– О, Геральт! – обрадовался Равенга. – Позволь, Антея, представлю тебе: Геральт из Ривии, славный ведьмак. Геральт, это сударыня Антея Деррис, концессионерка. Выпей с нами вина…
– Простите, – извинился он, – но я спешу. А с госпожой Антеей я уже познакомился, хоть и не лично. На твоем месте, Феб, я бы ничего у нее не покупал.
Арку над входом во дворец некий ученый лингвист украсил девизом: CRESCITE ET MULTIPLICAMINI[70].
Остановили Геральта скрещенные алебарды.
– Вход запрещен.
– Я должен срочно увидеться с королевским инстигатором.
– Вход запрещен, – из-за алебардщиков выступил командир караула. В левой руке он сжимал спонтон[71]. Грязный палец правой уткнул прямо в нос Геральту. – Запрещен, понимаете, милсдарь?
– Если не уберешь палец от моего лица, сломаю его в нескольких местах. Ну вот, так намного лучше. А теперь веди к инстигатору!
– И всякий раз, как сталкиваешься со стражей, – тут же скандал, – отозвался из-за спины ведьмака Ферран де Леттенхоф, шедший, должно быть, следом. – Это серьезный недостаток характера. Способен повлечь за собой досадные последствия.
– Не люблю, когда кто-то запрещает мне входить.
– Как раз для того все эти стражи и посты. Не пришлось бы их расставлять, если б вход был для всех свободен. Пропустите его.
– У нас приказ самого короля, – нахмурился командир стражи. – Никого не впускать без проверки!
– Ну так проверьте его.
Проверка была тщательной, стражники не ленились, обыскали старательно, не ограничились простым ощупыванием. Ничего не нашли, кинжал, обычно спрятанный за голенищем, Геральт на пир не взял.
– Довольны? – инстигатор взглянул на командира сверху вниз. – Тогда отойдите и пропустите нас.
– Вы, ваша милость, уж извините нас, – процедил командир. – Но приказ короля был четким. Касался всех.
– Что-что? Не забывайся, хам! Знаешь, перед кем стоишь?
– Никого без проверки, – командир кивнул стражникам. – Приказ был четким. Пусть ваша милость не напрашивается на проблемы. Для нас и… для себя.
– Что тут вообще происходит?
– Уж прошу насчет этого прощения. Мне приказали проверять.
Инстигатор вполголоса выругался и позволил обыскать себя. Не было при нем даже перочинного ножика.
– Хотел бы я знать, что все это должно значить, – сказал, когда они с Геральтом наконец-то зашагали по коридору. – Я серьезно обеспокоен. Серьезно обеспокоен, ведьмак.
– Ты видел Лютика? Якобы его вызвали во дворец для певческого выступления.
– Мне об этом ничего не известно.
– А известно, что в порт вошла «Ахеронтия»? Тебе говорит о чем-то это название?
– И о многом. А беспокойство мое только растет. Ежеминутно. Поспешим!
В вестибюле – некогда храмовом виридариуме – крутились вооруженные протазанами гвардейцы, сине-красная униформа мелькала на галереях. Стук сапог и громкие голоса доносились также из коридоров.
– Эй! – инстигатор махнул проходившему мимо солдату. – Сержант! Что тут происходит?
– Простите, ваша милость… Спешу по приказу…
– Стоять, я сказал! Что тут происходит? Требую объяснений! Что-то случилось? Где князь Эгмунд?
– Господин Ферран де Леттенхоф.
В дверях, под знаменами с голубым дельфином, в сопровождении четверых верзил в кожаных кабатах, стоял король Белогун собственной персоной. Он избавился от королевских атрибутов, а потому на короля похож не был. А был похож на селянина, у которого вот только что отелилась корова. Произведя на белый свет славненького теленка.
– Господин Ферран де Леттенхоф, – в голосе короля звучала радость от внезапно случившегося приплода. – Королевский инстигатор. Значит, мой инстигатор. А может – не мой? Может, сына моего? Появляешься, хоть я тебя не призывал. Пусть, думал я, Ферран развлечется, пусть поест, попьет вволю, приглядит себе кого да и трахнет в беседке. Я Феррана звать не стану, не хочу, чтоб он был здесь. А знаешь ли, почему не хочу? Потому что не уверен я, кому именно ты служишь. Кому служишь, Ферран?
– Служу, – инстигатор глубоко поклонился, – вашей королевской милости. И я абсолютно вашей милости верен.
– Все слышали? – король театрально огляделся. – Ферран мне предан! Хорошо, Ферран, хорошо. Именно такого ответа я и ожидал от королевского инстигатора. Можешь остаться, ты пригодишься. Сейчас я возложу на тебя задания, что придутся в самый раз для инстигатора… О! А этот? Кто это здесь? Погоди-погоди! Не тот ли ведьмак, который занимался мошенничеством? На которого указала нам чародейка?
