Через минуту на пороге появилась Райбра, но Мерик не поднял взгляда от карты, на которую уставился. Он дождался, когда она подойдет поближе; дождался, когда отдаст ему честь. Выдержал паузу, чтобы она начала мучиться догадками, зачем он ее позвал.
Когда он наконец на нее посмотрел, то увидел, что лицо ее покраснело от слез, а веки опухли. Его сердце отозвалось на эту очевидную боль, но он упрямо одернул себя. Скорбь принадлежала ему одному. Вся, целиком. У Райбры не было права скорбеть.
Никогда в жизни он не ненавидел так сильно, как в эту секунду.
– Собирай вещи и убирайся с корабля, – отрезал он. – Отныне ты лишена всех званий и с позором уволена из Королевского флота.
Райбра выслушала приговор, не дрогнув. И даже не моргнув. Мерик хотел, чтобы она выразила возмущение, чтобы начала спорить: ему хотелось раздавить ее, уничтожить, как она уничтожила Куллена.
– Ты изменила королю, – продолжил Мерик, подняв подбородок и с каждым словом усиливая напор. – Твое наказание – изгнание. У тебя одна неделя, чтобы исчезнуть из Нубревены. Если после этого срока тебя увидят в ее пределах, тебя убьют на месте.
Райбра еще несколько секунд молчала и не шевелилась. Эти секунды показались Мерику слишком долгими, но он знал, что она сейчас отреагирует: чувствовал, как ответ клубится и зарождается в воздухе между ними. Чувствовал всей кожей, как волшебство струится в теле, горячее крови.
Но Райбра вышла из оцепенения совсем не так, как Мерик того ждал: она расхохоталась.
Закинув голову назад, Райбра разразилась отвратительным, заливистым, наглым смехом, но когда ее глаза снова встретились с взглядом Мерика, в них стояли слезы.
– Я никогда вам не нравилась, – усмехнулась она. В ее словах и выражении лица не было ни капли уважения, положенного принцу. – Вы ненавидели меня с самого начала, но я старалась этого не замечать. Куллен вас любил. А ведь я знала, что видения мне не врут… – Она подошла к нему на шаг ближе. – Я видела, как вам на голову опускают корону, и…
– Мне плевать на твои предсказания! – закричал Мерик и, больше не в состоянии сдерживать ярость, оттолкнул ее что было сил. Затем скинул со стола карты и сорвал со стены висевшие там мечи.
Райбра, отшатнувшись, упала в кресло, и Мерик угрожающе навис над ней, вцепившись в поручни.
– Плевал я на твои видения, на твои оправдания и на тебя. Ты могла спасти Куллена и ты этого не сделала!..
– Ясновидение не всесильно, – произнесла она на удивление спокойно, но в глазах ее теперь тоже появилась ярость. Приподняв одну бровь, она добавила: – К тому же в моих видениях Куллен остался жив.
– Значит, видения тебя обманули! – сказал Мерик и отвернулся. Зачем он тратил на нее время? Пожалуй, она была права: он всегда ее недолюбливал. – Убирайся, – приказал он, направляясь к ближайшему окну. – Уходи и никогда не возвращайся.
– Слушаюсь, король, – произнесла она таким тоном, с каким обычно сплевывают. Мерик знал, что она хочет посмотреть ему в лицо перед уходом. Ей теперь тоже было важно, чтобы последнее слово осталось за ней.
Но он уже взял себя в руки. В конце концов, нихарец он или не нихарец? Дисциплина. Упорство. Невозмутимость.
Грохоча каблуками по полу, Райбра вышла из его каюты. Напоследок, уже снаружи, она крикнула:
– Проверьте карман плаща, ваше высочество. Он на кровати. И помните, что каждый из нас – и Куллен, и я, и все, кто на борту, – бились за вас. Мы бились – за вас.
Хлопнула дверь. В окнах задрожали стекла. Райбра ушла, а Мерик так и не повернулся, уставившись в никуда. При чем тут карман плаща, и какого черта он должен…
Торговое соглашение!
Он быстро кинулся к кровати. Смятый плащ, действительно, лежал там, и сквозь ткань кармана виднелись очертания свитка.
