Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка

– Но…

– Никаких «но». Движение аболиционистов, которое ты знаешь, – это сплошная напыщенность. Одна риторика. Питт изначально заговорил об этом, чтобы прекратить продажу рабов Франции. А парламент встал на сторону аболиционистов, потому что очень боялся восстания чернокожих в Вест-Индии.

– Так ты думаешь, дело только в экономике и страхе?

– Ну, необязательно. Твой брат любит говорить, что британцев побудило принять закон об отмене рабства восстание рабов на Ямайке, пусть и неудачное. Он прав, но прав лишь наполовину. Видишь ли, восстание завоевало симпатии британцев, потому что его лидеры были баптистами, а когда оно провалилось, белые рабовладельцы на Ямайке начали разрушать церкви и угрожать миссионерам. Те баптисты вернулись в Англию и заручились поддержкой из-за религии, а не из-за естественного права человека на свободу. Я хочу сказать, что отмена рабства произошла потому, что у белых возникли причины для беспокойства – будь то экономические или религиозные. Но пусть они считают, что сами до этого додумались. Бесполезно рассчитывать на их добропорядочность. Я не встречал ни одного англичанина, который поступил бы правильно из сочувствия.

– А как же Летти? – возразил Робин.

– Да, – признал Энтони, немного помолчав. – Пожалуй, ты прав. Но она – редкий случай, правда?

– Так куда же мы движемся? – спросил Робин. – Какая конечная цель?

– Цель – создать коалицию. И в нее нужно включить любых сочувствующих, даже в самой минимальной степени. Мы можем выкачать из Вавилона огромное количество ресурсов, но их все равно будет недостаточно, чтобы сдвинуть с места такие прочные рычаги власти, какими обладают Джардин и Мэтисон. Если мы хотим переломить ход истории, нужно, чтобы те люди, которые с легкостью готовы продать меня и подобных мне на аукционе, стали нашими союзниками. Мы должны убедить их, что глобальная британская экспансия, основанная на груде серебра, не в их интересах. Потому что собственные интересы – это единственное, что их волнует. Не справедливость, не человеческое достоинство, не либеральные свободы, которые они так ценят. А прибыль.

– С таким же успехом можно убедить их пройтись по улице голышом.

– Ха! Нет, зародыш для коалиции есть. В Англии настало время для революции. Всю Европу лихорадит в предчувствии реформ уже несколько десятилетий; она заразилась этим от французов. Нужно просто сделать войну классовой, а не расовой. И тут и впрямь все дело в классах. Кажется, будто речь об опиуме и Китае, но ведь не только китайцы могут проиграть. Все взаимосвязано. Серебряная промышленная революция – одна из главных причин неравенства, загрязнения окружающей среды и безработицы в Англии. Судьба семьи бедняков из Кантона на самом деле тесно связана с судьбой безработного ткача из Йоркшира. Ни один из них ничего не выиграет от расширения империи. И те и другие становятся лишь беднее по мере того, как компании богатеют. Вот если бы они только могли заключить союз… – Энтони сплел пальцы вместе. – Но в этом-то и проблема, видишь ли. Никто не задумывается о том, как все мы связаны. Мы беспокоимся только о собственных страданиях. Бедняки и средний класс этой страны не понимают, что с нами у них больше общего, чем с Вестминстером.

– В Китае есть выражение, которое очень хорошо это передает, – сказал Робин. – Тусыхубэй [102]. Это значит «Когда умирает кролик, лиса горюет, потому что они оба животные».

– Именно так. Только надо убедить их, что мы не добыча. Что в лес пришел охотник и мы все в опасности.

Робин посмотрел на листовки. Они тут же показались ему негодными – всего лишь слова, всего лишь чернила на тонкой белой бумаге.

– И думаешь, ты сумеешь их в этом убедить?

– Нам придется. – Энтони еще раз размял пальцы, взял перо и продолжил разбирать письма профессора Ловелла. – Другого пути нет.

