Вавилон. Сокрытая история - Куанг Ребекка

Через час Старая библиотека начала просыпаться. Как только часы пробили семь, сквозь полки донеслась симфония птичьих трелей. Звук был слишком громкий, чтобы доноситься снаружи, – среди книг как будто расселась целая стая невидимых птиц.

– Что это? – спросил Робин, потирая глаза. – У вас что, зверинец в шкафу?

– Это отсюда. – Энтони показал на деревянные напольные часы с боем, украшенные резными певчими птицами по краям. – Подарок от наших шведских партнеров. Они перевели gökatta как «вставать спозаранку», вот только на шведском gökatta означает «вставать спозаранку, чтобы послушать пение птиц». Внутри есть музыкальная шкатулка, но серебро имитирует настоящие птичьи трели. Чудесно, правда?

– Но могло быть и чуть потише, – сказал Рами.

– Ну, это лишь прототип. И он уже старый. Теперь можно купить такие в лондонских магазинах. Подобные часы очень популярны, богачи их обожают.

Они по очереди умылись холодной водой в тазу. А потом присоединились к девушкам в читальном зале со вчерашними заметками, чтобы возобновить работу.

Летти выглядела так, будто совершенно не спала. Под ее глазами залегли черные круги, она зевала, с несчастным видом прижимая руки к груди.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спросил Робин.

– Такое впечатление, что все это мне снится. – Моргая, она обвела затуманенным взглядом комнату. – Все шиворот-навыворот и вверх тормашками.

И то верно, подумал Робин. Летти еще неплохо держалась, учитывая все случившееся. Он не знал, как вежливо выразить свою мысль, поэтому неуклюже спросил:

– И что ты думаешь?

– О чем, Робин? – в отчаянии спросила она. – Об убийстве, которое мы покрываем, о падении Британской империи или о том, что теперь до конца дней мы будем в бегах?

– Обо всем этом.

Она потерла виски.

– Справедливость ужасно утомительна. Вот что я думаю.

Кэти принесла дымящийся чайник с черным чаем, и все с благодарностью протянули кружки. Вималь, зевая, прошел из ванной на кухню. Через несколько минут по читальному залу растекся чудесный аромат жаркого.

– Яичница-масала, – провозгласил Вималь, раскладывая по тарелкам жареные яйца с томатным соусом. – Скоро будут тосты.

– Вималь, – простонала Кэти. – Я готова выйти за тебя замуж.

Они набросились на еду, как голодные волки, в полном молчании. Спустя несколько минут стол опустел, грязные тарелки вернулись на импровизированную кухню. Входная дверь со скрипом открылась. Вошла Илзе – она вернулась из города с утренними газетами.

– Есть новости о дебатах? – спросил Энтони.

– Они по-прежнему колеблются, – ответила она. – Так что у нас еще есть время. Виги в большинстве своем не хотят голосовать, пока не будут уверены. Но завтра или послезавтра нам нужны в Лондоне листовки. Надо отправить кого-нибудь на двенадцатичасовом поезде и отпечатать их на Флит-стрит.

– У нас есть люди на Флит-стрит? – осведомился Вималь.

– Да. Тереза еще работает в «Стандард». Газета выходит по пятницам. Я сумею проникнуть туда и воспользоваться печатными прессами, если к сегодняшнему вечеру вы подготовите текст. – Она вытащила из сумки смятую газету и разложила ее на столе. – Кстати, вот последняя лондонская газета. Думаю, вам будет интересно почитать.

Робин вытянул шею, чтобы прочитать перевернутый текст: «В Кантоне убит профессор Оксфорда. Преступники находились в сговоре с китайскими лоббистами».

– Ясно, – сказал он, моргнув. – Полагаю, это по большей части верно.

Рами перевернул страницу.

– Ого, смотрите! Здесь нарисованы наши портреты.

– Твой совсем не похож, – заметила Виктуар.

– Ага, нос явно не удался, – согласился Рами. – А у Робина слишком маленькие глаза.

– В Оксфорде это тоже напечатали? – спросил у Илзе Энтони.

– Удивительно, но нет. В местной прессе все тихо.

– Занятно. Что ж, значит, Лондон для вас закрыт, – сказал Энтони. Все разом начали возражать, но он поднял руку. – Не сходите с ума. Это слишком опасно, мы не будем так рисковать. Вы укроетесь в Старой библиотеке, пока все не утрясется. Вас не должны узнать на улице.

