В следующие дни она привыкала к чужаку. Он оказался неприхотливым и нетребовательным, развлекался кубиками и стоически переносил свою неподвижность. Он редко спрашивал о чем-либо или сам заводил разговор, но всегда дружелюбно отвечал на вопросы и охотно рассказывал о своем мире убогом и страшно перенаселенном, о жизни там, о своих мечтах обосноваться на Маджипуре и о испытанном волнении, когда впервые увидел эту прекрасную, усыновившую его планету.
На четвертые сутки он впервые поднялся, с помощью девушки выпрямился и, опираясь на ее плечо и свою здоровую ногу, осторожно попробовал коснуться больной ногой пола. Тесме внезапно почувствовала, как изменился его запах, став более резким – нечто вроде обонятельной дрожи, – и уверилась в том, что именно так Хайроги выражают свои эмоции.
– Как ты себя чувствуешь? – спросила она. – Слабость?
– Она не выдерживает моей тяжести. Но излечение идет хорошо. Думаю, еще несколько дней, и я смогу встать. Помоги мне немного пройтись, а то у меня тело ослабло от долгого безделья.
Он оперся на нее, и они вышли наружу, где начали медленно прохаживаться взад и вперед. Эта недолгая прогулка, кажется, освежила его. Тесме с удивлением осознала, что ее опечалил этот первый признак выздоровления, поскольку он означал, что скоро – через неделю или две – Висмаан достаточно окрепнет, чтобы уйти, а она не хотела этого. ОНА НЕ ХОТЕЛА, ЧТОБЫ ОН УХОДИЛ! Это внезапное понимание изумило ее до глубины души. Снова жить отшельницей, с наслаждением спать в своей постели и бродить по лесу, не заботясь ни о каких гостях, делать, что вздумается, избавиться от раздражающего присутствия Хайрога – и тем не менее, тем не менее, тем не менее, она чувствовала подавленность и беспокойство при мысли, что он скоро покинет ее. Как странно, думала она, как необычно и как похоже на меня!
Теперь они гуляли несколько раз в день. Он все еще не мог наступать на сломанную ногу, но с каждым разом двигался все легче. Наконец, Висмаан объявил, что опухоль спала, и кость явно срослась как следует. Он начал заводить разговор о ферме, которую хотел основать, о видах на урожай и расчистке джунглей.
Однажды днем в конце первой недели Тесме, возвращаясь из экспедиции по сбору калимботов с луга, где впервые наткнулась на Хайрога, остановилась проверить ловушки. Большинство оказались пустыми или с обычными мелкими зверушками, но в одной, в кустарнике за водоемом, что-то неистово колотилось, и когда она подошла, то увидела, что поймала билантона – самое большое животное, когда-либо попадавшее в ее западню. Билантоны водились по всему западному Цимроелю – изящные, быстрые, небольшие животные с острыми копытами и хрупкими ножками. Но здесь, у Нарабала, они были просто гигантскими, вдвое больше утонченных северных сородичей. Здешние билантоны доставали до запястья человека и ценились за нежное и ароматное мясо.
Первым побуждением Тесме было выпустить прелестное создание: слишком большим оно казалось, слишком красивым, чтобы его убивать. Она научилась резать мелких животных, придерживая их одной рукой, но тут было совсем другое. Большое животное, выглядевшее чуть ли не разумным, несомненно благородным, ценившим свою жизнь со всеми надеждами и нуждами, поджидавшее, возможно, подругу. Тесме сказала себе, что она дура. И дресли, и минтансы, и сигмоны так же стремились жить, как рвется сейчас жить этот билантон, а она убивала их, не колеблясь. Она понимала, что не стоит одухотворять животных, когда, даже живя в цивилизации, она охотно и с удовольствием ела их мясо, если их убивала другая рука. И уж тем более, нет ей дела до осиротевшей подруги билантона.
Подойдя ближе, она поняла, что билантон в панике сломал одну из ног, и на мгновение у нее мелькнула мысль наложить ему шину и оставить у себя как любимца. Но это было еще более нелепо. Она просто не в состоянии усыновлять каждую увечную тварь из джунглей. Чтобы наложить шину, необходимо осмотреть его ногу, а билантон вряд ли будет вести себя спокойно, и если даже удастся каким-то чудом справиться, он сбежит при первом же удобном случае. Глубоко вздохнув, она подошла сзади к бившемуся животному, схватила его за нежную морду и свернула длинную грациозную шею.
