Может, родителям и удалось измениться, но ее изменить они не смогут. Она и так потратила слишком много времени, пытаясь себя переделать.
– Никогда не поздно волноваться, – заметила мама, потянувшись через стол и взяв Хэйзел за руку. Та сжала ее ладонь в ответ.
* * *
Несколько дней спустя школа снова открылась. Администрация разослала уведомления, что из-за недавних событий весь запас «снежных дней» за академический год исчерпан, и если школу снова потребуется закрывать, ученикам придется посещать ее до конца июня.
На стенах по-прежнему оставались трещины, а крыша позеленела от мха. Время от времени шальной порыв ветра гнал по коридору черное перо или сухой папоротник, но большую часть виноградных лоз и листьев убрали.
Вернулись Картер и Аманда. Девушка наслаждалась новым витком популярности, смакуя скандальные подробности того, что нечаянно услышала, пока спала волшебным сном. С Картером они больше не встречались.
Казалось, все снова стало нормальным – ну, кроме того, что ребята постоянно тормозили Хэйзел в коридорах. Все, даже Робби, хотели узнать, каков из себя рогатый мальчик и как она его нашла – ведь именно Хэйзел освободила его из гроба. Том Маллинс просил показать фехтовальные приемы на позаимствованной из чулана швабре. Во время обеда Леони трижды заставила Хэйзел рассказать, как Бен с Северином начали встречаться, а Молли требовала бесконечных заверений, что Скорбь за ней не вернется.
У каждого находилось, что сказать Хэйзел, но почти ни у кого не было, что сказать Джеку. Девушка видела, как ребята отворачиваются от него в коридорах, словно их страх и чувство вины объединились и сделали его невидимкой. Но Картер по-прежнему был рядом с братом, толкал его плечом и смеялся, заставляя их друзей смеяться тоже; заставляя их замечать Джека. Болтал о колледжах и предстоящем футбольном матче, о том, куда они пойдут в субботу вечером.
Было очевидно – страх перед Джеком скоро улетучится. Все позабудут, что в его жилах течет магическая кровь.
Но не Хэйзел. Когда они снова встретились глазами, его взгляд стал таким бездонным, что ей показалось, будто она вот-вот утонет. Его губы сложились в кривую улыбку, и ее сердце пропустило удар.
Она ему нравилась. Она – или та, дневная. Что же до Хэйзел, Джек ей не нравился: она его любила. Любила так сильно, что это уже причиняло боль.
Тот, кто преподносит свое сердце на серебряном блюде, заслуживает того, что получает.
Джек Гордон – хороший парень. Скоро он будет учиться в колледже далеко, далеко отсюда. У него появится нормальная человеческая жизнь, которую он проживет сполна, прежде чем начать другую, главную – бессмертную.
– Хэйзел, – окликнул он ее, бегом догоняя после последнего урока.
Они не разговаривали целых три дня, и девушке не хотелось, чтобы он догадался, как сильно она была рада услышать его голос. Парень выглядел не так, как до низвержения Ольхового короля: его уши стали чуть более острыми, лицо – немного тоньше, а в волосах заиграли зеленоватые тени. Но улыбка была все той же – совсем не похожей на улыбку Картера, принадлежащей Джеку, и только ему.
– Эй, подожди. Я хочу с тобой поговорить. Я подумал, что, может, мы…
Один лишь звук его голоса разжег в ней желание улыбнуться. Счастье захлестнуло ее почти до боли.
– Не думаю, что смогу, – выпалила Хэйзел.
– Сможешь что? – Джек выглядел озадаченным.
Но Хэйзел уже было не остановить.
– Со мной не все хорошо. Как с личностью. И я, наверное, только начинаю сознавать, насколько нехорошо. Я продолжаю вспоминать вещи, которые сделала, события, которые со мной произошли, – и все отчетливее понимаю: я не та девушка, с которой станет заводить отношения нормальный человек.
– Хорошая новость – я не совсем нормальный и не совсем человек, – заметил Джек.
– Я все испорчу, – пробормотала она. – У меня никогда не было парня. У меня никогда не было свиданий. А уж тем более – вторых свиданий! В том, что касается любви, я страшная трусиха. Я говорила, что хочу увидеть тайную сторону парней, но ты мне ее раскрыл, и теперь я хочу только сбежать подальше.
Он протянул руку, и она переплела свои пальцы с его. Девушка втянула воздух, глядя на их сомкнувшиеся ладони.
– Чего ты боишься? – спросил Джек.
– Тебя, – ответила она. – Себя.
Он кивнул, как будто теперь все обрело смысл.
