оценил. Я и забыла, что он с самого детства не понимал моих шуток.
– Если это подарок, то он не может покрыть долг.
Ну вот, совсем как прежде. Только его холодный тон больше не пугал меня.
– Тогда однажды мне придется расплатиться с вами.
Если, конечно, мы еще встретимся.
Сяо Хуа выбежала со своим узелком, радостно улыбаясь.
– Тогда поклонись Главе и поблагодари его за то, что он позволяет тебе вернуться с ним.
Сяо Хуа смотрела на меня растерянно, но я лишь улыбнулась.
– Спасибо! – Она начала кланяться, потом вдруг замерла и вновь посмотрела на меня:
– У сестрицы дела.
Я пыталась быть строгой. В конце концов, это всегда получалось у меня лучше, чем утешать. Потом я повернулась к Бай Сину. Его взгляд стал лишь холоднее, но он не отказывал. Значит, сяо Хуа и правда могла уйти с ним. «Спасибо», – я прошептала это одними губами. Я знала, он поймет.
Он понял, но не ответил.
Его выбор, мой выбор.
Я улыбнулась.
Он просто ушел.
В тот момент я не стала лгать себе. Я хотела, чтобы он обернулся и попрощался со мной. Тогда бы я вслух произнесла:
– Прощай, Бай Син.
И правда бы отпустила.
6
Мне не было ее жаль. И я не была благородной спасительницей, которая бы брезговала использовать других людей. В конце концов, я всегда знала, что придет день, когда эта девочка посмотрит на меня с ужасом и спросит себя, почему те, кто был добр к ней, вдруг забыли о всякой жалости.
– А Хуа.
В ту ночь, когда она обернулась и принялась меня обнимать, я не собиралась жалеть ее. Не потому что я не хотела, а потому что давно разучилась это делать.
– Сяо Хуа, скажи, ты пошла бы с сестрицей в новое место или вернулась бы к матушке Цай?
– С сестрицей.
Ее доверчивость, ее беспомощность. Она даже не понимала, что опасность может ждать ее повсюду. Она была глупым ребенком, совсем как я, когда-то думавшая, что стоит спрятаться, и все беды отступят.
– Сяо Хуа, я задам тебе очень важный вопрос. Ты должна подумать как следует.
– Хорошо, сестрица.
– Если бы я сказала тебе, что все, что ты о себе знаешь, – ложь, но за правду придется заплатить своим покоем, сердцем и, возможно, жизнью… Что бы ты выбрала?
Ее глазки больше не плакали, она вдруг сделалась серьезной и посмотрела на меня взрослым, почти страдающим взглядом.
– Сестрица что-то знает о моей семье?
Я кивнула.
– Мой папа… я знаю, что я чужая ему. Поэтому он так легко отказался от меня.
– И ты хотела бы знать правду?
– Если я ее узнаю, я больше не смогу помогать матушке Цай и ночью смотреть на звезды?
– Тебе придется стать очень сильной и забыть покой.
Она молчала. Потом прошептала:
– Такой же сильной, как сестрица?
Я кивнула.
– А есть выбор?
– Есть.
– Тогда я не хочу.
Она опустила глаза, но я успела прочесть в них решимость и страх.
– Подумай об этом, подумай еще. Если ты хочешь навсегда остаться лишь сяо Хуа, подающей овощи и слушающей чужие причитания, ты можешь остаться ей, но если ты хочешь…
– Не хочу. У сестрицы грустные глаза, но она никогда не плачет. А я не могу не плакать.
– Тогда просто отдай мне то, что ты хранишь с самого рождения.
– Отдать?
– Да.
– Зачем?
– Затем, чтобы сяо Хуа смогла беспечно плакать под звездным небом и никто не захотел навредить ей.
Ей хватило мгновения, чтобы решиться. Она кивнула.
– Я отдам сестрице.
Мой выбор. Ее выбор.
Так ли плохо быть беззащитным? Так ли плохо не знать?
Эта девочка не хотела становиться такой, как я. Я зря считала ее глупым ребенком. Нет, этот ребенок был куда умнее меня. Она не хотела моей жизни, и если я могла подарить ей выбор, разве не был бы он ценнее жалости?
Я проводила их молчанием, потом впустила молчание в дом. Каждая вещь легла на свое место и уснула. Я забрала лишь один кувшин сливового вина, прежде чем запереть ворота и остановить время замершим воспоминанием.
Под моим плащом прятался меч отца, но прежде чем Гао Фэнь навсегда покинет Хэши, она имела право на свою последнюю слабость.
– Я наконец-то пришла. Я собиралась прийти, как только отомщу за тебя, но я не успела.
Уже вечерело. И здесь, вдали от города, стояла терпкая тишина.
– Но я пришла.
На ее могиле не было памятной таблички. Лишь я одна знала, что здесь, недалеко от склепа семьи Сан, покоилась она. Сан Хуа, Юэ Гуан, моя наставница.
Я отдала поклон и вылила вино перед ее могилой.
Солнце таяло, солнце уходило, но воздух все еще грел руки. Как и она. Пусть она покинула меня, пусть больше не говорила со мной, все же ее тепло не давало моим рукам остыть.
– Та девочка… Я отпустила ее. Боюсь, она так и будет звать меня сестрицей и думать, что Гао Фэнь добрая. Хотя, может быть, она и знает, что это не так? Она ведь видела мои глаза и испугалась. Наставница, та девочка не хочет однажды стать мной. И как она может быть такой мудрой? Может, оттого, что это ты дала ей имя? Может быть, только потому, что она носит твое имя, я отпустила ее? Я знаю, ты бы огорчилась, если бы узнала, что тайна, которую ты передала мне, погубила чью-то жизнь. Я знаю. Поэтому я не стала. Видишь? Я все еще не забыла. Должно быть, Чи Дянь уже все тебе рассказал. Думаю, после смерти он сразу отправился искать тебя. Может быть, я зря так торопилась покончить с ним? Теперь, когда он мертв, теперь, когда они все мертвы, я больше ничего не чувствую. Иногда они снятся мне. Ты знаешь, они снятся мне. Я тону и понимаю, что, как только коснусь дна, мое тело ляжет мертвым илом рядом с ними. Я знаю, что ты бы не стала мстить им. Я знаю, что ты никогда бы не стала отнимать их жизнь. Но ты ушла слишком рано. Если бы ты осталась со мной еще немного, хотя бы чуть-чуть, может быть, я и смогла бы понять, почему ты прощала их, почему ты прощала всех. Но я не поняла. Ты ушла, даже ты ушла, и стало так темно. Цзе Цзин всегда говорил, что лучше жить во тьме, чем идти на солнце. Потому что, увидев его, ты полюбишь свет, а он обязательно погаснет, и ночь станет темнее прежнего. Но он неправ. Я знаю, что он неправ. Память о солнце – тоже свет, даже если он больше не касается глаз. Ты научила меня этому, поэтому я знаю, что моя тьма – она лишь моя. А где-то бывает солнце, и каждый ходит со своим светом. Поэтому я отпустила
