Ознакомительная версия.
– Как тебя зовут? – повторил Дориан. – Я не уйду. Надо же мне тебя как-то называть.
Девушка что-то еле слышно пробормотала.
– Как-как? – переспросил Дориан.
На этот раз она произнесла чуть громче, так что Дориан расслышал:
– Айви.
– Айви, – повторил Дориан. – Красивое имя.
– А вы что, добрый полицейский? – хрипло поинтересовалась пленница.
– То есть?
Девушка – Айви, напомнил себе Дориан, – подняла глаза и закашлялась. Изо рта у нее вылетели капельки крови и упали на грязно-белые перья на руках.
– Та блондинка с красными глазами была злым полицейским. А вы, значит, добрый. – Пленница снова закашлялась. – Как в кино.
Дориан понятия не имел, о чем она говорит, и решил не обращать внимания на ее слова.
– И сейчас вы скажете, что, если я во всем признаюсь, вы меня отпустите? – проговорила Айви, взглянув на него.
– Нет, – ответил Дориан. Врать ей не было смысла. Она, конечно, совсем девчонка, но не дура. – Я тебя не отпущу, но позабочусь о том, чтобы Танит не вернулась. Я могу защитить тебя от нее.
Девушка пристально посмотрела на Дориана, моргая, точно сова.
– Врете вы все, – тихо сказала она.
– Уж поверь, – Дориан поднялся и отряхнул колено, – не все дракхары чудовища. Вы ведь нас так называете, верно?
Он повернулся, спиной чувствуя ее взгляд. Девушка что-то проговорила, но так тихо, что Дориан не разобрал. Тогда он снова подошел и опустился рядом с ней на колени.
– Я не расслышал, – признался Дориан и наклонился к ней, но не слишком близко. Она была в кандалах, но у одного из колдунов, которые ее привели, на руке остался след от укуса. Айви не сдалась без боя.
Девушка откашлялась и спросила:
– Как вы его потеряли?
Дориан потянулся было к повязке на глазу, но спохватился и опустил руку. Пленница уже не дрожала: она пристально смотрела на него, и лишь желваки на скулах выдавали ее страх.
– Альтаир. – Дориан понятия не имел, знает ли она, кто это, но когда уголки ее губ приподнялись в невеселой ухмылке, у него в душе шевельнулась злость.
– Здорово. – Она сплюнула кровь. – Надеюсь, он его сохранил. Я слышала, он любит хорошие трофеи.
Не успел Дориан сообразить, что делает, как размахнулся и залепил девчонке пощечину, да так сильно, что пленница отлетела к стене. По щекам у нее потекли слезы, хотя она не издала ни звука. Ее снова охватила дрожь, на этот раз куда более сильная.
Дориана так и подмывало извиниться, но он пересилил себя. Не будет он унижаться перед пленной птерянкой. Он вышел из камеры, захлопнул за собой дверь, запер ее и покинул темницу, не удосужившись даже кивнуть огнедышащим драконам у дверей.
Когда он отошел на достаточное расстояние и запах крови и мха испарился, Дориан остановился и прислонился головой к шершавому камню стены коридора, приятно холодившему кожу. К горлу подступила желчь. На секунду показалось, что его сейчас стошнит. Эта слабость раздражала Дориана, и как он ни старался убедить себя в том, что так на него подействовало состояние пленницы, на самом деле прекрасно понимал: причина в нем самом.
Тюремные камеры Гнезда освещались лишь тусклым светом факелов, висевших на стенах. Эхо на мгновение прижалась головой к стене. Камень был сырой, как будто на нем что-то росло. Или могло вырасти. Фу!
Девушка наклонилась вперед, положила руки на колени. От сидения на камнях ее знобило. От холодного пола камеры Эхо отделяло лишь драное одеяло в пятнах, о происхождении которых она предпочитала не задумываться. Обстановка вокруг была средневековая, и в ней не было того очарования, как на театрализованном представлении в Нью-Джерси, куда Эхо вытащила Айви, предварительно укутав подругу с головы до ног. Чтобы заплатить за проезд и билеты, Эхо пришлось выпотрошить с дюжину кошельков, но зато они ели индюшачьи ножки, а Зеленый рыцарь после турнира, одержав победу над Черным рыцарем, подарил Айви розу.
Пахло в камере тоже как в Средние века. Эхо никак не могла понять, откуда идет этот тошнотворный запах. То ли от пола. То ли от стен. То ли вообще отовсюду. Она глубоко вздохнула, но не почувствовала ничего, кроме запаха сырой земли.
«Петрикор», – подумала Эхо и бросила комочек земли в другой конец камеры. Запах почвы после дождя.
Без света было трудно определить, сколько прошло времени с момента ее заточения. Во всяком случае, сквозь решетку ее камеры дважды просовывали тарелку с хлебом и сыром и жестяную кружку с водой. Значит, она здесь всего несколько часов. Максимум сутки. А кажется, будто целую вечность. Ястребы, бросившие ее в застенок, ничего не сказали Эхо в ответ на ее расспросы. Не очень-то вежливо с их стороны. Даже Руби – и та бы ответила.