Мерик достал свернутую пачку страниц в серых разводах пепла и стал их рассматривать – лист за листом. Руки его задрожали. Последний лист был особенно густо покрыт отпечатками пальцев.
«Дядя, не будь упрямым ослом и подпиши договор.
Принц Мерик Нихарский сделал все, что мог, чтобы доставить меня в Лейну в целости и сохранности, поэтому…»
Мерик перевернул страницу.
«…если в дороге со мной что-то случится или если я не доберусь до причала, который ты выбрал, не вздумай его винить. Мерик лично и вся Нубревена заслуживают торговать с Хасстрелями. В твоих силах дать этой торговле ход. Обещаю: если ты не подпишешь договор и не откроешь Нубревене торговые пути, я составлю другой договор и подпишу его сама. Причем составлю так, чтобы все преимущества и вся выгода достались Нубревене.
Знай, что мое имя тоже кое-чего стоит. Не ты один можешь заключать договоренности».
Дальше шла размашистая подпись:
«Сафия фон Хасстрель,
Верховная донья Карторры».
У Мерика запершило в горле. Он перевернул договор и увидел, что там стоит его подпись и подпись дона Эрона, тогда как всякое упоминание о ранах напрочь исчезло.
Принц не верил своим глазам. Сердце перестало бешено колотиться. Стало быть, в ту ночь, когда он проснулся и увидел руку Сафи на своей груди, она выкрала у него договор, чтобы написать письмо пеплом из костра.
Значит, теперь у Мерика было торговое соглашение с Карторрой.
Торговля.
Торговля!
В горле зародился смешок и вырвался наружу вместе с выдохом. Ему снова хотелось закричать, и на этот раз желание было столь сильным, что он еле устоял.
Сафи его послушала.
Да что там – сам всевышний его услышал.
Мерик потерял больше, чем был готов, и – как ему недавно казалось – больше, чем возможно было пережить. Но теперь с каждым новым вдохом его наполняла решимость. Он сжимал договор, пока бумага не захрустела.
Затем он медленно опустился на край кровати, разгладил документ, посмотрел на почерневшие от пепла пальцы и отложил договор в сторону.
И тогда Мерик Нихарский, наследный принц Нубревены, сложил перед собой руки и стал молиться.
Он молился за все, что потерял. А также за все, что он и его страна еще могли вернуть.
* * *
Тем временем Сафия фон Хасстрель, вцепившись в борт личного галеона императрицы, всматривалась в зеленый берег захваченной далмоттийцами южной земли. Она щурилась от палящего полуденного солнца. Почему облака не затягивают небо, когда это больше всего нужно? Суша рябила пальмами и другими тропическими деревьями, кое-где виднелись рыбацкие деревушки. Влажность стояла такая, что воздух можно было пить. Сафи предпочла бы наслаждаться красотой, а не плавиться на жаре.
Сотни лет назад эта земля принадлежала народу, который называл свою страну Бильхана. Что-то такое Сафи помнила из книжек Ноэль и уроков истории. Истории, впрочем, нельзя было верить. Хотя магия и подсказывала ей изнутри: «Всё так, эта земля принадлежала бильханцам».
Сафи перенесла вес на костыль. Перевязанная левая нога уже заживала благодаря стараниям аж шести целительниц Ванессы. Она провела прикованной к постели всего два дня – и, слава Всевышнему, у нее была своя каюта. Потому что ночами ей было…
…Тяжело.
Она была рада, что никто этого не видел.
Когда она вновь начала ходить, боль стала отдавать в пальцы ноги и в щиколотку. Но Сафи умела игнорировать боль. За долгие годы это даже стало привычкой.
Ванесса бесшумно подошла к ней. Ветер трепал подол и рукава ее платья из обычного белого хлопка.
– Как вам нравятся эти земли, императрица?
Сафи скосила взгляд и посмотрела на нее, не поворачиваясь. На ней самой было такое же платье, но почему-то Ванесса в нем смотрелась царственно, а Сафи казалось, что ее облепляет дурацкая простыня. Но сильнее всего раздражал железный пояс, обхвативший ее талию. Возможно, так диктовала азмирская мода, но Сафи подозревала, что моду диктовала сама Ванесса. Тем более что она могла управлять любым, кто носил железо.
