Финн наклонился и поднял откатившийся в угол цилиндр.
Ситуация складывалась непростая.
С другой стороны, мисс Кэмпбелл и ее друзья, должно быть, уже катились вниз по лестнице со всей возможной для себя скоростью.
Если только они не решили остаться и драться.
Финн неторопливо огляделся. Прошелся взглядом по комнате. Представил, как будут выглядеть апартаменты через семьдесят лет – железобетонный скелет, сырой, холодный, черный. Там и спрятаться негде. Если те, другие, ждут их там, где они расположатся?
Он остановился. Посмотрел через холл туда, где начинался ведущий к лестничному колодцу коридор.
А почему бы и нет? Вполне разумно. По-другому, пожалуй, и не получится.
Финн снова осмотрелся. Но теперь он видел уже не здание-скелет – через открытые двери взгляд ушел в дальний конец резиденции.
Самое удаленное от лестницы место.
Именно туда Финн и направился, сделав знак своим людям следовать за ним. Через пятнадцать секунд они вошли в гостиную, обставленную плетеной мебелью и выкрашенную в ярко-желтый цвет. Плотные портьеры были раздвинуты.
Финн надел инфракрасные очки, поднял цилиндр. Положил палец на кнопку…
И, подумав, убрал. Иногда очевидное замечаешь не сразу.
– Завесьте шторы. И погасите свет.
Трэвис ждал. Под дождем насквозь промокла рубашка. Температура упала градусов до пятнадцати-шестнадцати, но сырость и ветер не добавляли комфорта.
Он продолжал всматриваться в темноту. Сколько прошло времени? Три минуты? Четыре? Не меньше. Пэйдж и Бетани, наверное, уже прошли бо́льшую часть пути.
Трэвис повернул голову. Какой-то звук. Далекий. Резкий. Неровный. Едва различимый за дождем. Как вой волков под Вашингтоном, но выше, пронзительнее. Может, койоты? Или просто ветер играет в балках?
Спускаясь по лестнице, Пэйдж не забывала считать этажи. Апартаменты Гарнера располагались на тридцатом. Они прошли уже двадцать три.
Спуск оказался труднее, чем предполагалось. Скользкие от дождя ступеньки, ненадежные перила. Пэйдж пыталась вспомнить, как выглядела лестница в дневном свете, когда они поднимались по ней. Ничего особенного вроде просевших площадок она не видела – если бы видела, наверняка не забыла, – но ее не оставляло чувство, что что-то не так. Тогда, при подъеме, она заметила что-то, но не придала этому значения. Теперь, в темноте, это что-то могло оказаться важным.
Трэвис заставил себя не отвлекаться на пронзительный звук, хотя что-то в нем внушало смутное беспокойство.
Теперь он слышал кое-что еще. Поначалу как будто тихий-тихий барабанный бой. Это можно было бы объяснить усилением дождя, но на своей коже он никакого изменения не ощутил.
Потом звук немного усилился, и Трэвис узнал его.
А узнав, понял: у него большие неприятности.
Когда это случилось, Пэйдж спускалась на пятый этаж. Сделав последний шаг, она вспомнила, о чем думала последние минуты и почему это важно – не из-за темноты, а из-за дождя.
Охапка придавленных прутиком кленовых листьев. Мокрые, скрученные, они выглядели совершенно безобидными в дневном свете. Перешагнул и забыл.
Теперь, примятые и мокрые, они могли быть скользкими, словно смазанные маслом.
Нащупав ступеньку, она перенесла весь свой вес на опорную ногу, и в этот самый момент подошва скользнула по листьям.
Падая, Пэйдж машинально выбросила вперед руки – при альтернативном варианте она могла запросто раскроить череп, ударившись о стальные ступени, – и, лишь приземлившись на пятую точку, поняла, что наделала.
– Пэйдж? – окликнула ее Бетани.
Она уже бросилась вперед, с лестницы – в темноту и неизвестность пятого этажа, следуя за звуком катящего по металлу металла.
Цилиндр.
Он убегал от нее.
Во тьму. К краю.
Барабанящий звук был звуком рубящих воздух вертолетных винтов. Пронзительный вой издавали полицейские сирены.
Резко, не отнимая от плеча «ремингтон», Трэвис повернулся на звук. Слишком поздно. Невидимая рука схватила в темноте ствол и с силой дернула его вверх, и тут же что-то – вероятно, глушитель – ударило его в висок. Он упал вниз лицом на решетчатый металлический настил и лишь усилием воли удержался в сознании.
Пэйдж устремилась вперед на четвереньках – подниматься было некогда. Все визуальные ориентиры исчезли, остались только стальная решетка под ней и убегающий металлический звук где-то в темноте.
Она летела за ним наугад.
И догнала.
Все прочее было неважно.
