будет, и на том спасибо. Возьми его и увези как можно дальше отсюда.
— В Москву достаточно далеко? — спросил Ласка, втайне надеясь, что Папа не отправит его за море-океан.
— Я бы тебя за море-океан отправил, — сказал Папа, — Да только не хочу, чтобы тамошним язычникам этот перстень в руки попал. Мы как раз крестить их собирались, да, Игнатий?
— Собирались, Ваше Святейшество.
— Московиты какие ни есть схизматики, а все равно христиане. Мы им планировали унию предложить, только не сейчас, да, Игнатий?
— Планировали, Ваше Святейшество.
— А крестовый поход на Москву мы не планировали.
— Совершенно не до того, Ваше Святейшество. Ни сейчас, ни при детях.
— Пусть перстень пока в Москве полежит, а дальше видно будет.
— Мудрое решение, — поклонился Ученый Монах Игнатий.
— Забирай и увози, — сказал Папа, — И Бенвенуто Белледонне увози. Без него найдется, кому ангелов писать, а портреты дам тем более. Все долги его я погашу, и вам на дорогу сто дукатов выпишу.
— Слушаюсь, Ваше Святейшество. Благословите на дорогу.
— Кого? Вас, еретиков?
— Не для себя прошу, для Бенвенуто. Он ведь добрый католик, брат мой названный.
— Сходи, Игнатий, у ворот благослови от моего имени. А пока вы идите, а ты задержись на пару слов.
— Сначала к секретарю зайдите за подорожной, — сказал Игнатий, — Белледонне попозже дома будет.
Ласка и Вольф ушли, а Папа внимательно посмотрел на Ученого Монаха Игнатия.
— Зачем ты вообще их тогда привел?
— Сердцем чую, этот немец еретик и колдун. И живописца они увезти хотели, а на него доносы пишут и пишут, складывать некуда.
— Сын мой, живописцев в Риме полно. Я их силой никого не держу на самом деле. Пусть едут? куда глаза глядят. Хоть к королю Франциску.
— Но…
— Да пошутил я, Господи. Первый из них восточный схизматик, второй лютеранин. Я им не отец духовный. Клятвы с них не брал, договор не подписывал. Стражу ни к ним, ни к Белледонне не приставлял. Только бы взяли все трое ноги в руки, да к вечеру их бы в Риме не было. Думаешь, мне этот перстень нужен был? Демонов вызывать? Не нужен. Думаешь, почему я им в дорогу денег дал? Стыдно стало. Я пошутил, а они всерьез приняли, за море сходили.
— Перстень-то настоящий, не просто золота кусок, — Игнатий потер ладонь.
— Да Бог с ним, с перстнем. Получается, ты ко мне их привел как повод, чтобы подать свое прошение про орден.
— Простите, Ваше Святейшество, — смутился Игнатий.
— Ты не мог знать, что этот заморский Иван окажется человеком чести и привезет перстень. Не мог знать, что перстень тебе руку прожжет. Что от моей молитвы рана затянется. Это ведь знак, Игнатий. И знак не тебе. Знак мне.
Игнатий молча поклонился.
— Знак, что ты человек праведный и верный. Что надо подписать твое прошение. Станет у нас в Риме одним орденом больше.
Оксана дожидалась друзей на площади. В самой середине, подальше от всех духовных зданий.
— Как меня здесь давит, — сказала она, — И смотрят все как на чудо-юдо заморское. Страшно.
— Ты никакое не чудо-юдо, а просто иностранка издалека, — сказал Вольф, — Ни на местных не похожа, ни на француженок, ни на немок. И платье у тебя греческое, а сама никак не гречанка. Вот и смотрят, любуются.
— Ладно, если так. Куда дальше?
— Пойдем уже к Бенвенуто, отобедаем вместе и заночуем у него. В тесноте, да не в обиде.
В доме Бенвенуто стояла мертвая тишина. Двери заколочены. На белой оштукатуренной стене углем написано «Уже арестован. Спасибо за внимание. Ваша любимая Инквизиция. PS: Писать доносы больше не надо».
— Как же так? — возмутился Ласка, — Нам разрешили его забрать, а сами в тюрьме держат?
— Я смотрю, девиц и золото воровать вы умеете, а свободного человека из города увезти не можете, — хмыкнула Оксана.
— Сейчас жаловаться пойдем, — сказал Вольф, — Кто в Риме хозяин, Папа или его псы?
— Я бы сначала поела, — сказала Оксана, — У вас деньги есть?
Судьба неизвестного ей человека ее не очень беспокоила.
Из-за поворота улицы появился стражник с алебардой. За ним ехал какой-то человек на осле, а за ним шли двое монахов.
— Бенвенуто! — Ласка сразу узнал всадника и подбежал к процессии.
Живописец выглядел не то, чтобы неважно, а краше в гроб кладут.
— Ласка!
— Стоять! — скомандовал старший монах, — Бумаги покажите.
Вольф достал пергамент, который Папа на прощание продиктовал секретарю. Монах возложил на нос очки и внимательно прочитал короткий текст.
— И заодно отпущение грехов, — сказал монах, — Никогда бы не подумал.
— Все в порядке?
— Да. Забирайте и увозите из Рима, пока он еще чего-нибудь не натворил.
Стражник и второй монах сняли Бенвенуто с осла и поставили на ноги. Тот не устоял, и Ласка еле успел его подхватить.
— За что это его? — спросил Вольф.
— За ересь, за что же еще, — ответил монах, — Сам пусть расскажет.
В заколоченном доме еды нет, а все уже порядком проголодались. Поэтому отправились в ближайшую таверну. За прислугу здесь вертелись хозяйские дети. Бегом принесли кувшин вина, кувшин поменьше аквавиты, корзинку хлеба, и чуть попозже на всю компанию целого каплуна на вертеле. Здесь готовили только каплунов на вертеле и продавали по кусочкам или целиком. Зато никому ждать не приходилось.
Бенвенуто, выпив пару стаканчиков аквавиты и хорошую кружку вина, немного пришел в себя.
— За что тебя? — спросил Ласка.
— За ангелов.
— С каких пор в Риме нельзя ангелов писать? — удивился Вольф.
— Донесли, что я ангельские лики писал с девушек.
— Что в этом такого? — спросил Ласка, — Девушки бывают добрые и красивые как ангелы.
Оксана попыталась сделать доброе лицо, как у ангела, но никто не заметил. Ее даже забыли представить несчастному итальянцу, а самому по себе ему сейчас точно не до того, чтобы по сторонам смотреть и на красавицах взгляд задерживать. К тому же, она плохо понимала по-итальянски.
— Ангелы суть Божьи сыны и воины небесного воинства, — ответил художник.
— У нас ангелов пишут символически, — сказал Ласка, — Согласно канона.
