— Дай-ка руку.
Кратц опасливо протянул вперёд левую руку ладонью вниз. Градэ нетерпеливо схватил его за запястье и положил почти невесомое крылышко сверху. В тот же миг сильная, почти непереносимая боль пронзила руку мальчика, заставив истошно закричать. Крыло прожгло тонкую кожу и принялось методично высверливаться всё глубже и глубже. Несколько мучительно долгих мгновений старик крепко держал извивающегося Кратца, потом быстро провёл по его руке ещё одним триеллином и вытянул крылышко обратно. Снова раздался знакомый щелчок, и арли-цеи сложилось в маленький круглый камешек. На руке перепуганного Вирго не осталось и следа.
— Такая вот механика, братец, — усмехнулся старик. — Ну, ну, не реви, всё уже кончилось.
Градэ похлопал себя по карманам, извлёк носовой платок сомнительной чистоты и неумело вытер слёзы с лица Кратца.
— Не реви, говорю тебе. Больше не будет больно.
— Зачем вы это так, господин Аннади? — всхлипнул Вирго. — Что вы со мной сделали?
— Это живое золото, мой мальчик, — задумчиво протянул старик. — А золото, каким бы оно ни было, жаждет крови. Арли-цеи не жестоки, они просто чувствуют горячую кровь и желают соединиться с ней. Не пить из открытой раны, а впитаться под кожу, прижаться к пульсирующим венам. Такова их природа. Ты знаешь что-нибудь о природе вещей?
Кратц помотал головой, на всякий случай пряча руки за спину. Градэ кивнул:
— Так я и думал. Видишь ли, голубчик, многие вещи мы постигаем, только вступая в своеобразные отношения с обществом. Мы говорим "небо синее" и прекрасно понимаем друг друга, потому что когда-то очень давно заключили договор, — называть бесконечную глубину над головой небом, а цвет, в полной мере отражающий его тон, синим. Но разве ты можешь поручиться, что я вижу небо такого же синего цвета, как и ты? Быть может для меня "синий" это ярко-малиновый, но ты не можешь видеть моими глазами и потому просто принимаешь на веру то, что наше общее небо действительно синее. Ты понимаешь меня?
— Отчасти, — сказал Вирго, пытаясь осмыслить услышанное.
— Так я и думал, — махнул рукой старик. — Ну что ж, попробую объяснить проще. Есть вещи, которые мы постигаем самостоятельно, при помощи взаимоотношений, как между собой, так и между вещью. Но есть и вещи, вернее, характер вещей, который не требует от нас постижения. Эти вещи поступают согласно своим внутренним установкам, и что бы ты не делал, ты не сумеешь повлиять на них. Под вещами я, конечно же, имею ввиду не только куски дерева или металла. Вещь в моём понимании это любая часть материального мира, ничтожно малая или, напротив, грандиозная. Мы с тобой тоже вещи, потому что мы неразделимы с материальной реальностью, а наша жизнь это тоже в какой-то мере договор. Я приведу тебе ещё один пример, который ты обязательно должен понять. Сейчас ты милый маленький мальчик, который выглядит почти точь-в-точь, как и я в детстве. Но пройдет каких-нибудь пять-десять лет, и ты обзаведешься экзоскелетом и мерзким, как у всех дрэев характером. Сейчас ты можешь давать себе сколько угодно обещаний, говорить, что с тобой этого не случится, однако внутренний счетчик уже запущен и тебе никуда от этого не уйти. Потому что это в твоей природе, в твоей сущности. Как и в природе триеллинов стремиться друг к другу и к своему хозяину. А сущность арли-цеи в том, что они стремятся слиться с живой кровью, исходящей от живого и горячего сердца. Это их суть и, если хочешь, их предназначение. Говорят, что арли-цеи это перья вымерших золотых птиц, которые напрямую соединялись с их кровеносной системой. Когда перья переполнялись старой кровью, птица сбрасывала их и арли-цеи падали с высоты прямиком в лес. Сейчас этот лес называют мавкиным лесом, потому что каждое дерево там живое и мыслящее существо. С тех пор, как река напитала их корни… впрочем, об этом я расскажу тебе в следующий раз. А пока просто не реви по пустякам. Ты славный паренёк и мне не хочется, чтобы ты вёл себя как капризная девчонка. Больше не будешь плакать?
Слёзы у Вирго давно высохли и он только пожал плечами. Кратц понимал далеко не всё, что говорил ему странный старик, но из разговора с Градэ вынес главное — ничего нельзя изменить. Эта мысль настолько его ужаснула, что Вирго решил доказать всем, и в первую очередь самому себе, что судьба каждого живого существа только в его руках. Конечно, оформить эту мысль Кратц сумел не сразу, но зачатки её запали ему глубоко в душу и уже потом, много позже он часто размышлял о том, что именно этот разговор с Градэ привёл его к тому, что случилось дальше.
Его отношения со стариком становились всё теснее. Для мальчика, который рос без родительской любви, даже без представления о том, что такое семья и дом, словоохотливый и терпеливый старик стал настоящим спасением. В долгих разговорах с ним Вирго, что называется, отводил душу, получал столь необходимые ему ответы и строгие, но всегда справедливые внушения. Часто поздно вечером, когда все другие дети уже засыпали, Кратц неслышно пробирался к дому Градэ и тихо стучал в его окошко. Старик по своему обыкновению встречал его строгой отповедью, но быстро охладевал и поил мальчика травяным чаем. А потом он рассказывал мальчику чудеснейшие из историй, с видимым удовольствием слушал его сказки и всегда находил полезный совет.
Вскоре Вирго начал с удивлением понимать, что перестал воспринимать свою жизнь как череду бессвязных событий. Он научился подробно анализировать каждое происшествие, делая глубокие выводы и заключения. В итоге к своим тринадцати годам Кратц не вырос и на пару сантиметров, но чувствовал и понимал гораздо больше и глубже своих сверстников. Вирго научился ощущать окружающий мир как огромный механизм, который работает быстро и слаженно, только если каждая деталь стоит на своём месте. Подобное восприятие мира привело Кратца к мысли, что подобный механизм не мог появиться сам собой и за его созданием должен непременно кто-то стоять. Сам не понимая того, Вирго стал необычайно религиозен, а вслед за этим пришло четкое осознание того, что в качестве детали он занимает не своё место. Эта мысль привела Кратца в ужас, и он стал размышлять, можно ли это исправить.
Особенно его пугал грядущий процесс трансформации, весь ужас которого был в его абсолютной внезапности. И в этом смысле остальным дрэям было гораздо проще, потому что их перемены были ожидаемы и прогнозируемы. Возраста одиннадцать, двенадцать, четырнадцать лет вне корпорации для них не существовало, детство заканчивалось в десять лет, взрослая жизнь начиналась в семнадцать. Ещё ребёнком Кратц был вполне готов к тому, что перемены не заставят себя ждать. Но прошел год, за ним другой, третий, время шло, а трансформация ещё и не начиналась. В какой-то момент Кратцу стало казаться, что о нём забыли, и эта мысль наполняла его горечью. Но после знакомства с Градэ мальчик стал благодарить судьбу за то, что она дала ему возможность всё обдумать. Итак, Вирго оказался единственным ребёнком-дрэем, который сознательно отказался от трансформации. Он не хотел перемен и мечтал только о том, чтобы о нём не вспоминали как можно дольше.
