выдержал Робер. Адвокат не может выиграть процесс, но он может затянуть. Создатель, Леворукий, кто-нибудь, пусть этот Инголс дотянет до письма от Савиньяка!
– Я сегодня же вызову мастеров, – торопливо заверил Кракл, – мы сохраним слова его величества для потомков.
Здоровенные часы, которым угловой вестибюль был обязан вторым именем, глухо щелкнули, возвещая о своих намерениях.
– Герцог, – заторопился Кракл, – нам пора. Вы не забыли? Высокие Судьи входят и выходят через Гальтарские двери.
Эпинэ кивнул и потащился сквозь часовой звон за выскочившим откуда-то судебным приставом. Спасибо «приятелям» Марианны – можно засыпать на ходу, корчить любые рожи и огрызаться, незалеченная рана спишет все. Явится ли Капуль-Гизайль на суд? Приглашение барону послали, должен прийти.
– При входе ступеньки, – прошелестело сбоку, – четыре.
– Благодарю.
– Повелитель Молний герцог Эпинэ! – возгласил невидимый крикун, и Робер нырнул в широкую низкую дверь. Повелитель Молний замыкал шествие эориев, ведь его вассалы были далеко. Они воевали и готовились к войнам, они были верны единожды данной присяге. Все трое, даже опозоренный отцом Ариго.
– Слава дому Молний! Слава!..
Закатные твари, как громко!.. Робер поднялся по зеленым от ковров ступеням на судейский помост, алое с молниями кресло не оставляло выбора. Впереди и внизу скалились друг на друга две пустые кафедры, между ними присела окруженная гимнетами черная скамья. Она ждала Ворона.
– Встать! Всем встать!
– Слава Чести и Справедливости!
– Слава Великой Талигойе!
– Слава дому Раканов!
– Слава его величеству Альдо Первому!
Зал вспенился и замер, слившись в пестрый, урчащий ковер. Кафтаны горожан, судейские мантии, туники гимнетов, мундиры цивильников, немногочисленные эсператистские сутаны рябили в глазах, напоминая о коронации. И о Доре.
– Наши возлюбленные подданные, – стремительно вошедший Альдо начал говорить еще на ходу, по словам хронистов, ненавистный Франциск вел себя так же, – господа послы, мы рады видеть вас здесь и сейчас. Вам выпало стать свидетелями торжества истины и справедливости.
Широко шагая, сюзерен поднялся к белому вызолоченному креслу и встал, скрестив руки на груди. Белую тунику украшал золотой Зверь, золотой была и перевязь.
– Четыреста лет Талигойя изнывала под властью узурпатора и его потомков, – глаза Альдо горели, он верил своим словам, верил себе и в себя. – Мы сбросили отвратительное ярмо, но этого мало. Нужно очиститься от скверны, воздать по заслугам всем – мертвым и живым. Тем, кто не жалел жизни ради победы, и тем, кто обманом, предательствами, кровью пытался остановить неостановимое.
Марагонский бастард, само присутствие которого оскорбляло талигойскую землю, выброшен из древнего храма, превращенного в могилу нечестивца и блудницы. Лицо Раканы больше не уродуют монументы захватчикам и предателям, но погибшие за нашу и вашу свободу не обретут покоя, пока не свершится правосудие живых над живыми. Потому мы, Альдо Первый Ракан, и созвали вас сюда, в Гальтарский дворец. Здесь по законам наших предков, освященным святым Эрнани и святым Домиником, свершится суд над человеком, которого проклинают все Золотые Земли.
Рокэ Алва родился в запятнанном предательством доме, но он сам избрал свой путь, приведший его на скамью обвинения. Кэналлийский Ворон ответит за все. Сегодня он взглянет в лицо сыновьям, братьям, отцам погибших по его вине, если, конечно, посмеет поднять на них глаза.
