– По-моему, они пришли с запада и направились на юг. Очень спешили.
– Я возьму заступы. Похороним Галли.
С работой они справились быстро. Шай вскарабкалась на дерево, не глядя находя опору для рук и ног. Она часто взбиралась на него еще до того, как появился Лэмб. Тогда мать смотрела на нее, а Галли хлопал в ладоши. Теперь мать похоронена у корней, а Галли повешен на ветвях. Шай казалось, что она повинна в их смертях. Нельзя вот так просто повернуться спиной к такому прошлому, как у нее, и уйти, посмеиваясь.
Перерезав веревку, Шай обломала стрелы и пригладила окровавленные волосы покойника, в то время как Лэмб вырыл яму рядом с могилой ее матери. Закрыв широко распахнутые глаза Галли, Шай прижала ладонь к его щеке. Холодная… Он казался сейчас таким маленьким и тощим, что ей захотелось завернуть тело в плащ, но лишней одежды у них с собой не было. Лэмб осторожно поднял мертвеца на руки и опустил в яму. Забросали могилу землей они уже вдвоем. Выровняли надгробие, стараясь не топтать и без того примятую траву, а холодный ветер подхватывал хлопья черного и серого пепла и уносил его над землей далеко-далеко, в никуда.
– Надо что-то сказать? – спросила Шай.
– Мне нечего сказать. – Лэмб направился к фургону.
До заката оставалось не более часа.
– Оставим это здесь, – сказала Шай. – Я хожу быстрее, чем проклятые волы.
– Но не так долго и без всех вещей. И нам не нужно торопиться. Что у них в запасе? Два или три дня. И они будут ехать быстро. Двадцать человек, ты сказала? Нужно трезво смотреть на жизнь, Шай.
– Трезво смотреть на жизнь? – прошептала она, с трудом осознавая услышанное.
– Допустим, мы пойдем пешком. Даже если не умрем от голода или нас не смоет буря, а мы догоним их, что тогда? Ведь мы даже не вооружены. Твой нож не считается. Мы поедем так быстро, как Скейл и Кальдер смогут нас везти. – Он кивнул на волов, щипавших травку, пока предоставлялся такой случай. – А там поглядим – вдруг получится отбить пару от стаи. Поглядим, что они из себя представляют.
– Да это и так ясно! – Она указала на могилу Галли. – И что станется с Питом и Ро, пока мы, мать его, крадемся следом?! – она уже перешла на крик, от которого несколько ожидавших поживы воронов слетели с веток.
Угол рта Лэмба дернулся, но он упрямо отводил взгляд.
– Мы не будем торопиться, – сказал он так, словно все давно решил. – Может, сумеем договориться. Выкупим детей.
– Выкупим? Они сожгли твою ферму, повесили твоего друга, украли твоих детей, а ты им денежек заплатить хочешь? Ты – гребаный трус!
Лэмб продолжал смотреть в сторону.
– Иногда трусость нужна, – хрипло произнес он. – Пролитая кровь не поднимет ферму из пепла, а Галли из могилы. Это уже произошло. Лучшее, что мы можем сделать – вернуть детвору. Любым способом. Лишь бы целыми и невредимыми. – На этот раз подергивание распространилось от угла рта до глаза через изуродованную шрамом щеку. – А после поглядим.
Уезжая на закат, Шай последний раз оглянулась. Ее дом. Ее надежды. Как много может изменить один день. Не осталось ничего, кроме груды обгоревших бревен на фоне розового неба. К чему нужна большая мечта? Так плохо ей не было никогда в жизни, а она бывала в грязных, темных и мерзких переделках. Сил с трудом хватало, чтобы держать голову прямо.
– Зачем они все сожгли? – прошептала она.
– Некоторые просто любят жечь, – ответил Лэмб.
Шай взглянула на него. На покрытом рубцами лице хмурый взгляд из-под низко надвинутой шляпы. В одном глазу отражалось умирающее солнце. Человек, у которого кишка тонка хорошенько поторговаться с лавочником, спокойно рассуждал об убийстве и похищении детей. Трезво смотрел на любую работу, которую предстояло выполнить.
– Как ты можешь быть таким спокойным? – прошептала она. – Ты… ты как будто знал, что это случится.
– Это случается всегда, – ответил Лэмб, по-прежнему не глядя на нее.
– Я пережил множество разочарований, – проговорил Никомо Коска, капитан-генерал Роты Щедрой Руки, картинно оттопырив локоть. – Полагаю, каждый великий человек через это прошел. Славные мечты, разрушенные предательством, сменяются новыми устремлениями. – Он посмотрел на Малков – столбы дыма устремлялись от горящего города в синее небо. – Так много надежд за моей спиной.
– Должно быть, вам потребовалось немалое мужество, – сказал Суорбрек, отрываясь от заметок и сверкнув на краткий миг очками.
