В ногах постели толстое рабское кольцо: если хочу, я могу приковать к нему Вику.
Я прицепил к поясу меч.
– Ты хочешь выйти из комнаты? – спросила Вика. Это были ее первые слова после еды.
– Да.
– Но тебе нельзя.
– Почему? – насторожился я.
– Это запрещено, – сказала она.
– Понятно.
И я двинулся к двери.
– Когда ты понадобишься царям-жрецам, за тобой придут, – сказала она.
– А пока ты должен ждать.
– Не собираюсь ждать.
– Но ты должен, – настаивала она, вставая.
Я подошел к ней и положил руки ей на плечи.
– Не надо так бояться царей-жрецов, – сказал я.
Она поняла, что я не отказался от своего решения.
– Если выйдешь, – сказала она, – возвращайся до второго гонга.
– Почему?
– Ради тебя самого, – сказала она, опустив глаза.
– Я не боюсь.
– Тогда ради меня. – По-прежнему она не поднимала глаз.
– Но почему?
Она, казалось, смутилась.
– Я боюсь оставаться одна.
– Но ты была одна много ночей, – заметил я.
Она посмотрела на меня, и я не смог понять выражения ее обеспокоенных глаз.
– Бояться никогда не перестаешь, – сказала она.
– Я должен идти.
Неожиданно издалека донесся удар гонга, какой я уже слышал в зале царей-жрецов.
Вика улыбнулась мне.
– Видишь, – облегченно сказала она, – уже слишком поздно. Ты должен остаться.
– Почему?
Она смотрела в сторону, избегая моего взгляда.
– Потому что скоро потускнеют лампы и начнутся часы, отведенные для сна.
Она как будто не хотела говорить дальше.
– Почему я должен остаться? – спросил я.
Я крепче сжал ее плечи и потряс, чтобы заставить говорить.
– Почему? – настаивал я.
В глазах ее показался страх.
– Почему? – требовал я.
Послышался второй удар гонга, и Вика, казалось, вздрогнула у меня в руках.
Глаза ее в страхе широко раскрылись.
Я свирепо потряс ее.
– Почему? – воскликнул я.
Она с трудом могла говорить. Голос ее был еле слышен.
– Потому что после гонга… – сказала она.
– Да?
– …они ходят.
– Кто!
– Цари-жрецы! – воскликнула она и отвернулась от меня.
– Я не боюсь Парпа, – сказал я.
Она повернулась и посмотрела на меня.
– Он не царь-жрец, – негромко сказала она.
И тут раздался третий и последний удар далекого гонга, и в то же мгновение лампы в комнате потускнели, и я понял, что где-то в длинных пустых коридорах этого убежища ходят цари-жрецы Гора.
7. Я ОХОЧУСЬ ЗА ЦАРЯМИ-ЖРЕЦАМИ
Несмотря на возражения Вики, я с легким сердцем вышел из комнаты в коридор. Поищу царей-жрецов Гора.
Она шла за мной почти до входа, и я помню, как засветились и запульсировали сенсоры, когда она приблизилась к ним.
Я видел ее белое платье, ее прекрасную белую кожу, когда она стояла на пороге потемневшей комнаты.
– Не ходи, – просила она.
– Но я должен.
– Возвращайся!
Я не ответил и пошел по коридору.
– Я боюсь, – услышал я сзади ее слова.
Я решил, что с ней ничего не случится, как и во все прошлые ночи, и потому пошел дальше.
Мне показалось, я слышу ее плач, но я подумал, что она боится за себя.
И продолжал идти по коридору.
Не мое дело утешать ее, говорить ей «не бойся», успокаивать ее присутствием другого человека. У меня дело к страшным обитателям этих коридоров, которые вызвали у нее такой ужас; я не утешитель и не друг, я воин.
Идя по коридору, я заглядывал в многочисленные комнаты, такие же, как моя. У всех не было дверей, только массивный вход-портал двенадцати футов в ширину и восемнадцати в высоту. Не хотелось бы мне спать в такой комнате: в нее невозможно закрыть доступ из коридора, а со временем, разумеется, все равно уснешь.
Я прошел множество комнат, и почти все они оказались пустыми.
Впрочем, в двух были рабыни, девушки, как Вика, точно так же одетые и с ошейниками. Единственным отличием в их убранстве были номера на ошейниках. Вика закрывала ошейник шарфом, а эти девушки не закрывали, но сейчас на Вике тоже нет шарфа; теперь ее ошейник, стальной и сверкающий, закрытый, охватывающий ее красивое горло, ясно свидетельствовал перед всеми, что она, как и эти девушки, рабыня.
Первая девушка низкорослая, коренастая, с толстыми бедрами и широкими плечами, вероятно, из крестьян. Волосы у нее были перевязаны и лежали на правом плече; в тусклом освещении трудно было определить их цвет. Она изумленно приподнялась со своего матраца в основании спального возвышения, мигая, потерла овальные глаза с густыми ресницами. Насколько я мог судить, в комнате она одна. Когда она подошла к входу, сенсоры на нем тоже засветились, как и в комнате Вики.
– Кто ты? – спросила девушка; акцент свидетельствовал, что она с полей Са-Тарна около Ара или с залива Тамбер.
– Ты видела царей-жрецов? – спросил я.
– Не сегодня.
– Я Кабот из Ко-ро-ба, – сказал я и пошел дальше.
Вторая девушка высокая, стройная и гибкая, с тонкими лодыжками и большими испуганными глазами; волосы у нее курчавые и темные, они падали на плечи, резко выделяясь на фоне белой одежды; она могла принадлежать к одной из высших каст; не услышав ее речь, трудно судить об этом; даже в разговоре трудно судить, потому что акцент многих наиболее искусных ремесленников приближается к чистому горянскому языку высших каст. Девушка стояла, прижавшись спиной к дальней стене, держа руки сзади, испуганно глядя на меня и затаив дыхание. Насколько я мог судить, она тоже была одна.
– Видела царей-жрецов? – спросил я.
Она энергично покачала головой. Нет.
По-прежнему продолжая думать, принадлежит ли она к высшей касте, улыбаясь про себя, я продолжал идти по коридору.
По-своему обе девушки красивы, но я решил, что Вика их превосходит.
У моей рабыни комнаты чистый акцент высшей касты, хотя из какого города, я определить не смог. Может быть, каста строителей или врачей, потому что если бы она была из писцов, я ожидал бы более тонкие различия в интонации, использование более редких грамматических конструкций. А если бы она была из касты воинов, можно было ожидать более прямой речи, воинственной, но простой, использующей преимущественно изъявительное наклонение и высокомерно отказывающейся от сложно построенных предложений. С другой стороны, эти обобщения неточны, потому что горянский язык не менее сложен, чем любой из больших естественных языков Земли, а говорящие различаются не меньше. Между прочим, это прекрасный язык; он так же тонок, как греческий, прям, как латинский, выразителен, как русский, богат, как английский, убедителен, как немецкий. Для горян это просто Язык, как будто других не существует, и те, кто им не владеет, считаются варварами. Быстрая выразительная гибкая речь объединяет горянский мир. Она общая и для администратора Ара, и для пастуха Воска, и для крестьянина Тора, для писца из Тентиса, для металлурга из Тарны, врача с Коса, пирата из Порт-Кора и для воина из Ко-ро-ба.