Эхо старалась не думать о тех местах, где было уютнее, чем здесь. Она вспомнила, как впервые в жизни спокойно заснула, зарывшись в гору подушек-думок в комнате Птеры, а та пела ей колыбельную про сороку и печаль. Вспомнила, как тепло было в «Мезон Берто», как она шутила с друзьями и чувствовала себя юной и неуязвимой. Вспомнила о Роуане. Что он о ней подумает? Он любит Альтаира. Уважает его. А Альтаир бросил ее в камеру. Опозорена ли она теперь в глазах Роуана? Мысль об этом причиняла ей боль, но не сильную. Как от пореза листом бумаги. Впрочем, она всегда всех позорит, и Роуан рано или поздно все равно бы это понял.
Эхо пожалела, что у нее нет бумаги. Когда пишешь, не так скучно. Она подумала, что написала бы, будь у нее ручка и лист бумаги. Тюремные мемуары. Или письмо. Но кому? Роуану?
«Милый Роуан, у тебя такой задумчивый взгляд, я хочу гладить твои перья всю ночь напролет…»
Не думать об этом.
Айви как-то заметила, что сарказм – ее инстинктивный метод самообороны. Но при мысли об Айви у Эхо болела душа, так что девушка старалась не думать о подруге. Хотя не думать о том, где сейчас Айви, что она делает, страшно ей или нет, все равно что запретить себе дышать. Даже если на какое-то время удастся отогнать черные мысли, задержать дыхание, рано или поздно мозг взбунтуется, легкие потребуют кислорода, и думы об Айви примутся мучить ее с новой силой. Айви одна. Айви страшно. Айви ранена. И все из-за Эхо и дурацкой жар-птицы.
Эхо шмыгнула носом и тут же пожалела об этом: уж очень жалобный получился звук. И жалкий. Эхо с детства умела плакать беззвучно, но мысль о том, что Айви мучается, а может, и умирает, а ее белые перышки перепачканы кровью, была невыносима. Эхо с силой прикусила щеку и заставила себя успокоиться. Слезами горю не поможешь, а вот мечом… Она поклялась всем богам, что проткнет насквозь любого, кто тронул ее подругу хоть пальцем.
Эхо вздохнула. Она сгниет здесь, однако, как ни странно, эта мысль отчасти даже утешала. Эхо прислонилась головой к холодной каменной стене, не обращая внимания на то, что та сырая. Наконец узницу сморил сон, и, засыпая, она молилась лишь о том, чтобы ей ничего не приснилось.
* * *
Эхо проснулась оттого, что кто-то тихонько стучал по прутьям камеры. Она резко выпрямилась, потерла лицо рукой, выгнула спину и поморщилась, услышав хруст. Сон никак не желал ее отпускать, но вскоре все же улетучился, точно дым на ветру.
– Э-э-эй! Эхо!
Эхо встала на четвереньки и прищурилась, стараясь разглядеть хоть что-то в темноте.
– Кто там?
Из темноты показалась фигура, едва видимая в полумраке, но эти коричнево-золотистые перья Эхо узнала бы все равно.
– Роуан, – выдохнула Эхо и схватилась за решетку. – Как же я рада тебя видеть.
На нем были такие же доспехи, что и на ястребах, которые бросили ее в темницу. Эхо ненавидела эти доспехи. Ненавидела блестящий новенький бронзовый нагрудник, кипенно-белый плащ на плечах Роуана и маленькие цепочки, свисавшие с эполет, – знак новобранца. Это был не Роуан. Он был не похож на себя. Война прокралась в жизнь Эхо и одного за другим отняла всех ее друзей.
Роуан просунул руки сквозь прутья решетки. Пальцы их переплелись. В карих глазах юноши читалась тревога. От его прикосновения у Эхо сладко замерло сердце. Он прислонился головой к решетке.
– Я узнал, что ты здесь, и пришел как только смог. Стражникам на входе сказал, что подменю их. Что стряслось?
«Не говори никому, – просила Птера. – Даже друзьям».
Эхо закрыла глаза и прижалась лбом к прутьям. Их с Роуаном лица были так близко, что почти касались друг друга. От него пахло горячим какао, и от этого запаха Эхо захотелось рассмеяться, расплакаться и голыми руками разломать стены камеры.
– С Альтаиром поругалась, – прошептала она. – Айви украли из-за меня. Не могу тебе сказать, почему. Хочу, но не могу.
– Не плачь. – Роуан высвободил руку и принялся утирать Эхо слезы. А она даже не заметила, как разревелась. – Мне ты можешь сказать все. Ты же знаешь.
Эхо покачала головой, и волосы рассыпались по плечам. Не могла она ему признаться. Клятва есть клятва, тем более данная Птере. Эхо кусала губы, изо всех сил стараясь удержаться, чтобы не выболтать тайну.
Ознакомительная версия.