– Несомненно! Я уже потерял счет случаям, когда тот или иной излишне легковерный враг преждевременно заявлял о моей смерти. Сорок лет испытаний, борьбы, предательства и разочарований. Проживите достаточно долго, и вы увидите, как все рушится. – Коска встрепенулся. – Но, по крайней мере, тоски я не знал! Какие приключения мы испытали, а, Темпл?
Темпл вздрогнул. За пять лет он был свидетелем внезапной паники, затяжной скуки, частого поноса, одолевающей чумы и бегства от сражений, как от чумы. Но платили ему не за искренность. Далеко не за искренность.
– Героические! – сказал он.
– Темпл – мой стряпчий. Он готовит договора и следит за их соблюдением. Один из самых толковых ублюдков, встреченных мною когда-либо. На скольких языках ты говоришь, Темпл?
– Бегло не больше чем на шести.
– Самый полезный человек во всей проклятой Роте! После меня, конечно. – Легкий ветерок налетел на холм и растрепал седые волосы на покрытом пятнами черепе Коски. – Мне так хочется поведать вам свои истории, Суорбрек! – Тепмл сдержал гримасу отвращения. – Осада Дагоски! – Которая закончилась полным провалом. – Битва при Афиери! – Позорный разгром. – Годы Крови! – Наниматели сменялись как перчатки. – Война в Кадирии! – Поражение из-за пьянства. – Я даже козу возил с собой несколько лет. Упрямая скотина, но преданная, этого у нее не отнять…
Суорбрек сумел изобразить что-то наподобие учтивого поклона, сидя, скрестив ноги, у каменной глыбы, выпавшей из кладки.
– Не сомневаюсь, что мои читатели будут восхищаться вашими подвигами.
– Их хватит на двадцать томов.
– Трех вполне достаточно…
– А знаете, когда-то я был великим герцогом Виссерина, – Коска отмахнулся от знаков почтения, которых ему никто и не думал выказывать. – Но не переживайте. Вам не нужно называть меня «ваша светлость». У нас здесь, в Роте Щедрой Руки, все по-простому. Правда, Темпл?
– Мы здесь все равны, – глубоко вздохнул законник.
Большинство из собравшихся здесь – лгуны, почти все – воры, а многие – убийцы. Что ж тут удивляться простоте нравов?
– Сержант Балагур со мной еще дольше, чем Темпл. С тех времен, когда мы свергли великого герцога Орсо и возвели Монцу Меркатто на трон Талинса.
– Вы знакомы с великой герцогиней? – удивился Суорбрек.
– Весьма тесно. Не считаю преувеличением заявить, что я был ее ближайшим другом и наставником. Я спас ей жизнь при осаде Муриса. А она – мне! Есть очень мало достойных людей, с которыми я не выступал в те годы под одними знаменами или под противоположными. Сержант Балагур!
Сержант – человек без шеи – повернул к нему лицо, безучастное, словно каменная плита.
– Что ты понял, путешествуя со мной?
– Что в тюрьме лучше, – ответил тот, возвращаясь к игре в кости – этому развлечению он мог предаваться с утра до вечера.
– Он – такой весельчак! – погрозил Коска костлявым пальцем, хотя даже намека на шутку Темпл не заметил. Он вообще ни разу за пять лет не слышал, чтобы Балагур шутил. – Суорбрек, вы увидите, как у нас в Роте умеют радоваться хорошим шуткам!
Это если умолчать о медленно закипающей вражде, об изнурительной скуке, жестокости, болезнях, грабежах, изменах, пьянстве и таком разврате, что и дьявол бы покраснел.
– Все эти пять лет, – сказал Темпл, – я хохотал, не переставая.
Было время, когда он считал байки Старика веселыми, живыми, увлекательными. Волшебная картинка, которой можно не бояться. Теперь его мутило от них. Познал ли истину Темпл или Коска позабыл о ней – сказать трудно. Возможно, то и другое, вместе взятое.
– Да, у нас был настоящий успех. Множество поводов для гордости. Множество побед. Но, конечно, и поражения тоже. У каждого великого человека они бывают. Огорчения – издержки нашей работы, как говорил Сазайн. Люди часто обвиняют меня в непостоянстве, но я точно знаю – на любом перекрестке я выберу один и тот же путь. Путь, который меня устраивает. – Пока прихотливая память старого наемника блуждала по тропинкам его прошлого, Темпл начал потихоньку отступать, скрываясь за сломанной колонной. – У меня было счастливое детство, но весьма бурная молодость, полная отвратительных приключений, а в семнадцать я покинул свою родину в поисках счастья, рассчитывая лишь на острый ум, отвагу да проверенный в схватках клинок…
По мере того как Темпл спускался с холма, покидая тень древних развалин и выбираясь на солнце, отголоски пустого бахвальства стихали. Не важно, что там говорил Коска, но обмен добрыми шутками был здесь не самым признанным видом развлечения.