Мы понимаем, что нам предстоит тяжелое испытание. Непросто прикасаться к еще не зажившим ранам, непросто окунаться в море грязи и крови, но мы делаем это во имя справедливости. Мы не желаем мести, мы желаем возмездия, но нам четырежды больно, что герцог Алва принадлежит к древнейшему роду, восходящему корнями к великому Лорио Борраске.
Герцог Алва – глава дома Ветров, и с ним обойдутся сообразно его происхождению. Более того, положение подсудимого лучше положения эориев, покушавшихся на Эрнани Святого и Золотую Империю: он получил защитника, он имеет право молчать, и он имеет право оправдываться; он имеет право признать свою вину и право отрицать ее. Вы услышите всё: слово обвинения и слово защиты, но, по законам величайшей из существовавших в Золотых Землях империи, законной преемницей коей является Талигойя, лишь Великие Дома могут признать Повелителя Ветров виновным. По этой же причине их главы не должны выступать свидетелями на суде.
Так вышло, что по вине обвиняемого четверо Высоких Судей потеряли близких, но Честь превыше мести. Герцог Окделл, герцог Придд, герцог Эпинэ и граф Карлион поклялись Честью руководствоваться одной лишь справедливостью, и мы приняли их клятву. Так и будет!
Сюзерен поднял глаза к старинным сводам, засиженным новыми гербами, и медленно опустился в кресло:
– Пусть Высокий Суд делает свое дело.
2
Меж кафедрами возник судебный пристав с жезлом, подбежал к покрытому белым сукном столу и водрузил на него песочные часы. Эпинэ глянул вниз, сквозь зелень туи сверкнула лысина – ярус Высоких Судей нависал над гнездилищем Кракла. Кракл был готов к бою.
– Ваше величество, – протрубил он, – Высокие Судьи, любезные эории, досточтимые послы…
Косой граф витийствовал, словно в Совете провинций, высокий напористый голос бил в уши, вызывая желание уронить на облеченную высочайшим доверием плешь чернильницу. Это было глупостью, детской, нелепой, бессильной глупостью – Кракл ничего не значил и ничего не решал. Альдо ясно дал понять, чего ждет, остальное доделают преданность Дика и мстительность Приддов.
Алву отправят на плаху, и никакой гром не грянет, а ведь вчера возле Нохи Эпинэ почти поверил, что возмездие – не сказки. Не по себе стало даже Карвалю, но не случилось ничего. Гохи, флохи и кабиохи плевать хотели и на клятвы, и на клятвопреступников. Клятвы живут лишь в головах тех, кто клялся, наверное, это и есть совесть. Ты поклялся спасшему тебя человеку, сам не зная в чем, и еще ты хочешь спасти Олларию, Эпинэ, пришедших с тобой южан, Енниоля, Мэллит, Дикона и в придачу заварившего всю эту кашу сюзерена… Не многовато ли? А времени у тебя три дня до приговора и еще четыре до казни.
– …ввести подсудимого, – возвысил голос косой гуэций, – и да свершится правосудие!
Десятка четыре гимнетов торопливо выстроились в живой коридор, до безобразия похожий на тот, сквозь который прошествовал его величество, и дверь с лязгом отворилась. Стало тихо, словно клубившийся над залом невидимый рой внезапно замерз или сорвался и унесся к холодному небу.
Скрипнуло, звякнуло, снова скрипнуло, кашлянул какой-то законник, и Эпинэ увидел Ворона. Он выглядел лучше, чем в Багерлее, и держался очень прямо. Левий все же добился, чтобы с узником обращались по-человечески. Чего добивался Альдо, вернув подсудимому маршальский мундир, Иноходец не знал, но мысль явно была не из лучших. Дорогое сукно и скучающий взгляд не вязались ни с преступлениями, ни с самим понятием суда. Казалось, Алва явился на званый вечер, сделав навязчивым хозяевам одолжение.
– Подвести подсудимого! – визг гуэция утонул в кромешной тишине, словно его и не было.
Ворон шел не медленно и не быстро, скука
