середине движения, и в ее глазах загорелась безумная надежда.
Старик вздохнул. Об этом он подумал первым делом.
– Поздно. Даже в первый момент было бы поздно.
Марья потухла и как будто осунулась. Ногти прочертили на плече еще пару алых царапин.
– А противоядие? Должно же оно быть?..
Хозяйка малахитовой тенью выросла за ее спиной, обняла за плечи. Сейчас вся ее одежда сделалась глубоких и темных оттенков зеленого – иначе показать свое горе она не могла.
– Нет, бедное дитя, против яда Полоза нет лекарства.
Марья вывернулась из ее тонких рук, сделала несколько заплетающихся шагов и опустилась на колени перед Андаром. Одна из черных кошек тут же подвернулась ей под руку, принялась игриво бодаться, и Марья машинально положила ладонь ей на загривок.
– Это все из-за меня, – тихо призналась она. Голос не дрожал, звучал тускло и глухо. Марья не обвиняла себя, не просила слезами и дрожью утешить или переубедить ее. Она осознавала свою роль в том, что случилось, и смиренно принимала ее. – Это я отвлеклась, не пришла вовремя, и он попался Полозу. Это я взбесила змея, заковав его черной цепью. Это я попыталась ударить его ножом – а ведь мне говорили не трогать его! – и Андар спас меня…
Старик наклонился к ней, сжал плечо.
– Не забывай, что и я был там, был вместе с ним. Он сам сделал выбор. И, поверь мне, не хотел бы, чтоб ты сводила его волю к простому желанию тебя уберечь. Здесь, в горе Медной, он насмотрелся достаточно, чтоб ненавидеть Полоза и каменных его слуг.
– Но если бы я сделала все, как мы договорились…
Старик тяжело вздохнул:
– То ничего бы не изменилось. – Он снова провел пальцами по лбу Андара, приглушая его боль. – Мальчик сам отправился его искать. Не Змею – его.
– То есть, – Марья нахмурилась, – то есть он сразу знал, что Альберт – Полоз? Я… я видела каменного приказчика, но все равно не догадалась.
– Глупо прятаться под личиной от того, кто сам маски носит. Андар знал сразу, что Полоз человеком притворился…
– Это очень на него похоже! – фыркнула хозяйка и скрестила руки на груди.
– …потому и сам его избегал. Полоз тоже мог его под личиной увидеть.
– Но зачем? – с болью выдохнула Марья. – Зачем он с ним связался? Он же не справился бы с ним, даже браслет с ним не справился!
Она резко сжала губы и глубоко вдохнула, пытаясь удержать слезы, уже заблестевшие в уголках глаз.
– Не думаю, что мы это узнаем. Но поверь, Андар никогда ничего не делал зря.
– Ты еще скажи, что он и умереть решил с высшей целью, – вяло огрызнулась Марья и шмыгнула носом.
Старик не стал с ней спорить или одергивать ее. Она кололась и шипела – инстинктивно, как зверь, не привыкший к ласковой руке… или как зверь, оберегающий других от себя.
Марья вздрогнула, словно просыпаясь, потянулась к поясу. Кошки слепо повернулись к ней, любопытно дрогнули ушами. В ладони Марьи тихо постукивали зеленые камни – круглые, гладкие и блестящие.
– Откуда у тебя они? – медленно спросила хозяйка, и каждое слово падало гранитной глыбой.
– Забрала у Полоза. Решила, этим глазкам у меня будет лучше, чем в его коллекции. Правда, кошечки?
Она протянула им ладони, словно предлагая угощение, и кошки потянулись к ней, одна за другой, но не смели подойти близко, утыкались в незримую стену и принимались тонко, жалобно мяукать.
– Я… – Хозяйка запнулась, переплела пальцы в замок и тут же разъединила руки, вцепилась в темные складки платья. – Я отдала их в уплату Полозу, откупилась, чтоб не требовал с меня то, что ему еще та, первая, обещала.
Она взглянула на кошек, которые крутились и крутились у ее ног, поспешно отвела взгляд.
– С тех пор они не оставляют меня.
Старик осторожно взял камни из ладоней Марьи, и те заискрились в его руках, будто луч света поймали. Но он видел и смутные, призрачные нити вокруг самоцветов – они лишились оправы, но сделка хозяйки еще сковывала их, не давала вернуться к кошкам.
– А чего ты хотела? – Старик строго взглянул на хозяйку. – Ты же их в свой договор вовлекла, без их воли, без их решения. Вот и крутятся они рядом. Сделка-то хоть удачная вышла?
– С Полозом-то? – Хозяйка горько рассмеялась. – Не сделка, отсрочка, пока он лазейку искал да нашел. Как требовал подать мертвыми, так и требует, себе забирает…
– Ты же не любишь людей? – Марья спросила это так простодушно, что по спине старика озноб прошел.
– Змею кланяться я еще больше не люблю. – Хозяйка выпрямилась, став еще выше, величественно шагнула к старику, провела ладонью над самоцветами. – А раз все равно приходится, то и в сделке толку нет.
С тихим, едва слышимым звоном лопнули незримые нити, и самоцветы исчезли из ладоней старика, искрами разлетелись по черным кошачьим мордочкам, засверкали огоньками-глазами всех оттенков зеленого – от бледной весенней листвы до темного малахита. Старик потер пальцы, все еще согретые теплом самоцветов.
– Вот так просто? – ошеломленно спросила Марья. – Ты так легко разбил договор?
– Он и был разбит, – тихо пояснил старик. Паутина нарушенных слов въелась в кожу и не отходила, сколько ни три. Марья слушала напряженно, не отводя глаз, стиснув челюсти. – Такие договоры чтут дух, а не букву, и лазейкой Полоз мог обмануть хозяйку, но не договор. Если б хозяйка и раньше в этом себе призналась, то глаза давно бы к кошкам вернулись, но…
– Но кому ж понравится признавать себя одураченным, – сухо отозвалась хозяйка.
Кошки не оставили ее. Сверкая яркими глазами, так и крутились у ее ног. Только один котенок, длинный и неуклюжий, запрыгнул на грудь Андару, ткнулся мордочкой ему в лицо. От тяжести на груди юноша начал задыхаться и хрипеть. Марья почесала котенка за ушами и с трудом подняла его, прижала к себе.
– Ты же тот самый, кого мы с костяного поля вынесли, правда? – тихо спросила она у звереныша, и тот сладко зевнул, показав яркую багряную пасть. – Андар обрадовался бы…
Ее голос дрогнул.
Они сидели в тишине, пока Андар умирал, сжигаемый изнутри ядом Полоза. Старик чувствовал, как отмирает часть его самого, и бессильно удивлялся, как же успел прикипеть к помощнику. Он знал, с самого начала знал, что тот – не человек и не протянет долго, но все равно привязался.
И теперь провожал друга.
Он положил ладонь на лоб, надавил слегка, и Андар тут же затих. Медленное дыхание, слабое и поверхностное, угасло вовсе. Раз нет
