не он, это просто не может быть он!
– Случается, что место человека занимает… нечто иное, но Ринальди прошел испытание у алтаря Ушедших. – Анакс замолчал, глядя в окно, Эридани проследил за его взглядом. Ночь, звезды, луна… Все как обычно.
– Ринальди – это наша боль, – вновь заговорил брат, – но это человеческая боль и человеческая потеря. Все, что мы сможем, это помнить его прежнего, если, конечно, сможем…
Прежний Рино не был жестоким. Вспыльчивым, необузданным, резким – это да, но очень добрым и совершенно незлопамятным. Прежний Ринальди не стал бы полгода мучить женщину, заметать следы, проклинать еще не рожденных. Помнить прежнего – значит забыть теперешнего. Забыть, выдрать из памяти яростный полуслепой взгляд и чудовищные слова. Их не было! Рино не вернулся с войны, погиб на охоте, утонул вместе с Анэсти, сбежал в никуда со своим Чезаре…
– Эрнани… – Сияющий лунный диск пересекла черная тень. Летучая мышь… – Эрнани, тебе не пора ложиться?
– Нет, еще нет. Ты ведь хотел спросить о другом?
– Пожалуй… – голос анакса казался странно неуверенным. – У тебя нет чувства, что происходит что-то непоправимое? Тебе не страшно? Тебе не кажется, что рядом стоит нечто необъяснимое, сильное, непонятное?
– Эрио, ты же анакс, волей Ушедших ты должен обладать даром предвидения. Или… или это неправда?
– Трудно сказать. – Они оба так и смотрели на луну, не имея силы взглянуть друг другу в глаза. – Познать будущее невозможно, ведь оно все время меняется. Есть рок, есть случай, есть высшая воля, есть воля смертных, они то сливаются друг с другом, то вступают в противоречие. Порой побеждают боги, порой – судьба, но бывает, что и смертные. Я могу видеть и вижу, что может быть, но вот будет ли? Мне раз за разом снился Ринальди… С ним была стройная чернокосая женщина, он никогда бы не выбрал такую, но они целовали друг друга. Женщина смеялась, а я знал, что это Смерть, наша общая смерть, но там, во сне, ничего не мог сделать. Я попробовал обмануть судьбу и запер брата в Гальтарах, а он нашел свою погибель здесь, и какую страшную… Я хотел сберечь, а вышло, что убил.
– Ты должен объяснить это Рино, должен!
– Думаешь, я не пытался? В ответ я услышал то, в сравнении с чем сказанное на суде кажется пожеланием доброй ночи. Эрнани…
– Да?
– Прежде чем прийти к тебе, я все же задремал. И увидел, как из глубин поднимаются древние чудовища. Я не мог рассмотреть их самих, помню только дым, крики ужаса, мечущихся людей. Не знаю, что это означает – возможно, следует отменить казнь, но слово анакса не может быть взято назад, Рино уже не в моей власти. А вдруг беда случится, если я не отдам Лабиринту обещанное? Я ничего не знаю, Эрнани. Разрубленный Змей, это страшнее всего, не знать, что нужно делать… А ты, я вижу, все-таки засыпаешь? Вот и хорошо, завтра у тебя будет трудный день. – Анакс обнял брата и решительно отвел к кровати. – Все, Эрно, спокойной ночи. Забудь то, что я тебе говорил. Мы должны быть сильными и уверенными в себе, ведь мы – Раканы, мы – наследники Ушедших. И мы должны удержать Кэртиану. Любой ценой.
Любой ценой… Луна за окном раскололась на четыре части, голос Эридани превратился в непонятный, доносящийся издалека гул, повеяло дымной осенней горечью. Откуда? Неужели у сонного зелья такой сильный запах? Летучая мышь ворвалась в раскрытое окно, пронеслась над самым лицом, чиркнув ледяным крылом по щеке. Почему она такая холодная? Откуда в начале лета снег, но он кружится и летит вниз, а сквозь него глядят огромные синие глаза, глаза Смерти.
Эрнани попробовал подняться, но голова была слишком тяжелой. Юноша упал на подушку, подставив лицо непонятной летней вьюге. Синие глаза исчезли, но женщина в комнате все-таки была – высокая, красивая, с роскошной рыжей гривой. Белизну гибкой, высокой шеи подчеркивал золотой обруч, украшенный невиданными сияющими камнями, такие же камни горели на широких причудливых браслетах. Эрнани запомнил только их блеск и еще что-то, алое и струящееся.
Рыжая гостья наклонилась над лежащим и задумчиво покачала головой, ее глаза были золотисто-карими, холодными и равнодушными, как саймурские топазы. Она была чужой, всезнающей и невероятно красивой. Незнакомка поймала растерянный взгляд, легко коснулась щеки юноши, и все исчезло. Она была сном, таким же сном, как расколовшаяся луна и синие глаза смерти, но любой сон кончается.
Эрнани разбудил слуга. В раскрытое окно лился солнечный свет, и эпиарх радостно улыбнулся новому дню.
– Мой эпиарх, – слуга был исполнен почтения, но настойчив, – анакс ждет. Эпиарх-наследник ступит на свою последнюю дорогу ровно в полдень, анакс велит поторопиться.
Ринальди Ракан гордо нес золотоволосую голову, глядя прямо перед собой. Казалось, между угрюмых, глядящих в землю воинов движется ожившая статуя. Диамни отдал бы все на свете, чтобы узнать, что творится у осужденного на душе. На его собственной душе было мерзко, но художник заставлял себя рисовать и рисовал все, что видел. Эридани, величественного и грозного, в венце Раканов и с церемониальным мечом у пояса, гневного Борраску, его печальную и гордую жену, бледного, осунувшегося Эрнани, которому через несколько минут предстояло стать эпиархом-наследником. Мальчику, если верить лекарям, никогда не быть мужчиной в полном смысле этого слова, так что продолжить род Раканов сможет лишь Эридани. Если успеет.
Мастер Коро пытался очистить свой разум от дурных мыслей и не мог. Больше всего хотелось отшвырнуть доску с пришпиленным к ней рисунком и сбежать из молчаливого торжественного кошмара, но он не имел на это права. Ринальди должен его видеть здесь, и Диамни сидел и рисовал. День выдался жарким, однако художнику казалось, что его левая рука заледенела. Это было выдумкой, глупостью, иначе у входа в катакомбы не цвела бы сирень. Если не мерзнет она, ничего не сделается и художнику, а вот каково будет Ринальди, когда его живым загонят в могилу! Неужели нельзя оставить человеку хотя бы одежду?..
Осужденный был уже совсем близко. Неподъемные оковы сняли, заменив короткими цепями на руках и ногах, но Ринальди как-то умудрялся идти прямо, словно на триумфальном проходе. Теплый ветер трепал светлые волосы эпиарха и кружил белые и сиреневые лепестки, осыпая ими допущенных на замощенную четырехугольными белоснежными плитами площадку эориев и жрецов. Светило солнце, кричали, предрекая дождь, водогонки, по белому камню плясали кружевные тени. В такой день уходить в черную холодную дыру особенно страшно.
Забывшие Кэртиану каменные боги равнодушно взирали на творящуюся