Разделка туши оказалась делом более тяжелым и кровавым, чем она ожидала. Тесме ожесточенно кромсала и резала, как ей показалось, несколько часов, до тех пор, пока Висмаан не окликнул ее из хижины, спрашивая, чем она занята.
– Готовлю обед, – отозвалась она. – Сюрприз. Будет большое угощение.
Жаркое из билантона.
Она тихонько хихикнула, подумав, что это прозвучало, как у доброй жены, когда та готовит филе, а муж лежит в постели, ожидая обеда.
В конце концов, неприятная работа была сделана. Девушка поставила мясо коптиться на медленном дымном огне, а сама отправилась мыться, собирать токку и корни гамбы, а затем открыла фляжки с вином. Обед был готов с приходом темноты, и Тесме чувствовала гордость за содеянное.
Она ожидала, что Висмаан набросится на еду без комментариев в своей обычной флегматичной манере, но нет: впервые на его лице появилось оживление, какие-то искорки в глазах, да и язык мелькал как-то по-другому.
Она решила, что теперь лучше разбирается в его чувствах. Хайрог с воодушевлением жевал мясо, похваливал вкус и мягкость и просил еще и еще.
Каждый раз, подавая ему, она накладывала и себе, пока не насытилась.
– К мясу очень хороша токка, – заметила Тесме, вкладывая в рот сине-белые ягоды.
– Да, очень приятно, – спокойно подтвердил он.
Наконец, она больше не могла не только есть, но даже и просто смотреть на еду. Положив остатки так, чтобы они были доступны для его протянутой руки, Тесме допила последний глоток вина и, вздрогнув, засмеялась, когда несколько капель пролилось на подбородок и груди. Потом она вытянулась на листьях. Голова у нее кружилась. Она лежала лицом вниз, поглаживая пол и слушая продолжавшееся чавканье. Наконец, Хайрог тоже насытился, и все стихло. Тесме лежала, но сон не приходил. Голова кружилась все сильнее и сильнее, до тех пор, пока ей не стало казаться, будто ее швыряет по какой-то ужасной центробежной дуге на стену хижины. Кожа горела, соски грудей набухли и воспалились.
Я слишком много выпила, подумала она, и съела слишком много токки, по меньшей мере, ягод десять. Яростный сок кипел теперь в ней.
Она не желала спать одна, скорчившись на полу.
С преувеличенной осторожностью Тесме встала на колени, на мгновение замерла и медленно поползла к кровати. Она до боли всматривалась в Хайрога, но в глазах стоял туман, и она различала лишь общие его очертания.
– Ты спишь? – прошептала она.
– Ты ведь знаешь, что я не буду спать.
– Конечно, конечно. Я как-то отупела.
– Тебе плохо, Тесме?
– Плохо? Нет, не очень. Ничего особенного, разве что… как бы это… – Она заколебалась. – Я пьяна, понимаешь? Ты знаешь, что значит быть пьяным?
– Да.
– Мне не нравится на полу. Можно, я лягу с тобой?
– Если хочешь.
– Я буду очень осторожен и не стану задевать твою больную ногу. Покажи, какая.
– Она почти зажила, Тесме, не беспокойся. Ложись здесь.
Она почувствовала, как его рука взяла ее за запястье и потянула вверх.
Поднявшись, девушка легла рядом, чувствуя чешуйчатую кожу от груди до бедра, такую прохладную и такую гладкую. Она несмело провела рукой по его телу. Как отлично выделанная кожа для чемодана, подумала она, надавив пальцами и ощущая могучие мускулы под жестким покровом. Запах его изменился, стал резким, пронизывающим.
– Мне нравится твой запах, – пробормотала она.
Тесме уткнулась лбом в его грудь и плотно прижалась к нему. Много месяцев, почти год она не была ни с кем в постели, и было хорошо чувствовать так близко чужое тело. Даже Хайрога, подумала она, даже Хайрога. Просто прикоснуться к кому-нибудь, почувствовать близость. Это так хорошо – чувствовать.
Он дотронулся до нее.
Она не ожидала этого. Все их отношения складывались так, что она заботилась о нем, а он покорно принимал ее услуги. Но внезапно его рука прохладная, жесткая, чешуйчатая и гладкая – прошлась по ее телу, легко скользнула по груди, проследовала ниже, к пояснице, задержалась на бедрах.
