– А что бы я мог сказать? Это ваши дела. И ваши скандалы.
– Скандалы, начавшиеся в Риссберге вскоре после твоего визита туда.
– Ты переоцениваешь меня, Коралл. И мое влияние на те или иные события.
– Я никогда ничего не переоцениваю. И редко – недооцениваю.
– Мозаика и Лютик скоро вернутся, – он взглянул ей в глаза, в упор. – А ты ведь не без причины велела им отойти. Скажи, наконец, в чем дело.
Она выдержала взгляд.
– Ты прекрасно знаешь, в чем дело, – ответила. – Поэтому не оскорбляй мой интеллект тем, что демонстративно принижаешь свой. Ты не был у меня больше месяца. Нет, не думай, что я жажду тошнотворного мелодраматизма или патетически-сентиментальных жестов. От связи, которая завершилась, я не жду ничего, кроме приятных воспоминаний.
– Кажется, ты использовала слово «связь»? Меня всегда удивляла емкость его смыслового наполнения.
– Ничего, кроме приятных воспоминаний, – пропустила она шпильку мимо ушей, но взгляд не отвела. – Не знаю, как в твоем случае, но если речь обо мне, что ж, буду искренней, не всё тут так уж хорошо. Стоило бы, полагаю, приложить немного усилий в этом отношении. Надеюсь, что – не слишком много. Так, что-нибудь малое, но милое, милый финальный аккорд, нечто, что оставит приятное послевкусие. Хватит тебя на нечто подобное? Захочешь навестить меня?
Он не успел ответить. Начал оглушительно бить колокол на кампанилле, ударил десять раз. Потом проревели трубы: громкими, медными и несколько какофоничными фанфарами. Толпу гостей разделили, создав коридор, сине-красные гвардейцы. Под аркой входа во дворец появился гофмейстер, с золотой цепью на шее и большим, как дубина, жезлом в руках. За гофмейстером ступали герольды, за герольдами – сенешали. За сенешалями же, в соболином колпаке на голове и со скипетром в руке, шествовал собственной костистой и жилистой персоной Белогун, король Керака. Рядом с ним шагала щуплая блондиночка в вуали, очевидно – королевская избранница и в ближайшем обозримом будущем – супруга и королева. Блондиночка была одета в снежно-белое платье и обвешана бриллиантами – пожалуй, чрезмерно, пожалуй, по-нуворишески и, пожалуй, безвкусно. Подобно королю, облачилась она в горностаевую накидку, придерживаемую сзади пажами.
За королевской парой – однако на красноречивом отдалении в десяток шагов от придерживавших горностаи пажей – ступала королевская родня. Был там, понятное дело, Эгмунд, а рядом с ним – кто-то светлый, словно альбинос, и это мог быть только его брат Ксандер. За братьями шли остальные родственники, несколько мужчин, несколько женщин, да еще пара-другая подростков и недорослей, как видно, потомство легальное и внебрачное.
Мимо кланявшихся гостей и глубоко приседавших дам королевская свита добралась до цели, которой было слегка напоминавшее эшафот возвышение. На возвышении, сверху накрытом балдахином, с боков украшенном гобеленами, стояли два трона. На оных и уселись король и невеста. Остальной родне пришлось стоять.
Трубы во второй раз поразили уши медным ревом. Гофмейстер, взмахивая ладонями, словно дирижер перед оркестром, побуждал гостей к крикам, приветствиям и здравицам. Со всех сторон послушно раздались и посыпались пожелания непрестанного здоровья, счастья, благополучия, всего наилучшего, долгие лета, лета дóльшие, самые долгие и еще длиннее; гости и дворня выкрикивали наперебой. Король Белогун же не изменил высокомерного и напыщенного выражения лица, а удовольствие от пожеланий, комплиментов и пеанов в честь свою и своей избранницы демонстрировал лишь легким покачиванием скипетра.
Гофмаршал утихомирил гостей и заговорил: говорил долго, плавно переходя от напыщенности к высокопарности и назад. Геральт все внимание посвятил разглядыванию толпы, потому оное выступление до него дошло с пятого на десятое. Король Белогун, оглашал всем и всякому гофмейстер, искренне рад прибытию столь изрядного числа высоких гостей, он рад всех приветствовать, и в день столь торжественный желает он гостям того же, что и они ему, церемония брачная произойдет пополуденной порою, а до того времени пусть гости едят, пьют и развлекаются на многочисленных, для этих обстоятельств запланированных, представленьях.
Рык труб провозгласил конец официальной части. Королевская свита покидала сады. Среди гостей Геральт уже успел отметить несколько довольно подозрительно ведущих себя группок. Особенно не нравилась ему одна, поскольку кланялась она кортежу не столь глубоко, как остальные, и пыталась протиснуться ко вратам дворца. Он потихоньку сдвигался в сторону сине-красной шеренги солдат. Литта шагала рядом.
