Он склонился в седле, вцепившись в переднюю луку, и очень долго смеялся. Он упивался освобождением от напряжения, но наконец откинул голову назад и повернулся ко мне. Небо уже сильно посветлело, и мне было видно его лицо, изнеможенное и одновременно веселое. Царапины на щеке казались черными в сумеречном свете.
– С удовольствием! Англичаночка, – задыхаясь, заговорил он, – ты даже не представляешь, с каким удовольствием. Ты была такая… О господи, ты выглядела очень мило. Я был ужасно зол, а ты так бешено колотила меня. Мне было противно причинять тебе боль – и одновременно хотелось этого. Господи Иисусе, – произнес он и замолчал, чтобы вытереть нос. – Да, я это делал с удовольствием. Но по правде говоря, ты могла бы поблагодарить меня за сдержанность.
Я снова начинала злиться. Щеки так и вспыхнули, несмотря на прохладный предрассветный воздух.
– Так это была сдержанность, вот оно что! А у меня сложилось впечатление, что ты упражнял свою и без того сильную левую руку. Ты меня чуть не искалечил, ты, заносчивый шотландский ублюдок!
– Если бы я хотел изувечить тебя, англичаночка, ты бы об этом сразу узнала, – сухо ответил он. – Я имел в виду – после. Я же спал на полу, если ты помнишь.
Сощурив глаза, я в упор смотрела на него, тяжело дыша.
– Так вот что ты называешь сдержанностью!
– Да, я решил, что не стоит наваливаться на тебя, когда ты в таком состоянии, но мне ужасно этого хотелось. – Он опять засмеялся. – Тяжкая нагрузка для моих врожденных инстинктов.
– Навалиться на меня? – повторила я – выражение меня позабавило.
– Ну да, нельзя же было в тех обстоятельствах сказать про это «заниматься любовью», верно?
– Можешь называть это, как тебе угодно, – сказала я. – Хорошо, что ты не делал попыток, иначе пришлось бы тебе утратить весьма ценные части твоего организма.
– Мне это тоже приходило в голову.
– И ты считаешь, что заслужил благодарность? За то, что благородно не прибавил к избиению изнасилование?
Я просто задыхалась от злости.
Примерно полмили мы проехали в молчании. Потом Джейми тяжело вздохнул:
– Зря я затеял этот разговор. Но я всего-то-навсего хотел подготовить тебя к вопросу, разрешишь ли ты снова спать с тобой в одной постели, когда мы приедем в Баргреннан. На полу холодновато.
Минут пять я ему не отвечала. Когда решила, что и как ему скажу, натянула поводья и поставила лошадь поперек дороги, чтобы Джейми вынужден был остановиться тоже. Баргреннан был уже совсем близко – в свете раннего утра виднелись верхушки крыш.
Я повернула лошадь так, чтобы она встала рядом с лошадью Джейми, на расстоянии всего одного фута, не больше. Целую минуту молча смотрела ему прямо в глаза, прежде чем заговорить.
– Сделаете ли вы мне честь разделить со мной ложе, о господин мой и повелитель? – очень вежливо спросила я.
Он смотрел на меня с нескрываемым подозрением. Посмотрел, подумал, потом ответил сдержанно:
– Сделаю. Благодарю вас.
Он хотел было ехать дальше, но я остановила его.
– Есть еще кое-что, повелитель, – сказала я так же вежливо.
– Да?
Я вынула руку из потайного кармана платья, и утренний свет искрами заиграл на лезвии кинжала, который я приставила Джейми к груди.
– Если ты, – процедила я сквозь зубы, – еще когда-нибудь поднимешь на меня руку, Джеймс Фрэзер, я вырежу твое сердце и поджарю его на завтрак!
Наступило долгое молчание, только и было слышно, как переступают с ноги на ногу кони да поскрипывает сбруя. Потом Джейми протянул ко мне руку ладонью вверх.
– Дай мне его.
Я медлила, и он проговорил нетерпеливо:
– Я не собираюсь использовать его против тебя. Дай же!
Он взял кинжал за лезвие и поднял так, что восходящее солнце осветило лунный камень на рукоятке и он засиял. Джейми держал кинжал, словно крест, и что-то говорил речитативом по-гэльски. Я различила некоторые слова, которые звучали в зале замка Леох во время присяги, но Джейми тут же перевел свою речь на английский:
– Я клянусь на кресте Господа моего Иисуса и клянусь священным железом, которое держу в руке, что вручаю тебе свою преданность и обещаю тебе свою верность. Если я когда-либо подниму на тебя руку в гневе или озлоблении, да поразит меня священное железо в самое сердце.
Он поцеловал кинжал в том месте, где лезвие соединялось с рукояткой, и вернул его мне.
