Я молчу, глядя, как меню общей записи дробится. Наконец картинка замирает на последнем окне – душераздирающее изображение отчаявшегося человека, закрывающего руками голову, на которую солдат наводит дуло автомата. Тут я снимаю очки виртуальности, тру глаза и выхожу из потемневшего стеклянного цилиндра, который немедленно обретает стерильный вид. Мои шаги эхом отдаются в зале. От внезапного исчезновения движущихся образов кружится голова, наступает оцепенение.
Как могут воссоединиться страны, исповедующие столь радикально различные принципы? Есть ли надежда преобразовать Республику и Колонии в то, чем они были прежде? А может, они не такие уж разные, как мне кажется? Может, корпорации Колоний и правительство Республики на самом деле одно и то же? Абсолютная власть есть абсолютная власть, и неважно, как она называется.
Я в задумчивости выхожу из зала и, свернув за угол, чуть не сталкиваюсь с Анденом.
– Джун?!
Его кудрявые волосы слегка растрепаны, он словно взъерошил их пятерней; воротник рубашки помят, рукава закатаны по локоть, пуговицы у шеи расстегнуты. Он находит в себе силы собраться, улыбается и кланяется мне:
– Что вы здесь делаете?
– Знакомлюсь с достопримечательностями, – улыбаюсь я в ответ.
Я слишком устала, чтобы рассказывать о своих прогулках в онлайне.
– Но, честно говоря, даже не знаю, что здесь делаю.
– И я тоже, – тихо смеется Анден. – Уже целый час брожу по коридорам.
Мы останавливаемся на мгновение. Потом он поворачивает к своему номеру и вопросительно смотрит на меня:
– Антарктиды не собираются нам помогать, но им хватило приличия прислать мне бутылку лучшего вина. Не хотите глоточек? Мне бы не помешало ваше общество. И совет.
Совет самого младшего принцепс-электа? Я иду рядом, остро ощущая его близость.
– Как мило с их стороны, – говорю я.
– Чрезвычайно мило, – бормочет Анден себе под нос – я едва слышу, что он говорит. – Теперь им осталось только парад для нас устроить.
Номер Андена, конечно, получше моего – в роскоши, по крайней мере, антарктиды ему не отказали. Половину стены занимает окно из волнистого стекла, открывающее великолепный вид на Росс-Сити, где светятся тысячи ночных огней. Вероятно, и ночь у них искусственная, ведь здесь сейчас лето; однако имитация безупречна. Я вспоминаю купол, сквозь который мы пролетели при посадке. Может быть, это гигантский экран? По всему городу пляшут световые полосы удивительных оттенков – бирюзовые, пурпурные, золотые, все они переплетаются и исчезают, чтобы тут же появиться снова на фоне звезд. У меня перехватывает дыхание. Вероятно, это имитация полярного сияния. Во время учебы я читала о таких атмосферных явлениях, но не предполагала, что они настолько красивы, пусть даже и искусственные.
– Прекрасный вид, – замечаю я.
Анден улыбается, ироническая смешинка искоркой светится на его мрачном лице.
– Бесполезные привилегии Президента Республики, – отвечает он. – Меня заверили, что стекло одностороннее, нас снаружи никто не увидит. Но опять же не исключено, что они морочат мне голову.
Мы опускаемся в мягкие кресла у окна. Анден разливает вино.
– Один из охранников признался в связи с коммандером Джеймсон, – говорит он, протягивая мне бокал. – Есть еще военные в Республике, подкупленные Колониями и недовольные моими методами правления. Колонии пользуются услугами коммандера Джеймсон, которая хорошо знает солдат. Возможно, она все еще в Республике.
Я в оцепенении пригубливаю вино. Значит, это правда. Мне отчаянно хочется вернуться назад во времени, в то утро, когда я посещала Томаса в тюрьме, и обратить внимание на неурочную смену караула. И она, возможно, все еще в Республике. А где Томас?
– Не сомневайтесь, мы делаем все возможное, чтобы ее найти, – говорит Анден, видя мое оцепенение.
Всего возможного может оказаться недостаточно, когда наше внимание и войска доведены до предела необходимостью отбиваться по всем фронтам.
– И что будем делать теперь?
– Завтра утром мы вернемся в Республику, – отвечает Анден. – Вот что будем делать. И отобьем наступление Колоний без помощи антарктидов.
– И вы не отдадите им наши земли? – спрашиваю я после паузы.
Анден раскручивает вино в бокале, прежде чем сделать глоток.
– Я еще не отказал им, – говорит он.
В его голосе слышится недовольство собой. Его отец расценил бы такой шаг как преступление против государства.
– Вот беда, – тихо говорю я, не зная, как его утешить.
