Рэмси Кэмпбелл - Страшные сказки. Истории, полные ужаса и жути (сборник)

Схватив Аннику за запястье, он потащил ее наверх.

Она догадывалась, что за этим последует, но ошиблась. На втором этаже Эрик открыл дверь своей комнаты, втолкнул Аннику внутрь и зажег верхний свет. Он заставил ее опуститься на пол, спиной к письменному столу, а к ножке стола наручником приковал ее руку.

У противоположной стены стоял массивный дубовый шкаф. Анника сидела метрах в двух от его широких двойных дверец. Эрик подошел к шкафу, держа в руке ключ.

– Уверен, вам интересно, – заговорил он, вставляя ключ в замочную скважину. – Вас изводит любопытство. До сих пор я держал вас в неведении, но в этом более нет смысла.

Распахнув дверцы, он продемонстрировал Аннике свою коллекцию.

Все полки были уставлены чучелами животных: кошки, собаки, поросята, ягнята и телята. Первенцы. Но то, что Эрик действительно стремился ей показать, стояло на нижней полке.

Это выглядело противоестественно. Новорожденные человеческие дети не могут стоять и ходить. Набив их и вставив стеклянные глаза, Эрик установил четырех новорожденных младенцев на металлические стойки, так что они как бы стояли на коротких кривых ножках.

На самых старых кожа ссохлась, побурела и была похожа на старый пергамент, а младенец справа – брат, с которым никогда не встречался Роберт – все еще был до тошноты похож на обычного новорожденного ребенка, с глазами призрака.

Эрик обвел взглядом свои трофеи, после чего указал на пустующее место справа от самого последнего экспоната и кивнул на живот Анники.

– Если только это не особое дитя, – уточнил он. – В чем я сомневаюсь.

Аннику даже не замутило. Ей хотелось одного – поскорее убраться из этой комнаты и не видеть того, что было перед ней сейчас. Пусть ей наденут железный ошейник и посадят на каменный пол в подвале, да что угодно. Хоть глаза выколют.

– Зачем?… – выдавила она хрип из пересохшего горла.

Эрик поскреб шею с таким видом, словно никогда не задавался таким вопросом.

– Ну… – ответил он. – Мясо я съедаю, конечно. Это самое главное. А это, – и он широко развел руки, – что ж, каждый может иметь хобби.

Он оставил ее там на ночь. Не выключив свет.

Наутро он пришел за ней, и она не сопротивлялась, когда он отвел ее в кровать и наручниками приковал обе руки к изголовью. Она мочилась в штаны. Позже днем, захотев в туалет по-большому, хотела было позвать его, но в конце концов передумала и просто сходила под себя.

Она хотела умереть. Если бы только была кнопка или рычаг, чтобы отключить себя. Она попробовала это представить, мысленно нарисовала четкую картинку, черный бакелитовый тумблер, указывающий на ЖИЗНЬ, а потом воображаемыми пальцами повернула его к надписи СМЕРТЬ. Ничего не произошло.

Она пыталась не дышать, но даже не потеряла сознания. Она пробовала проглотить язык. Бросалась из стороны в сторону, чтобы дотянуться и перегрызть себе вены, но не достала. Упала без сил на кровать, вонючее, скулящее, жалкое вместилище, сосуд, содержимое которого принадлежало не ей.

Она услышала звук отпираемой двери и закричала во всю мочь: «Роберт! Роберт! Помоги! Он меня убивает!»

Ничего. И снова ничего. Шли часы. Ребенок толкался, а она уже не шептала слов утешения. Ее последней надеждой было, что плод мог бы погибнуть от истощения и интоксикации еще внутри.

Чучела младенцев все время стояли у нее перед глазами. Они водили хороводы на своих сушеных ножках и окружали ее кровать. Они извивались от боли, когда нож резал их живую плоть. Когда они открывали рты, крича от боли, оттуда сыпались черви и полупереваренные крысы.

Младенцы карабкались на нее и прикладывали головы к ее животу, чтобы познакомиться со своим будущим братиком. Они не давали ей спать, позволяли только на короткое время провалиться в забытье, а потом опять начинали скрести ей веки своими пальчиками, как тонкими прутиками.

Иногда ее кормили, иногда в рот лилась вода, и она глотала. Иногда ее тащили в душ и поливали. Это не имело значения. Время шло, и все.

– Анника? Анника! Ты слышишь меня?

Она с трудом разлепила глаза. Ей показалось, что она знает человека, который склонился над ней, держа что-то в руках. Свет в комнате позволял предположить, что время было дневное.

Она услышала металлическое звяканье, и одна рука безвольно упала. Это было что-то новое. Такого прежде не случалось. Она посмотрела на человека, который перешел на другую сторону кровати и поднял штуку, которая называлась… болторез. Снова звякнуло, и другая рука упала. Обеими руками она ощупала раздутый живот и перекатилась на бок, чтобы снова погрузиться в забытье.

– Анника! Это я, Роберт. У нас мало времени. Вставай.