– Я не хочу никого нормального. Не хочу никого безопасного. Я хочу тебя. Я полюбил тебя почти с первого мгновения, сразу, как увидел – дикую, неистовую и смелую, бегущую по лесу с фиолетовыми от черничного сока губами. Я понимал, что ты нравишься и всем остальным, но это ничего не меняло.
Щеки Хэйзел тронул румянец.
– А как же Аманда? Ты сказал, что полюбил меня, как только увидел, но мне казалось, ты любил ее.
Джек было улыбнулся, но через мгновение улыбка померкла.
– Я подменыш: ни рыба ни мясо, нигде не приходящийся ко двору. Аманда вписывается в этот мир. Я подумал, если она полюбит меня – если сможет меня полюбить, – это будет знаком, что я тоже вписался. Но она меня боялась. Как и все люди.
– Но не я, – возмущенно ответила Хэйзел. – Я не этого боюсь.
– Знаю, – сказал Джек. – Меня не пугает, что ты еще выясняешь, каково это – быть одновременно и ночной, и дневной. Я не боюсь запутаться или что-то испортить, потому что это мы. У нас нет нужды ни в первом, ни во втором свидании. Мы же ненормальные, помнишь? Мы сделаем все так, как ты захочешь. Отношения могут быть любыми, какими ты их видишь. Все зависит только от нас. Мы можем написать свою собственную историю.
– И с чего же мы начнем? – спросила Хэйзел.
Парень хитро взглянул на нее сверху вниз.
– С чего захочешь. Можем зависать после школы. Писать друг другу длинные письма. Можешь придумать мне какое-нибудь задание, чтобы я завоевал твою благосклонность.
– Ну нет, – возразила она, наконец улыбаясь, потому что это был ее привычный Джек – с нелепыми скулами и нелепыми идеями. – Если кто и должен выполнять задания, так это я.
Джек улыбнулся:
– Что ж, хорошо. Я могу придумать, как тебе завоевать мою благосклонность. Пожалуй, тебе придется принести мне большую чашку кофе и пончик. Или совершить массовое убийство всех моих врагов. Я еще не решил.
– Это меня не пугает. Ни капельки. А знаешь, чего еще я не боюсь?
Он покачал головой.
– Иди сюда, – позвала она, прислонившись к стене и притягивая его к себе, чтобы прижаться губами к губам.
Он издал тихий удивленный возглас – а потом другой звук, сквозящий отнюдь не удивлением.
* * *
Перед тем, как отправиться домой, Хэйзел открыла шкафчик, чтобы оставить учебники. Оттуда сразу же выкатился, дважды отскочив от пола, грецкий орех. Скорлупка была перевязана серебряной нитью. Открыв ее, девушка обнаружила внутри свиточек из тонкой вощеной бумаги, на которой рукой брата было выведено: Скоро полная луна. Приходи-ка к нам на пир. Не умею рифмовать. Она сжала записку в ладони и улыбнулась.
Если пойти тропинкой, ведущей в темный лес – мимо ручья и поваленного дерева, кишащего мокрицами и термитами, – то придешь к стеклянному гробу. Он стоит прямо на земле, а в нем спит эльф – с золотым венцом на голове и острыми, как ножи, ушами.
Горожане помнят, что раньше в гробу спал совсем другой волшебник. С рогами и каштановыми кудрями – тот, кого они обожали, но уже начали забывать. Главное, что у них был новый эльф, который ни разу не проснулся за все долгое лето, когда девочки и мальчики, растянувшись на крышке гроба, рассматривали спящего сквозь хрустальное стекло, затуманивая его своим дыханием. Не просыпался он, и когда на него приходили поглазеть туристы, а разрушители легенд пытались доказать, что он ненастоящий, но все равно с ним фотографировались. Он не открыл своих ядовито-зеленых глаз и в осенние выходные, когда девушки танцевали прямо над ним, поднимая бутылки высоко над головой и будто салютуя всем лесным призракам.
В другом уголке леса устраиваются другие вечеринки – внутри пустого холма, полного ночных цветов. Там светлокожий юноша играет на скрипке, зажимая струны исцеленными пальцами, а его сестра танцует с его лучшим другом. Там чудовище кружится и машет ветвями в такт музыке. Там эльфийский принц, ставший королем, обнимает подменыша как брата и, посадив подле себя человеческого парня, называет девушку своим отважным воином.
Я начала эту книгу, предполагая заново посмотреть на фольклор о феях, который я так люблю, но вышло нечто большее. Писать ее было очень весело: она постоянно изменялась, как будто утекая сквозь пальцы. Я разделяю мнение Джина Вулфа, который сказал: «Нельзя научиться писать романы, можно лишь научиться писать роман, который вы пишите». Эти слова никогда не были для меня столь верны, как во время работы над этой книгой.