Он был уже совсем близко – фут-другой, не больше.
И тут звук пропал.
Как будто кто-то аккуратно снял с пластинки иглу.
Пэйдж все поняла, и паника мгновенно разбежалась по нервам. Она едва успела остановиться, вцепившись пальцами в решетку.
Выброшенная вперед рука схватила пустоту за краем здания, на высоте пятого этажа.
Воздух с шумом вырвался из легких. Секунду или две она не сознавала ничего, кроме того, что инерция неумолимо увлекает ее туда, за край.
Но потом другая рука попала на стальной прут, и пальцы намертво сомкнулись на нем. Плечо рвануло так, что захрустели сухожилия. Ноги вылетели вперед, скользя по мокрому металлу.
И все же она остановилась. Вцепившись в прут. Растянувшись на боку. Чувствуя под грудью жесткий край балки.
Секундой позже внизу, пролетев пятьдесят футов, взорвался цилиндр.
Вспышка бело-голубого света. Как взрыв звезды. Ослепительная, резанувшая по глазам. Вырвавшая из темноты деревья у самого основания здания и треснувшие, приподнятые плиты Центрального парка, лежащие поперек обнаженных корней. Она увидела расколовшуюся оболочку цилиндра, его разломанную внутреннюю структуру, хрупкие пластины чужой технологии – все это валялось на мокрой земле. От некоторых компонентов оторвались странные светящиеся сферы. В тех, что побольше, Пэйдж увидела искривленную, как в рыбьем глазу, современную улицу. Выгнутые полицейские машины с включенными мигалками. Тридцатиэтажное здание с десятками ярко освещенных окон. Образы появились, задержались на мгновение и исчезли. Остались только куски разбившегося корпуса, вогнутые внутренние поверхности которых мерцали в ночи. Потом и они потемнели, сливаясь с мраком.
Трэвис понял.
Лежа лицом вниз на ребристом металле, он увидел вспышку далеко внизу и понял, что случилось. Больше он не видел ничего, потому что кто-то пнул его в голову, и все отключилось.
Он то приходил в себя, то отключался, пребывая по большей части в небытии. Голова раскалывалась от боли.
Он лежал на тонком колючем коврике. Под ним что-то громыхало. Когда в голове немного прояснилось, он догадался, что это карданный вал.
Он открыл глаза и понял, что лежит на полу внедорожника. Задние сиденья убрали, и там получилось что-то вроде багажного отсека. Ехали по городу. Вверху мелькали фасады зданий – стальные, каменные, кирпичные.
Впереди разговаривали. Финн и еще по крайней мере двое. Потом послышался знакомый треск… Финн сказал кому-то в другом автомобиле – или автомобилях – свернуть на 495-ю. Примерно через минуту прочие виды заслонил потолок туннеля. Они выехали из города. Шорох колес зазвучал эхом в тесном, замкнутом пространстве.
До него долетали лишь обрывки разговоров Финна с другими. Складывая кусочки, можно было понять, что случилось. Пока он был без сознания, его эвакуировали из дома Гарнера и перенесли в безопасное место, за пару кварталов от резиденции экс-президента, а потом переправили в настоящее. В частный гараж. Пэйдж и Бетани они не взяли. К тому времени, когда люди Финна спустились на первый этаж, женщины уже давно скрылись.
По шоссе ехали долго. Трэвис даже не пытался отслеживать маршрут.
Финн набрал номер. Он не стал включать громкую связь, но двигатель работал ровно и негромко, и Трэвис услышал четыре гудка до включения голосовой почты.
– Одра, это я, – сказал Финн. – Здесь все закончено. Прошло неплохо. Буду на месте примерно через восемь часов. Позвоню, когда поднимемся.
Он положил трубку.
Трэвис обдумал услышанное. Одра. Жива. Ничего удивительного. Он и сам мог бы догадаться, если бы поразмыслил как следует с учетом того, что понял в доме Гарнера.
Через какое-то время кортеж свернул с шоссе, проехал еще немного и после нескольких поворотов остановился. Передняя дверца открылась и закрылась. Мотор продолжал работать. Кто-то обошел машину. Заднее окно открылось, и Трэвис услышал рев набирающих силу реактивных двигателей.
Финн наклонился к окну и посмотрел на него. Под мышкой он держал цилиндр. Глубоко в глазах пряталось беспокойство.
– Больше всего мне не по себе от того, что произойдет с вами через час. Я бы хотел этого избежать, но такой вариант невозможен. Слишком многое поставлено на карту. Мне нужно знать, что вам известно и с кем еще вы разговаривали. Так что, пожалуйста, не отказывайтесь от сотрудничества. Расскажите все людям, которые будут вас допрашивать. Они сумеют отличить правду ото лжи. Не запирайтесь, и тогда все кончится быстро.
