной к двери, перебирая что-то на столе. Он узнал ее без труда по белой пряди в черных волосах и сердитым, резким жестам. Двигаться по-другому она не умела.
Он вошел в кухню:
– Здравствуй, Лютвиан.
Она резко обернулась на месте, сжимая в руке длинный нож. Он знал, что дело не в нем. Женщина просто уловила ментальный запах взрослого мужчины и рефлекторно схватилась за оружие.
Она уставилась на него. Глаза женщины потрясенно расширились, наполняясь слезами.
– Люцивар! – прошептала она и сделала шаг ему навстречу. Затем еще один. Она издала странный звук – нечто среднее между смехом и всхлипом. – Она сделала это! Она действительно сумела это сделать!
Лютвиан потянулась к нему.
Люцивар бросил осторожный взгляд на нож, не спеша бросаться в материнские объятия.
Непонимание сменилось гневом и вновь наполнило ее глаза. Эйрианец сумел уловить мгновение, когда Лютвиан осознала, что по-прежнему держит нож в руках, направив его на сына.
Покачав головой, она бросила оружие на кухонный стол.
Люцивар сделал еще несколько осторожных шагов вперед.
Она жадно рассматривала его глазами полными слез – не как Целительница, изучающая Ремесло своей Сестры, но как женщина, испытывающая искреннюю любовь. Прижав одну дрожащую руку к губам, другую она протянула Люцивару.
В его сердце вспыхнула безумная надежда, и их пальцы переплелись.
И в этот миг она изменилась. Так было всегда, с того самого дня, как юнец, чье присутствие она с трудом выносила, начал то и дело появляться у ее порога в традиционном облачении эйрианского воина. Со временем Люцивар узнал, что Черная Вдова, которую он искренне считал своим другом, не испытывает к нему ровным счетом никаких теплых чувств, так как она не могла больше называть его «мальчиком» и верить в это.
Вот и теперь, когда женщина попятилась прочь, а в ее глазах вспыхнули недоверие и настороженность, Люцивар впервые осознал, как она молода. Возраст и зрелость быстро становились относительными понятиями для представителей долгоживущих рас. Они быстро росли, но за этим следовала долгая пауза в развитии. Белая прядь в волосах, потрясающие способности к Ремеслу, вспыльчивый характер и ее неоднозначное отношение к своему сыну заставляли Люцивара верить, что зрелая, мудрая женщина дарит ему свое общество, что она старше его на несколько веков. Да, это действительно было так, но его мать едва успела достигнуть возраста, когда смогла забеременеть и выносить ребенка.
– Почему ты так презираешь эйрианских мужчин? – тихо спросил он.
– Мой отец был одним из них.
К сожалению, других объяснений Люцивару и не понадобилось.
Он наконец обратил внимание на то, что она делала сотни раз до этого, сумел вычленить и понять легкую перемену во взгляде матери, словно ее глаза сфокусировались по-другому. Можно было подумать, что Лютвиан создает своеобразный зрительный щит, скрывающий за собой его крылья и оставляющий без единственного существенного признака, отделяющего эйрианцев от демланцев или хейллианцев.
Ознакомительная версия.
