схеме действовали террористы, решившие напомнить человечеству, что такое бесконечная, одинокая пустота космоса.
Как удалось выяснить подконтрольным Четвертому комитету следовательским группам, на кораблях, подвергшихся атакам, заранее оказались размещены с виду совершенно стандартные узловые блоки. Причем ИИ воспринял их как родные: и серийные номера, и коды производителей, и даже ключи шифрования выглядели самыми что ни на есть подлинными. Отличие имелось только в одном – в момент выхода на орбиту планеты назначения судовая сеть падала, как эпилептик во время приступа, а сам искин оказывался погружен в цифровую кататонию, плотно и необоримо.
Кроме того, выпущенный на волю вирус-самоубийца принудительно останавливал все силовые машины корабля – кроме минимальной мощности аварийных. Останавливал, впрочем, мягко. Судя по всему, пошедшие в разнос реакторы были террористам действительно ни к чему.
Мягкость не означала слабости. О работе вируса имелись только косвенные данные, можно даже сказать, следовые. Он полностью самоликвидировался из сети, выполнив свою задачу. Чувствовался почерк серьезных корпоративных специалистов, собаку съевших на промышленном шпионаже и диверсиях. Или же следовало допустить наличие в команде злоумышленников неведомого гения-самоучки.
Но самый разрушительный эффект произвели подавители.
Среди лоцманов, обслуживавших пострадавшие суда, ни нашлось ни одного, способного повторить фокус Саймона. В какой-то момент каждый из них утратил связь с пространством. В какой-то момент каждый из них с ужасом осознал, что не может шагнуть хотя бы на пару метров. В какой-то момент каждый из них почувствовал себя беспомощным – и впал в панику. И перепугал всех вокруг.
Впрочем, массовой истерики среди пассажиров удалось избежать. На трех кораблях оказались достаточно компетентные капитаны, опытные экипажи и умелые стюарды. Особо впечатлительных приходилось пользовать успокоительным из палубных аптечек. Кто-то не выдерживал, вскакивал с места и умудрялся получить синяк или ушиб. Случилась пара предельно коротких потасовок – вмешались наконец пригодившиеся космопехи. И, в общем, на этом практически все неприятности заканчивались.
Но четвертый грузовик, перевозивший только редкоземы и продовольствие, подпортил благостную статистику.
Как и в случае с транспортом Саймона, террористы не стали доводить дело до крайности. Корабли просто беспомощно зависли на орбитах, маневровые двигатели, слушаясь указов вируса, подтолкнули их в сторону гравитационных колодцев планет – не все лоцманы любили притираться к атмосфере, – пассажиры и экипажи заработали седых волос на целую скирду, если суммарно. А через некоторое время системы ожили, капитаны отдали лихорадочные команды, корабли выровнялись, и все смогли облегченно выдохнуть.
Все, кроме тех, кто работал на четвертом судне.
В самом начале атаки, когда отрубились генераторы и лоцман, висящая в силовом коконе загона, схватилась за голову, невидяще и с ужасом уставившись во внезапно нахлынувшую бездну, капитан грузового корабля «Медея» получил на личный смарт голосовое сообщение. Впрочем, как выяснилось, миллисекундой позже оно же упало всему остальному экипажу. Видимо, чтобы ни у кого не оставалось сомнений.
«Мы не палачи, – мягко убеждал бесполый, но выразительный голос. – Мы не хотим лишних смертей. Но мы хотим, чтобы нас восприняли всерьез. На то, чтобы покинуть судно, у вас есть двадцать минут. Это не шутка и не розыгрыш. Повторяю, мы не палачи…» Дальше запись зацикливалась. Некоторые прослушивали по три, некоторые по пять раз. Некоторые не дослушали и одного.
Давки возле спаскапсул не возникло. Все-таки экипаж сложился опытный, слетанный, учебные тревоги отрабатывались регулярно – за этим тщательно следили. Так что эвакуацию можно было бы назвать даже образцовой. Если бы не оставшиеся.
Никто так и не смог сказать, зачем капитан Ежи Шеметский отказался покинуть судно. Может, решил возобновить славную, но печальную традицию времен морских баталий и флотской романтики. Может, бежал от постылой супруги, карточных долгов или ошибок молодости. Может, искренне прикипел сердцем к своей «Медее». Версий имелось много, версии звучали разные.
Но вот зачем осталась лоцман Феруза Аль-Азиф – это выходило понятно и просто. До последнего момента она надеялась, что пространство наконец отзовется, что судно получится перетянуть на стабильную орбиту, что ценный груз не канет в атмосферу кипящим комком, рассыпающимся на мелкие метеоры. А когда убедилась, что молчание Вселенной и не думает прерываться, вступила в жаркую полемику с капитаном, уговаривая того все же покинуть корабль, сохранить собственную жизнь и немалый опыт для благодарного человечества. Увы, капитан оказался упрямее. И неплохо владел самбо.
Узнав про Ферузу, Саймон промолчал. Пока Оосава излагал дежурные, но, похоже, искренние соболезнования, сам лоцман пытался вызвать в памяти какие-то воспоминания, связанные с племянницей. Что-то, что можно было согреть у сердца и отпустить – в самую дальнюю из доступных человеку дорог. Но на ум приходила только глупая дразнилка, исполняемая вредным девичьим голоском: «Саймон дурак, курит табак…» От этого становилось горько на душе и кисло во рту.
Три выживших лоцмана в данный момент тоже испытывали серьезный душевный кризис. Один вообще оказался в состоянии помраченного рассудка, и его пришлось госпитализировать, накачав нормотимиками и анксиолитиками. Еще один энергично переживал произошедшее, вращая глазами, размахивая руками и охотно, в деталях, излагая внимательному следователю подробности собственных ощущений и впечатлений. Третий в основном молчал, обтирал лицо одноразовыми салфетками и периодически косился на потолок. Врачи кружили неподалеку, готовые напрыгнуть, спеленать и бескомпромиссно позаботиться.
Кружили и журналисты. История Саймона как-то сразу оказалась задвинутой на периферию новостного поля. Хотя нет, ее упоминали – в том контексте, что вот же, мол, совсем недавний прецедент, а власти ни сном, ни духом. Впрочем, как известно, помимо кухарок, таксистов и парикмахеров, именно представители «второй древнейшей» во все времена являлись общенародно известными экспертами по всем возможным вопросам. Они и не стеснялись во мнениях.
Во-первых, обвиняли лоцманов. Во-вторых, ООН – конкретно Четвертый комитет. В третьих, владельцев транспортных компаний. Мелкой россыпью шли упреки в адрес капитанов, экипажей, самих пассажиров – не очень понятно, каким образом, но эта мысль периодически озвучивалась. Только террористов почему-то огибали по кривой.
Публика внимала. Публика переживала. Публика негодовала. Почва оказалось благодатной, жирной и питательной. Брошенные в нее зубы дракона уже понемногу давали всходы. То тут, то там на открытых сетевых площадках вспыхивали жаркие диспуты. И основной их мотив потихоньку выкристаллизовывался: «Зачем нам лоцманы, если они не способны никого спасти?»
За пару последних дней Саймон от души проникся тяжестью работы замглавы Четвертого комитета. Анжело, казалось, не спал совсем. Когда бы молодой Фишер ни оказывался в его кабинете, там всегда было накурено и душно от кипучей деятельности. Постоянно валились уведомления с комм-узла – и это уже отфильтрованные взводом секретарей и ассистентов, – появлялись и исчезали руководители отделов, сновали дроны с закриптованными инфоносителями. На то, чтобы толком поговорить,