– Да уж, беда. Но есть и хорошая новость: Дэя и его брата успешно эвакуировали в Лос-Анджелес. – Он протяжно выдыхает воздух из легких. – Не хочу его ни к чему принуждать, но коридор моих возможностей сужается. Он держит слово. Помогает нам всем, чем может, только бы мы не трогали брата. Он из кожи вон лезет в надежде, что так мне не хватит пороху просить его об Идене. Жаль, нам не удалось его убедить. Жаль, он не может посмотреть на ситуацию с моей стороны.
Анден опускает глаза. Мое сердце сжимается при мысли о том, что Дэя могут убить в бою, но успокаивается, когда я узнаю, что он невредимым покинул Денвер.
– Может быть, удастся убедить антарктидов принять Дэя на лечение? Пожалуй, другого шанса победить болезнь у него нет. Вдруг тогда он разрешит эксперименты с Иденом?
– Нам нечего им предложить, – качает головой Анден. – Антарктида уже очертила для нас круг помощи, который готова предоставить. Не станут они заниматься нашим больным.
В глубине души я тоже это знаю, но не могу сдержать крик души. Я не хуже Андена понимаю, что Дэй никогда не отдаст брата в обмен на спасение собственной жизни. Я перевожу взгляд на огни за окном.
– Я его не виню. Ни в коем случае, – говорит Анден после паузы. – Мне нужно было остановить биологическую войну в первый день вступления в должность. В день смерти отца. Будь я поумнее, я бы так и поступил. Но сейчас поздно рвать на себе волосы. Дэй имеет все основания для отказа.
Я проникаюсь сочувствием к Президенту. Если он силой возьмет Идена, Дэй наверняка призовет народ к революции. Уважая решение Дэя, он рискует опоздать с сывороткой и потерять столицу и всю страну. Отдай он часть нашей земли Антарктиде, его объявят предателем. Если же наши порты заблокируют, прекратятся всякие поставки товаров и продовольствия.
Но в то же время я и Дэя не могу винить. Я пытаюсь влезть в его шкуру. Республика охотится за мной, десятилетним мальчишкой. Ставит на мне эксперименты, но мне удается бежать. Следующие пять лет я живу в самых убогих трущобах Лос-Анджелеса. На моих глазах Республика травит мою семью, убивает мать, старшего брата, а мой младший брат слепнет, после того как Республика заразила его чумой. Из-за опытов Республики я медленно умираю. И теперь после всей той лжи и жестокостей Республика просит меня о помощи. Просит разрешения еще раз поэкспериментировать с моим младшим братом, но не гарантирует его безопасность.
Что бы я ответила на месте Дэя? Вероятно, отказала бы, как и он. Да, Республика уничтожила и мою семью… но Дэй был на передовой, видел все своими глазами с самого детства. Вообще чудо, что Дэй не отказал в поддержке Андену.
Мы с Президентом еще четыре минуты пьем вино, молча глядя на городские огни.
– А знаете, я завидую Дэю, – говорит он своим тихим голосом. – Ах, если бы я мог принимать решения сердцем, а не головой. Каждый его выбор честен, и люди любят его за это. Он может себе позволить прислушиваться к сердцу. Но мир за пределами Республики гораздо сложнее, чем наш. Здесь нет места эмоциям. Международные отношения держатся на хрупкой паутине дипломатических нитей, которые не позволяют нам помогать друг другу.
Его лицо мрачнеет, в голосе слышится какой-то надлом.
– В политике нет места эмоциям, – отвечаю я, отставляя бокал.
Не знаю, помогут ли ему мои слова, но, так или иначе, они произнесены. Я даже не уверена, что сама в них верю.
– Когда эмоции подводят, спасает логика. Вы можете завидовать Дэю, но никогда не будете таким, как он, а он не будет таким, как вы. Он не Президент Республики. Он – парень, защищающий своего брата. Вы – политик. Вы принимаете решения, которые ранят вас в самое сердце, причиняют боль, обманывают; решения, которые никто другой не понимает. Таков ваш долг.
Еще не успев закончить, я ставлю под сомнения свои мысли, и семена этих сомнений посеял Дэй.
Если ты лишен эмоций, какой тогда смысл быть человеком?
Анден смотрит на меня грустными глазами. Он сутулится и на мгновение предстает передо мной в своем истинном облике – молодой правитель, он в одиночку противостоит оппозиции и пытается нести бремя ответственности за всю страну на своих плечах, поскольку сенат сотрудничает с ним лишь из страха.
– Порой мне не хватает отца, – говорит Анден. – Да, не стоило бы мне признаваться в этом, но так и есть. Я знаю, весь мир видит в нем лишь чудовище.