– Как и тебя, – заметил Рами.

– Меня считают мертвым. А вас – убийцами. Это совсем не одно и то же. Никто не печатает в газетах мой портрет.

– Но я хочу отсюда выйти, – безрадостно произнес Рами. – Хочу сделать хоть что-нибудь, хочу помочь…

– Из тюрьмы ты никак не сможешь помочь. Мы не сражаемся на войне, что бы ни воображал наш дорогой Гриффин. Эти дела требуют более деликатного подхода. – Энтони указал на доску. – Сосредоточьтесь на задаче. Давайте вернемся к тому, на чем мы закончили. Вроде бы вчера ночью мы говорили о лорде Арсено. Летти?

Летти сделала большой глоток чая, закрыла глаза и, похоже, взяла себя в руки.

– Да. Думаю, лорд Арсено в хороших отношениях с моим отцом. Я могу написать ему, попробую устроить встречу…

– А тебе не кажется, что отец будет расстроен новостью о том, что ты убийца? – спросил Робин.

– Летти нет в числе соучастников, – сказала Виктуар, изу- чив статью. – Там только мы трое. Ее вообще не упоминают.

Повисла неловкая пауза.

– И это очень хорошо, – как ни в чем не бывало заявил Энтони. – Дает нам некоторую свободу передвижения. А теперь садись за письмо отцу, Летти, а остальные займутся своими задачами.

Один за другим они разошлись из читального зала по своим делам. Илзе отправилась в Вавилон – узнать, какие еще поступили новости из Лондона. Кэти и Вималь пошли в мастерскую – работать над словесной парой «полемос». Рами и Виктуар сочиняли письма к выдающимся лидерам радикалов от неких сторонников – разумеется, белых и среднего возраста. Робин остался вместе с Энтони в читальном зале – отбирать из писем профессора Ловелла самые яркие цитаты о предстоящей войне, чтобы включить их в пылкие прокламации. Как они надеялись, цитаты окажутся достаточно возмутительными, чтобы их подхватили лондонские газеты.

– Осторожнее в выражениях, – предупредил его Энтони. – Постарайся избегать рассуждений об антиколониализме и уважении суверенитета других государств. Используй такие слова, как «скандал», «столкновение», «коррупция», «недостаток прозрачности» и так далее. Излагай так, чтобы привлечь лондонского обывателя, и не упоминай расовый вопрос.

– Ты хочешь, чтобы я сделал перевод для белых, – сказал Робин.

– Именно так.

Около часа они работали в приятной тишине, пока у Робина не устала рука. С кружкой чая в руках он молча откинулся на спинку стула, дожидаясь, когда Энтони закончит абзац.

– Энтони, могу я кое о чем спросить?

Энтони отложил перо.

– Да, о чем?

– Ты правда считаешь, что из этого что-то может получиться? – Робин кивнул на стопку листовок. – Я о завоевании общественной поддержки.

Энтони выпрямился и размял пальцы.

– Как я вижу, брат промыл тебе мозги.

– Гриффин всю ночь учил меня стрелять из револьвера, – признался Робин. – Он считает революцию невозможной без вооруженного восстания. И был вполне убедителен.

Энтони задумался, кивая, и стряхнул перо о чернильницу.

– Твой брат любит называть меня наивным.

– Я не это хотел…

– Знаю, знаю. Я только хотел сказать, что не такой мягкотелый, как думает Гриффин. Позволь напомнить, что я приехал в эту страну до того, как было принято решение не называть меня рабом. Я прожил боˊльшую часть жизни в стране, где до сих пор сомневаются, можно ли считать меня полноценным человеком. Уж поверь, я без особого оптимизма смотрю на моральные принципы белых британцев.

– Но все же они приняли решение об отмене рабства, – заметил Робин. – В конце концов.

Энтони тихо рассмеялся.

– Ты думаешь, дело в моральных принципах? Нет, отмена рабства стала популярной идеей после того, как Британия потеряла Америку и решила, что теперь дойной коровой станет Индия. Однако хлопок, индиго и сахар из Индии не могли занять доминирующее положение на рынке, если не вытеснить с него Францию, а Францию невозможно было вытеснить, пока благодаря британским работорговцам Вест-Индия приносила ей такую прибыль.