Роберт. Роберт. Почему ей так скверно от звуков этого имени? Он хватал ее за руку, тянул к краю кровати.

– Перестань, – пробормотала она. – Оставь меня в покое.

– Пожалуйста, Анника. Он может вернуться в любую минуту. Нам нужно убираться отсюда.

Она попыталась сделать усилие, чтобы понять, что ей говорят. Он. Может вернуться. Это про Эрика. Может вернуться. Эрика здесь нет. Сейчас. Но он может вернуться. Эрик. Томте. И ребенок.

Роберт.

Анника широко открыла глаза. Роберт. Отец ребенка. Ее муж. Сельма Лагерлеф и обивка дивана.

– Давай же. Я помогу.

Ее стянули вниз, поставили на ноги. Роберт закинул ее руку себе на шею, потому что ноги отказывались ей служить. Однако совсем недавно ее мыли в душе, и тогда она прошла несколько шагов. Когда они почти добрались до лестницы, она уже могла стоять сама и оттолкнула его.

– Ну и говнюк же ты, – сказала она. – Жалкий, бесполезный, сраный говнюк.

– Я знаю, – сказал Роберт. – Знаю. Но сейчас нам нужно…

– Это не твой ребенок. Ты его не получишь.

Роберт перестал тянуть ее вперед.

– Он мне не нужен, Анника. Я никогда его не хотел, если ты вспомнишь.

Анника попробовала плюнуть в него, но во рту не было слюны. Тогда она доковыляла до лестницы, схватилась за перила и поползла вниз, ступенька за ступенькой. Она кивком показала на дверь Эрика.

– Ты знаешь, что у него там?

Она обернулась, чтобы видеть Роберта. Он знал. Анника поняла это по выражению его лица и подняла руку.

– Отойди, – потребовала она. – Оставь меня.

Роберт начал было спускаться за ней, но она согнула пальцы, изображая когти.

– Я не шучу. Я выцарапаю тебе глаза. Стой – где – стоишь.

Роберт поник. Отвернувшись, чтобы не упасть с лестницы, она услышала за спиной его голос:

– Ключи в машине.

С каждым шагом Анника все увереннее стояла на ногах. Подходя к входной двери, она уже могла идти самостоятельно, ни на что не опираясь. От нее разило экскрементами, так что обивка в «БМВ» Роберта, которую он припарковал у ворот, видимо, будет безнадежно испорчена. Эта мысль заставила ее улыбнуться.

Спустившись с крыльца, она услышала звук мотора. Это был пикап Эрика, который ехал по улице. Она взглянула на «БМВ» – Эрику ничего не стоило сбросить его с дороги.

«Помоги, Господи», – пробормотала она и, не дожидаясь, пока появится пикап, свернула налево и юркнула за угол дома. Стараясь двигаться как можно проворнее, она шла через сад – было слышно, как хлопнула дверца автомобиля. Уже почти бегом она миновала туннель с рододендронами и вдоль берега озерца двинулась к конюшне.

«Пусть он меня не увидит, умоляю, пожалуйста…»

Анника была уже в нескольких метрах от входа в конюшню, когда сзади раздался звон, и она оглянулась на дом. На втором этаже было выбито окно, и в образовавшееся отверстие что-то пропихивали. Это выглядело так странно, что она застыла на месте.

Из окна показались растопыренные руки и деформированная голова. Роберт торчал из окна, как сломанная кукла, и Анника ахнула, поняв, почему он выглядит так… неправильно. Болторез пробил ему голову и вышел через затылок. Это кошмарное зрелище предстало перед ней лишь на секунду, после чего тело, потеряв равновесие, выпало из окна и рухнуло на землю.

В окне показался Эрик с вытянутой вперед рукой. И он смотрел на нее. Анника дернула дверь конюшни. Последний шанс.

– Я тебя не знаю. Не знаю даже, как тебя зовут. Но только ты можешь мне помочь, так пожалуйста, пожалуйста, помоги. Пойми, о чем я тебе говорю. Пожалуйста, пойми, о чем я говорю.

Анника гладила черную кобылу, а сама все шептала ей на ухо. Лошадь всхрапнула и мотнула головой, чуть не вырвав у нее из руки повод. Анника сжала его сильнее.

– Стой тихо, – сказала она. – Просто постой спокойно, вот и все, шшш…

Анника вытянула шею и посмотрела на дверь в трех метрах от себя. Кобыла стояла так, что задние ее ноги были в метре от двери, и Анника подтянула повод, заставив лошадь пройти на десять сантиметров вперед. Послышались шаги Эрика, и она поцеловала лошадь в шею. «Ну, давай, ласточка моя. Не подведи».

Полагаете, человеческие существа в силах нанести мне вред?

Только намек. И ее последняя надежда.

Дверь конюшни распахнулась, и Эрик ступил внутрь. Его руки были покрыты кровью. Заметив Аннику рядом с лошадью, он нахмурился. Не давая ему времени опомниться и осознать, что происходит, Анника выкрикнула: «Гамм!»