– Выяснилось, что он невиновен, чародейку обманули. Донесли на него…
– На невиновных не доносят.
– Было решение суда. Дело закрыли из-за недостатка улик.
– Но дело было, а значит, был и запашок. Решения судов и приговоры произрастают из фантазий и фанаберий судейских урядников, а запашок исходит из самой сути дела. Но хватит о том, не стану тратить время на лекции по юриспруденции. В день собственной женитьбы проявлю милосердие, не отдам приказа взять его под стражу, однако ж пусть этот ведьмак тотчас сгинет с глаз моих долой. И никогда больше на глаза мне не попадается!
– Ваше королевское величество… Я обеспокоен… В порт, говорят, вошла «Ахеронтия». В этой ситуации соображения безопасности требуют обеспечить охрану… Ведьмак мог бы…
– Что – «мог бы»? Заслонить меня собственной грудью? Поразить самозванцев ведьмачьими чарами? Именно такое задание и возложил на него Эгмунд, мой любящий сын? Охранять отца и обеспечивать ему безопасность? Ступай-ка за мной, Ферран. Ха, да к дьяволу, ступай и ты, ведьмак. Кое-что покажу вам. Увидите, как я беспокоюсь о собственной безопасности и как обеспечиваю себе охрану. Поглядите. И послушаете. Может, научитесь кой-чему. И кое-что узнаете. О себе. Вперед, за мной!
Они зашагали, подгоняемые королем и окруженные верзилами в кожаных кабатах. Вошли в большой зал: здесь, под расписанным морскими волнами и чудовищами плафоном, стоял на возвышении трон, на коем Белогун и уселся. Напротив, под фреской, представлявшей стилизованную карту мира, на лавке, под охраной таких же верзил, сидели королевские сыновья. Князья Керака. Черный, словно ворон, Эгмунд и светлый, словно альбинос, Ксандер.
Белогун устроился на троне. Глядел на сыновей сверху вниз, взглядом триумфатора, пред которым коленопреклоненно молят о пощаде и милости разгромленные в битве враги. Однако на известных Геральту картинах на лицах у триумфаторов заметны были достоинство, честь, благородство и уважение к побежденным. На лице Белогуна всего этого было не сыскать. Проступала на нем исключительно едкая насмешка.
– Мой придворный шут, – проговорил король, – вчера расхворался. Понос у него. Думал я – не повезло, не будет шуток, не будет потех, не будет смеху. Я ошибался. Вон же как смешно. Того и гляди, скоро треснешь со смеху. Потому что это вы, вы оба, сыны мои, смешны. Достойны жалости, но смешны. Годами, гарантирую я вам, в постели с моей супружницей, после шуточек да любовных скачек, когда б ни вспомнили мы о вас и об этом дне, всегда будем смеяться. Потому как нет ничего смешнее глупца.
Ксандер, как нетрудно было заметить, боялся. Бегал глазами по залу и интенсивно потел. Эгмунд – напротив, не выказывал страха. Смотрел прямо в глаза отцу и отвечал иронией на иронию.
– Народная мудрость гласит: надейся на лучшее, готовься к худшему. А что может быть худше, чем предательство родных сынов? Среди наиболее доверенных ваших споборников я разместил своих агентов. Ваши соучастники предали вас тотчас же, едва только их прижали. Ваши фактотумы и фавориты как раз бегут из города.
– Да, сыны мои. Думали вы, будто я слепой и глухой? Будто старый я, дряхлый и бестолковый? Думали, будто не вижу, что оба вы жаждете трона и короны? Что жаждете их, словно свинья – трюфелей? Свинья, как унюхает трюфеля, дуреет. От страсти, от жажды, от возбуждения и дикого аппетита. Свинья безумствует, визжит, роет, ничего окрест не замечает – только бы до трюфелей добраться. Чтобы ее отогнать, приходится лупить палкой. И вы, сыны мои, именно свиньями и оказались. Унюхали гриб, ошалели от жадности и аппетита. Но хрен вы получите, а не трюфель! А вот палки непременно отведаете. Выступили вы против меня, сыны, восстали на мои власть и персону. Здоровые же люди, что против меня выступают, обычно резко умаляются в здоровье. Это факт, подтвержденный медицинскими науками.
– В порту бросил якорь фрегат «Ахеронтия». Приплыл он сюда по моему приказу, это я нанял капитана. Суд соберется к утру, приговор огласят до полудня. А в полдень оба вы окажетесь на корабле. Его вам позволят оставить, лишь когда фрегат пройдет морской маяк в Пакс де Мар. Что на самом деле означает: вашим новым местом обитания станет Назаир. Эббинг. Маэхт. Или Нильфгаард. Или же самый предел мира и преддверье ада, если в воле вашей будет туда отправиться. Поскольку сюда, в эти края, вы не вернетесь никогда. Никогда. Если дорожите головами на своих плечах.
