Пепел:
- Согласны? Карашо. Прочтите. Дадим благонадежность.
Сцена 59. Кабинет Срубова. Павильон. День. Зима.
В кабинет шмыгающими, липнувшими шажками, кланяясь, приседая, улыбаясь, заполз полковник Крутаев. Обрюзгший, седоусый, лысый, в потертой офицерской шинели. Сел без приглашения по одну сторону стола. Срубов сидит по другую.
Крутаев:
- Я вам ещё из тюрьмы писал, товарищ Срубов, о своих давешних симпатиях к советской власти.
Полковник непринужденно закинул ногу на ногу.
- Я утверждал и утверждаю, что в моем лице Вы приобретете ценнейшего сотрудника и преданнейшего идейного коммуниста.
Срубову захотелось плюнуть в лицо Крутаеву, надавать пощечин, растоптать его, но, сдерживаясь, грыз усы, забирал в рот бороду, молчал, слушал.
Крутаев слащавой улыбкой растянул дряблые губы, вытащил из кармана серебряный портсигар:
- Разрешите? А вы?
Полковник привстал и с раскрытым портсигаром потянулся через стол.
Срубов отказался жестом.
Крутаев, садясь и закуривая:
- Сегодня я докажу вам это, идейный товарищ Срубов, и проницательнейший ПредГубЧК.
Крутаев руку в боковой карман шинели:
- Полюбуйтесь на молодчика.
Подал визитную фотографическую карточку.
Одутловатое, интересное лицо, погоны капитана. Владимир с мечами и бантом на груди.
Срубов:
- Ну?
Крутаев:
- Брат моей жены.
Срубов пожал плечами:
- В чем же дело?
Крутаев:
- А его фамилия, любезнейший товарищ Срубов.
Срубов:
- Кто он?
Крутаев:
- Клименко. Капитан Клименко. Начальник контрразведки...
Срубов не дал кончить:
- Клименко!!!
Крутаев доволен. Старческие тухнущие глаза замаслились хитрой улыбкой:
- Видите, можно сказать: родного брата не щажу. Записывайте: Мещанская, дом купца Громова. Живет под фамилией... Хе-хе... Пыпочкин-с.
Крутаев встал, откланялся по-офицерски и, с пол-оборота, небрежно бросил:
- Да... уважаемый товарищ Срубов, дайте мне двести рублей.
Срубов:
- Зачем?
Крутаев:
- В возмещение расходов на приобретение карточки.
Срубов:
- Вы же её у себя дома взяли.
Крутаев:
- Нет, у знакомых.
Срубов:
- У знакомых купили? За такие деньги?
Крутаев закашлялся. Кашлял долго. На лбу у него вздулись синие жилы. Толстый лоб побагровел. Глаза застеклились, покраснели.
У Срубова руки на мраморном пресс-папье, пальцы непроизвольно сжали бронзовую ручку.
Крутаев наконец прокашлялся:
- Помилуйте, товарищ Срубов, у прислуги купил. Ровно за двести рублей.
Срубов, не снимая руку с пресс-папье, другой из кармана галифе вынул две купюры и бросил на стол.
Крутаев изящно взял и протянул правую руку.
Срубов показал глазами на стену...
... где висел плакат:
РУКОПОЖАТИЯ ОТМЕНЕНЫ !
Крутаев слащаво растянул губы. Расшаркался уже в низком поклоне. Стоптанными галошами, прилипая к полу, зашмыгал к двери.
Срубов глядя...
... в спину Крутаеву...
... пару раз подбросил на руке тяжелое пресс-папье. По его виду было понятно, что ему до смерти не терпелось запустить им в спину полковника, сделать больно. Но, вздохнув глубоко, Срубов осторожно поставил пресс-папье на место.
В раскрытую дверь, из за спины полковника, было видно, как чекисты с шумом и топотом шли в столовую.
Сцена 60. Клуб ГубЧК. Интерьер. День. Зима.
На заседании комячейки Мудыня и Боже, полупьяные, сидели бессмысленно улыбаясь.
Соломин сосредоточенно тер под носом, слушал внимательно. Ян Пепел сидел с обычною маскою серого безразличия на лице. Срубов курил трубку и откровенно скучал.
Докладчик-политработник из батальона ВЧК, безусый молодой русский парень докладывал с трибуны:
- И еще раз марксистская наука одержала победу над поповщиной и буржуазным псевдонаучным талмудизмом. Выдающиеся открытие коммуниста-психоневролога товарища Залкинда, в его эпохальном труде “Пролетариат и половой вопрос”, камня на камне не оставило от буржуазных измышлений в своих великих “Тринадцати половых заповедях пролетариата”. Главная из которых, я ещё раз напомню, это та, что “если пролетарий имеет половое сношение с классово чуждым элементом, то он совершает предательство своего класса, ибо его половая энергия уходит к чуждому классу, ослабляя тем самым революционный класс. Это недопустимо и должно караться со всей строгостью революционного времени...”
Сцена 61. Фойе клуба ГубЧК. Интерьер. День. Зима.
Красноармейцы из батальона ВЧК играли в шашки, шелестели газетами, курили.
Переводчица Ванда Клембовская играет на фортепиано.
Красноармеец-китаец говорит соседу красноармейцу русскому с газетой в руках:
- Однако, очень непонятная музыка. Душа щемит.