– Я не делаю пустых угроз, англичаночка, – сказал он, подняв одну бровь, – и не даю ничего не стоящих обещаний. Ну а теперь можем мы ехать туда, где нас ждет постель?
Глава 23. Возвращение в леох
Дугал ждал нас возле входа в «Красный кабан», нетерпеливо прохаживаясь из стороны в сторону.
– Ну, все уже в порядке? – спросил он, одобрительно глядя на то, как я сходила с седла без посторонней помощи, только слегка пошатнувшись. – Воспитанная барышня – десять миль без единой жалобы. Ложитесь теперь в постель, вы это заслужили. Мы с Джейми поставим лошадей в конюшню.
На прощание он шлепнул меня пониже спины – очень бережно. Я весьма была рада такому его предложению и уснула, едва положив голову на подушку.
Я не почувствовала, как Джейми улегся рядом со мной, но внезапно пробудилась поздним утром с таким ощущением, что забыла нечто важное.
– Хоррокс! – воскликнула я, сев на постели.
– А? – Разбуженный Джейми скатился с кровати на пол и схватил кинжал, который он, раздевшись, оставил сверху на куче одежды. – Что случилось?
Поглядев на него – скорчился на полу, взъерошенные волосы торчат, словно перья, – я невольно засмеялась:
– Ты похож на разозленного петуха.
Он взглянул на меня сердито, встал на ноги и положил кинжал на стул, где лежала одежда.
– Не могла подождать с этим сообщением, пока я проснусь? Решила, что оно произведет более сильное впечатление, если разбудишь, крикнув мне в самое ухо: «Еж!»
– Я вовсе не кричала «еж», я крикнула «Хоррокс!». Вдруг вспомнила, что забыла спросить тебя о нем. Ты его нашел?
Он сел на кровать и опустил голову на руки. Энергично растер лицо, как бы желая восстановить циркуляцию крови.
– Да, – ответил он сквозь пальцы. – Да, я его нашел.
По тону голоса я поняла, что от дезертира получены не слишком добрые сведения.
– Он не захотел тебе ничего рассказывать?
Такая возможность, конечно, была, хотя Джейми взял с собой для предполагаемой уплаты за сведения не только свои деньги, но и некоторую сумму, занятую у Дугала и Колума, и готов был в крайнем случае пожертвовать кольцом отца.
Джейми улегся на постель рядом со мной и устремил взгляд в потолок.
– Нет, – ответил он. – Он мне все рассказал. И за вполне разумную плату.
Я приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо.
– Ну и?.. Кто же, в конце концов, застрелил старшего сержанта?
Он посмотрел на меня и улыбнулся, но улыбка вышла невеселая.
– Рэндолл, – ответил он и закрыл глаза.
– Рэндолл? – тупо повторила я. – Но зачем?
– Не знаю, – ответил Джейми, не открывая глаз. – Могу, разумеется, строить догадки, но это уже ни к чему. Никаких возможностей доказать это.
С этим нельзя было не согласиться. Я прилегла на спину возле Джейми и принялась разглядывать темные дубовые балки на низком потолке.
– Что же тебе остается делать? – спросила я. – Уехать во Францию? Или же…
Меня внезапно осенило:
– Или же в Америку? Ты мог бы добиться успеха в Новом Свете.
– За океан? – По телу Джейми пробежала мгновенная дрожь. – Нет. Нет, этого я сделать не могу.
– Тогда что же? – спросила я, повернувшись к нему лицом.
Он приоткрыл один глаз лишь настолько, чтобы посмотреть на меня с брюзгливым недовольством.
– Для начала я бы подумал поспать еще часок, – сказал он, – да вот не получается.
Приподнявшись на постели, он вытянулся вдоль стены. Я перед сном не проверила кровать, потому что невероятно устала, а теперь вдруг заметила темное пятнышко на одеяле на уровне колена Джейми. Он говорил, а я все следила за этим подозрительным пятнышком.
– Ты права, – согласился Джейми, – мы могли бы уехать во Францию.
Начиная этот разговор, я как-то упустила из виду, что, принимая любое решение, Джейми теперь должен учитывать и меня.
– Но там для меня нет ничего особо привлекательного, – продолжал он. – Только солдатская служба, но ведь для тебя это не жизнь. Можно уехать ко двору короля Якова в Риме. Это уже лучше. Мои дядья Фрэзеры и двоюродные братья тоже там на хорошем счету, они могли бы помочь. У меня нет вкуса к политике, и еще менее я привержен принцам, но, в общем, это возможность реальная. И все-таки я бы предпочел остаться в Шотландии. Самое меньшее осел бы как мелкий фермер во владениях Фрэзеров, а самое большее и самое приятное – вернулся бы в Лаллиброх.
Лицо у него затуманилось, и я поняла, что он думает о сестре.
– Самое лучшее для меня, – произнес он тихо, – но я не могу туда поехать, потому что дело не только во мне.