Белогун ступал, глядя прямо перед собой. Невеста осматривалась, порой кивала приветствующим ее гостям. Дыхание ветра приподняло на момент ее вуаль. Геральт увидел большие голубые глаза. Увидел, как глаза эти находят внезапно средь толпы Литту Нейд. И как в этих глазах разгорается ненависть. Чистая, явная, почти дистиллированная ненависть.
Длилось сие секунду, потом взревели трубы, свита прошла, гвардейцы промаршировали. Подозрительно ведшая себя группка, как оказалось, целью своей имела всего лишь стол с вином и закусками, который она окружила и принялась опустошать раньше остальных. На устроенных тут и там сценах начались выступления – заиграли капеллы гуслей, лир, дудок и свирелей, запели хоры. Жонглеров сменяли фокусники, силачи уступали место акробатам, канатоходцев сменяли полуобнаженные танцорки с тамбуринами. Делалось все веселее. Щеки девиц начинали алеть, лбы мужчин – поблескивать от пота, речь тех и других становилась все громче. И – слегка сбивчивой.
Литта оттащила его за павильон. Вспугнули они парочку, которая скрывалась там с целями однозначно сексуальными. Чародейка почти не обратила на это внимания.
– Не знаю, что здесь готовится, – сказала. – Не знаю, хотя и догадываюсь, для чего и зачем ты здесь. Но я держусь начеку, и все, что ты намереваешься делать, рассудительно. Королевская невеста – это никто иная, как Ильдико Брекль.
– Не спрашиваю, знаешь ли ты ее. Я видел тот взгляд.
– Ильдико Брекль – повторила Коралл. – Так она зовется. Выгнали ее из Аретузы на третьем году обучения. За мелкие кражи. Как вижу, она сумела устроиться. Чародейкой не стала, но через несколько часов сделается королевой. Вишенка в крему, твою мать! Семнадцать лет? Старый дурак. Ильдико добрых двадцать пять.
– И похоже, она тебя не любит.
– Со взаимностью. Это заядлая интриганка, от нее всегда проблемы. Но это не конец. Тот фрегат, который вошел в порт под черными парусами. Я уже знаю, что это за корабль, слышала о нем. «Ахеронтия». У нее отвратительная слава. Там, где она появляется, всегда что-то да случается.
– Например?
– Это команда наемников, которых якобы можно нанять на любой случай. А для чего, как полагаешь, нанимают наемников? Для строительных работ?
– Мне нужно идти. Прости, Коралл.
– Что бы ни планировалось, – произнесла она медленно, глядя ему в глаза. – Что бы ни произошло, я не могу в это вмешиваться.
– Не бойся. Я не собираюсь звать тебя на помощь.
– Ты плохо меня понял.
– Наверняка. Прости, Коралл.
* * *
Сразу за поросшей плющом колоннадой он столкнулся с возвращавшейся Мозаикой. Удивительно спокойной и холодной посреди жары, гомона и бардака.
– Где Лютик? Он оставил тебя?
– Оставил, – вздохнула она. – Но чрезвычайно извинялся – и просил передать извинения тебе. Его попросили о приватном выступлении. В дворцовых комнатах, для королевы и ее фрауциммер[69]. Не смог отказать.
– Кто попросил?
– Мужчина, выглядевший как солдат. Со странным выражением глаз.
– Мне нужно идти. Прошу прощения, Мозаика.
За увитым разноцветными лентами павильоном собралась толпа, был сервирован стол: паштеты, лососи и утки в студне. Геральт прокладывал себе дорогу, высматривая капитана Роппа или Феррана де Леттенхофа. Вместо этого он столкнулся прямо с Фебом Равенгой.
Ресторатор выглядел как аристократ. Облачен был в парчовый дублет, на голове красовалась шляпа, украшенная пучком пышных страусовых перьев. Сопровождала его дочка Пираля Пратта, одетая в элегантную мужскую одежду.
– О, Геральт! – обрадовался Равенга. – Позволь, Антея, представлю тебе: Геральт из Ривии, славный ведьмак. Геральт, это сударыня Антея Деррис, концессионерка. Выпей с нами вина…
– Простите, – извинился он, – но я спешу. А с госпожой Антеей я уже познакомился, хоть и не лично. На твоем месте, Феб, я бы ничего у нее не покупал.
Арку над входом во дворец некий ученый лингвист украсил девизом: CRESCITE ET MULTIPLICAMINI[70].
Остановили Геральта скрещенные алебарды.
– Вход запрещен.
– Я должен срочно увидеться с королевским инстигатором.
– Вход запрещен, – из-за алебардщиков выступил командир караула. В левой руке он сжимал спонтон[71]. Грязный палец правой уткнул прямо в нос Геральту. – Запрещен, понимаете, милсдарь?
