только они поднялись на второй этаж.
Возможно, когда-то здесь было несколько комнат, но перегородки со временем развалились, и от них не осталось и следа. Полукруглое окно без стекол почти во всю стену выходило на зеленые склоны обрыва. Облака немного рассеялись, и из-за них лились бледными золотыми полосами солнечные лучи. Рядом с окном, доходившим почти до пола, стоял низкий столик в окружении плоских подушек. На нем лежала потрепанная записная книжка, страницы которой плохо удерживала обложка, так как между ними теснились стикеры и еще какие-то свернутые листы. К арочному своду окна был прикреплен колокольчик-ветерок с крупной алой бусиной на конце плетеной тесьмы.
Эта комната совсем не выглядела заброшенной, как первый этаж, полная воздуха, света и какого-то странного уюта, свойственного только очень личным пространствам, где человек любит бывать в одиночестве.
Ван Цин подошел к столику, бросил рядом рюкзак и, нагнувшись, поднял записную книжку.
– Я надеялся, что оставил ее здесь, – пролистав страницы одним движением пальца, произнес он.
Лун Ань остался стоять на месте, держа в руке спортивную сумку, с которой приехал.
– Ничего, что я здесь? – не мог не спросить он. – Это место выглядит таким… твоим.
Ван Цин бросил книжечку обратно на стол. Он широко улыбался; у него блестели глаза, пушились по линии роста у лба подсыхающие волосы.
– Поэтому ты и здесь, Лун Ань, – сказал Ван Цин. – Тебе нравится?
– Угу.
Как бы он ни пытался это скрыть, Лун Ань все равно заметил, с каким облегчением он выдохнул.
Они потратили около часа на то, чтобы слегка прибраться, и еще немного времени – чтобы перекусить. Не хотелось даже разводить костер или что-то готовить, так что хватило купленных сэндвичей и чая, который Лун Ань захватил в термосе из дома. Вид из окна завораживал и приковывал взгляд. Собиралась гроза, и на горизонте темнели лиловые тучи, но над обрывом продолжали золотиться косые лучи солнца, словно пытавшиеся урвать еще немного времени перед ливнем.
– Здесь очень здорово в дождь, – сказал Ван Цин, отпивая чай. – У меня как-то во время грозы тут вырубился мобильный интернет, монтировать я уже закончил, так что просто сидел с книжкой. Никогда не читал с таким интересом, как в тот вечер.
– Ты когда-нибудь снимал здесь? – спросил Лун Ань. Он не помнил этого дома на видео Ван Цина.
Тот покачал головой:
– Нет. Здесь ничего интересного.
– Ты.
– Что?
– Ты – интересное.
Ван Цин рассмеялся и прижал ладонь к груди.
– Лун Ань, предупреждай, когда в следующий раз соберешься сказать что-то настолько милое! У меня слабое сердце.
– Извини.
Отставив чай на столик, Ван Цин сдвинул его в сторону.
– Глупый, – сказал он, – еще и извиняешься за такое.
Воцарившуюся абсолютную тишину разбил громкий раскат грома. Ван Цин не обратил на это никакого внимания, продолжая смотреть на Лун Аня. Тот неотрывно разглядывал родинку под его губой.
– Тебя сбивает в медитациях эта моя деталь? – тронув отметину, спросил Ван Цин.
– Нет.
– И зачем Фа Линь тогда просил меня ее замазывать на первых постановках?
Лун Ань покачал головой и перевел взгляд ниже, на рану, оставленную Го Пином. Хотелось, чтобы она поскорее зажила, чтобы исчезла бесследно. Ван Цин сколько угодно мог говорить, что шрамы для мужчины ничего не значат, но этот напоминал слишком о многом.
* * *
Поздней осенью Ван Сяоши узнал, что Фа Шэньхао женится. До него в изгнании никогда и не дошли бы подобные слухи, да и никакие не доходили, если бы в юго-западный лес не явились двое посыльных – молодых юношей, которые, держась от него на расстоянии, зачитали приказ о том, что Фа Шэньхао в честь своей возлюбленной невесты попросил Старейшин даровать ему три дня помилования. Это означало, что Ван Сяоши мог покинуть юго-западный лес на это время, но обязан был вернуться в изгнание сразу же по истечении указанного срока.
Объявив об этом, посыльные поспешно удалились, торопясь покинуть проклятое место. Ван Сяоши готов был поспорить, что они оба в чем-то провинились, раз именно их выбрали для этой тяжелой миссии – сообщить ему о свадьбе лучшего друга. И, конечно, его не удивило то, что избранницей Фа Шэньхао оказалась Минлэй. Эта новость согрела душу куда больше, чем трехдневное помилование Старейшин.
Ван Сяоши играл на флейте, сидя на поваленном дереве недалеко от своей хижины, и размышлял, как ему лучше использовать этот срок, когда ему разрешено было покинуть юго-западный лес. На свадьбу Фа Шэньхао он, разумеется, идти не собирался. Незачем портить такой день своим появлением. Люди наверняка будут в ужасе, хотя Минлэй, возможно, надеялась, что он придет. Она всегда была очень добра к нему.
Вздохнув, Ван Сяоши посмотрел на флейту в своих руках, тронув вырезанных на ее корпусе белых змей. Воспоминания о том дне, когда он прогнал Лун Байхуа, наговорив ему ужасных вещей, снова всплыли в памяти, как он ни пытался от них отделаться.
Что ж, он использует это подаренное Фа Шэньхао время, чтобы выбраться в ближайшую провинцию и купить немного еды. У него еще оставались деньги, но он не мог воспользоваться ими в изгнании. Это был шанс потратить их с пользой, к тому же у него кончились свечи и бумага для талисманов, которые он применял для освещения и защиты. Темной энергии тут действительно было немало, но Ван Сяоши со временем, каждый день играя на флейте мелодии усмирения и очищения, избавлял место, где жил, от ее отпечатков.
К тому же, возможно, наведавшись к людям, Ван Сяоши узнает что-то о Го Лицзяне. Желание выследить его все еще ярко горело внутри, и Ван Сяоши верил, что настанет тот день, когда он встретится с советником и его прислужником лицом к лицу. Он не собирался так просто сдаваться, но действовать нужно было осторожно.
Приняв такое решение, Ван Сяоши ранним утром отправился в поселение. Он так давно не видел обычных людей, не ощущал запахов уличной еды и благовоний, что сердце сжималось от одного вида простой сельской жизни, по которой он даже не представлял насколько скучал. Кто-то узнавал его и сторонился, селяне перешептывались и показывали на него пальцем, но Ван Сяоши не обращал на них внимания. К счастью, лавочник, у которого он решил купить свежие паровые булочки и несколько свечей, принял его за обычного бедняка.
– Заплатить-то есть чем? – лениво спросил он.
Ван Сяоши показал деньги, и мужчина, кивнув, протянул ему паровую булочку. Такую свежую и ароматную, что Ван Сяоши сразу впился в нее зубами.
– Ван Сяоши?
Его
