— Я не думаю, что дело дойдет до казни, — Кайя вычищает боль до капли. — Кормак устроит суд. Для этого все затевалось. Гийом — расходный материал. Он бы в любом случае умер и так, чтобы дать повод для обвинения. Приговора. И сделки.
— А вы пошли бы на сделку?
— Не знаю.
— Играйте по его правилам. Выиграть вы не сумеете. Не хватит опыта и подлости, — веки лорда-палача обрели прозрачность, и даже закрыв глаза, Хендриксон испытывал раздражающее воздействие света. — Но сомнений в серьезности вашего… противостояния возникнуть не должно.
Хендриксон прав в том, что выиграть у лорда-канцлера на поле закона не выйдет.
Слишком мало места для маневра.
— Урфин, не стесняйтесь. Чувствуйте себя, как дома… — Хендриксон говорит это, не открывая глаз. Сейчас он похож на мертвеца, но Кайя не сомневался, что, когда придет время, лорд-палач с честью исполнит возложенный на него долг. — Надеюсь, ваша супруга отдыхает?
— Спит.
— Хорошо… постарайтесь вернуться к ее пробуждению. Или, быть может, леди Изольда изъявит желание навестить девушку. Это место… плохо сказывается на людях, особенно столь чувствительных.
Это разумный совет. Девочку с ее страхом и чувством вины нельзя оставлять одну. Да и в Кривой башне, пожалуй, безопаснее будет.
— По закону члены семьи могут разделять все тяготы заключения… — к Хендриксону постепенно возвращались силы. Его кожа розовела, дыхание выравнивалось. Еще немного и травы скроют болезнь до следующего приступа. — Дункан не станет вмешиваться, пока будет уверен, что контролирует ситуацию. Он будет следить за всеми, кто входит и выходит из Башни. Благо, сбежать отсюда невозможно…
Один подъемник. Одна лестница. И выход лишь на крышу.
— Да и как бежать, если ринутся стаей по следу. Будете до скончания дней по дорогам колесить, без дома и приюта, точно цыгане…
Урфин присел в свободное кресло и, подперев кулаком подбородок, уставился на Хендриксона. А тот говорил неторопливо, взвешивая каждое произнесенное слово.
— …дикий, кстати, народ. Беззаконный. Контрабанду возят… всякую… честных людей под суд подводят. А уж на ярмарках чего творят! Вы когда-нибудь видели, как цыгане коня продают?
Кайя надеялся, что Урфин все правильно понял, потому что сказанное нельзя было сформулировать иначе: цыганские кони не были напрямую связаны с убийством де Монфора.
Часом позже, в подземелье Магнуса — слишком своевременен был его отъезд, чтобы Кайя поверил в такое совпадение — состоится другой разговор.
— Ты понимаешь, что за тобой будут следить? За каждым шагом. За каждым словом. Малейший повод и мне придется тебя запереть.
Урфин и так чувствовал себя запертым. Он молча кружил по комнате, не отрывая взгляд от полированной поверхности стола. Кайя очень надеялся, что выдержки хватит, чтобы выслушать до конца.
— Будет суд. И будет казнь. Иначе не выйдет. Отправишься в ссылку. В Ласточкино гнездо. Отсутствовать будешь недолго. Вернешься к весне… нехорошее время. Многие старые люди болеют. Есть надежда, что к лету состав Совета претерпит некоторые изменения.
Кивок и вопросительный взгляд: верно ли понято сказанное.
Верно.
Не Кайя первым переступил границу законной войны.
— Сначала навести Изольду. У нее есть предмет, хранение которого незаконно. Ты Дознаватель. Изыми. Уничтожь.
— Сколько времени у меня в запасе? — Урфин почти успокоился. Теперь он знал, что делать. И оставалось надеяться, что выдержки хватит.
— Две недели плюс-минус пару дней.
— Кайя, — кулаки Урфина упираются в стол, точно он желает проломить полированное дерево. — В списке осталось два имени. Лоу или Ингрид.
Женщины?
— Не удивляйся. Поверь, женщины тоже умеют играть в политику. И если уж ненавидят, то от души. Они обе умны. И достаточно хладнокровны. Обе не ограничены в средствах.
Но женщины!
— За последние годы Лоу приумножила состояние Кормаков. А Ингрид — собственное. И обе — за счет торговли с Хаотом. Значит, имели потенциальную возможность нанять посредника. И вызвать мага.
— Который исчез.
— Не исчез, — Урфин покачал головой. — Залег. Он рядом где-то. Ждет. И это он помог мне. Наверняка, в чужой игре я нужен живым. Вопрос лишь в том, насколько Кормак в этой игре.
— Доказательства?
Вопрос лишенный смысла. Доказательств нет и не будет.
— Войну на два фронта мы не потянем, — при ином раскладе Кайя, возможно, рискнул бы, но Кормак внимателен, Тень — умен или, вернее будет сказать, умна, а цена ошибки неприемлемо высока. — Пусть присматривают. Если тебя планировали отвлечь, то дай понять, что это получилось.
Урфину не придется притворяться. У них и вправду получилось.
В охоте на ведьм главное — указать всем ведьму. И стая ринется по следу. Ату, ее, ату…
По закону.
По праву сильного.
Потому, что есть возможность сделать больно тому, кто долго раздражал. И не важно, какой ценой. Кто из них вообще думал о цене?
Не знаю.
Порой мне начинало казаться, что я нахожусь на дне песчаной ямы, пытаюсь выбраться, кричу, а люди, стоящие на краю, лишь наблюдают, гадая, выйдет или нет.
В этой ловушке места хватит всем.
Урфину, чья улыбка день ото дня становится все более безумной. И ясно без слов, что он будет драться до последнего, не важно, с кем. Он у черты, и переступит ее, не задумываясь.
А за чертой — чума, которая не различает правых и виноватых. Всех заберет — и обвиняющих, и сочувствующих, и просто мучимых любопытством, отстраненных. Будут спрашивать — за что? За все, наверное. И странно, что люди не понимают этого. Или понимают, но по привычке верят, что Кайя защитит?
Он попытается. Наверное. Ему тоже хватило места на дне моей ямы. Кайя сжигает в камине тряпки, пропитанные черной кровью. Сначала он пытался скрыть от меня, что делает, но понял — бесполезно. Я слышу эхо и этого боя. Вижу, что с ним происходит. И не могу остановить.
Потребую прекратить и он… прекратит?
Нет?
Не знаю, потому что молчу. Я тоже принимаю эту цену. И все, что могу сделать — быть рядом.
Кайя остается на ночь у себя. К нему вернулись кошмары, и он боится навредить мне. Во сне Их Светлость плохо себя контролируют. Но я слышу его сны, и прихожу на их зов, забирая себе. Что еще мне остается делать?
Я не боюсь его демонов. Мы знакомы.
Беловолосый мальчишка, неуловимо похожий на Гавина, разве что заносчивый и резкий. Правда, очень быстро — мертвый, но все равно заносчивый. Его зовут Йен. Он уверен, что все получилось донельзя глупо, и Кайя виноват — отобрал будущее. Йен бы стал рыцарем, сильным и справедливым, таким, которым гордилась бы семья.