Робин задумался о том, сколько сил потратил Энтони на то, чтобы тщательно «перевести» свою личность на язык белых, как много в его таланте и отточенном поведении искусственного, дабы соответствовать определенному представлению о чернокожем в белой Англии и обеспечить себе комфортное существование в Вавилоне. И Робин задавался вопросом, наступит ли когда-нибудь день, когда все это станет ненужным, когда белые будут смотреть на него и Энтони и просто слушать, когда их слова будут иметь ценность, когда не нужно будет скрывать, кто они такие, не нужно бесконечно менять себя, чтобы быть понятыми.

В полдень они собрались в читальном зале на обед. Кэти и Вималь восторженно поведали об успехах со словесной парой «полемика», от действия которой, как и предсказывал Гриффин, листовки взлетали в воздух и порхали вокруг. Вималь дополнил эту пару латинским происхождением слова «дискутировать»: discutere может означать также «разбрасывать» или «рассеивать».

– Предположим, мы прикрепим обе пластины к пачке напечатанных листовок, – сказал он. – Они будут летать по всему Лондону, даже если нет ветра. Неплохо для привлечения внимания, правда?

Постепенно идеи, которые вчера вечером казались такими нелепыми, хаотичными каракулями, порожденными бессонницей, превратились во впечатляющий план действий. Энтони подвел итог их усилиям, отраженным на доске. В течение следующих нескольких дней, а если понадобится, и недель, общество Гермеса попытается повлиять на дебаты любым доступным способом. Знакомые Илзе на Флит-стрит вскоре опубликуют скандальный материал о том, как Уильям Джардин, заваривший всю эту кашу, коротает дни на курорте в Челтнеме.

Вималь и Кэти через респектабельных белых посредников попытаются убедить колеблющихся вигов, что восстановление хороших отношений с Китаем даст возможности для торговли легальными товарами, такими как чай и ревень. Плюс к этому деятельность Гриффина в Глазго, а также листовки, которые разлетятся по всему Лондону. С помощью шантажа, лоббирования и общественного давления, заключил Энтони, можно набрать достаточно голосов, чтобы отклонить билль о войне.

– У нас может получиться, – сказала Илзе, как будто с удивлением разглядывая доску.

– Может получиться, – согласился Вималь. – Черт побери.

– Вы настаиваете, что мы не можем пойти с вами? – спросил Рами.

Энтони сочувственно похлопал его по плечу.

– Вы свою роль сыграли. И очень храбро. Но пора доверить дело профессионалам.

– Вы всего на пять лет нас старше, – возразил Робин. – Когда вы успели стать профессионалами?

– Даже не знаю, – сказал Энтони. – Это просто факт.

– А мы, значит, должны просто ждать и томиться в неведении? – спросила Летти. – Здесь у нас даже газет нет.

– Мы вернемся после голосования, – пообещал Энтони. – И будем время от времени вас навещать – через день, если вы так нервничаете.

– А если что-то случится? – настаивала Летти. – Если вам понадобится наша помощь? Или нам ваша?

Выпускники переглянулись. Они как будто молча переговаривались, и Робин догадался, что этот диалог уже происходил между ними, и не раз – позиция каждого была определена. Энтони поднял брови. Кэти с Вималем кивнули. Илзе недовольно сморщила губы, но под конец вздохнула и повела плечами.

– Давайте уже расскажем, – сказала она.

– Гриффин был бы против, – возразил Энтони.

– Ну, Гриффина здесь нет, – заявила Кэти.

Энтони встал, на мгновение скрылся за стеллажами, а потом вернулся с запечатанным конвертом и положил его на стол.

– Здесь информация по десятку союзников «Гермеса» по всему миру.

Робин был потрясен.

– Вы уверены, что следует нам это показывать?

– Нет. Не следует. Как я вижу, ты впитал подозрительность Гриффина, и это неплохо. Но предположим, что кроме вас никого не останется. Здесь нет ни имен, ни адресов, только места, где оставить записку, и инструкции. Если вы окажетесь одни, у вас хотя бы будут возможности поддерживать работу «Гермеса».

– То есть ты считаешь, что вы можете не вернуться, – сказала Виктуар.