Дмитрий Володихин - Золотое солнце

Уже вообще ничего не соображая от запредельного ужаса, я закричала, раздирая легкие, и потеряла сознание. * * *

Привели меня в себя те, кто пришел за мной, чтобы отвести в Дом Изначальных. Я была в каком-то совсем закаменевшем состоянии и поняла лишь, что это были воины и воительницы из внешней стражи, которые не принимают обетов и не носят зеркального облачения, а с ними Реналия и Сой.

Мне связали руки за спиной — несильно, щадя, ибо видели, что я не в том состоянии, чтобы хоть как-то сопротивляться — и снова повели куда-то запутанными переходами. Время от времени моего сознания достигали обрывки торопливого разговора воинов о каком-то чужеземном не то шпионе, не то наемном убийце, которого они искали по острову всю прошлую ночь, но найти так и не сумели... Мне было все равно, и я не прислушивалась.

В какой-то момент я осознала себя стоящей в огромном зале внешнего святилища, куда вправе зайти помолиться каждый. Реналия выкрикнула в мой адрес еще одну порцию высокоморальных суровостей и швырнула в пламя алтаря отрезанную половину моей косы. Запахло жженым пером — так пахнет, когда на охоте палят над костром убитую птицу. Затем процессия построилась, и мы вышли из храма.

Обрезанные волосы плескались вокруг моей головы, развеваемые ночным бризом. Судя по всему, до рассвета все еще было далеко. А впрочем, я уже почти не замечала, что происходит вокруг меня, и почти лишилась способности рассуждать. Сознание заполнила одна-единственная мысль, и только она давала мне силу идти самостоятельно.

Я выстою! Я выдержу это испытание, потому что не могу не выдержать, и ни одна живая душа не узнает об этом! Или нет, пусть даже узнают — такое приключение только сделает меня культовой фигурой в глазах всей аристократической молодежи Хитема. Прах побери, да скоро эта моя неровно обрезанная грива станет самой модной прической на Лунном острове!..

Как хорошо, что я все еще способна гневаться — это значит, что я все еще жива...

Дрянной конец ночного кошмара, когда ты вскакиваешь, чувствуя, что из тебя хлещет горячая кровь... Не кровь, Астар и Аххаш! Да что за чума! Старик опорожнял свой мочевой пузырь прямо на меня. И не заметил этого, пока я не вскочил и мы не посмотрели друг другу глаза в глаза. Сухонький невысокий старик в нелепом черном одеянии с длинными полами, весь увешан какими-то магическими побрякушками, на голове черный колпак с двумя серебряными обручами, прицепленными к самой верхушке. Он успел крикнуть перед смертью. Предупредил кого-то на дороге. Теперь меня могла спасти только быстрота.

Я вышел из кустов на дорогу. Аххаш Маггот! Всем этим, наверное, показалось, будто я оробел. Стою, вроде бы не знаю, что делать. А мне нужно было одно мгновение, чтобы сосчитать их всех. Гадин и гадов. И еще одно мгновение, чтобы определить, в какой последовательности правильно будет их убивать. Две зеркальных, в масках, одна, кривошеяя уродина, — с жезлом, другая — с каким-то зеркалом на груди, Аххаш знает, на что ей эта дрянь. Магия какая-нибудь? Словом, обе — самые опасные из отряда. Четыре десятницы, у одной лук, у всех — мечи. Восемь мужчин в чешуйчатых доспехах, в точности как на берегу, держат длинные тяжелые сариссы, для стражников оружие никудышное, не развернешься, ими в фаланге хорошо работать или с крепостной стены... Рыбье дерьмо. Еще одно чучело посередине, тяжелая цепь, руки связаны, баба, потрепанная, простоволосая, не в счет. Четырнадцать против одного. Чтобы выжить, надо победить и убить всех, иначе загонят, словно дикого зверя. Победить невозможно. Я почувствовал, как боевой азарт раскручивается во мне тугой пружиной. У нас есть много боевых кличей. Я крикнул им в хари:

— Аххаш! Тагарра! — клич бешеного хромого бога, неспособного победить, но все равно идущего в бой, чтобы повергнуть своих врагов и переломать им хребты.

Зеркальная с жезлом не успела ничего понять или почувствовать. Мой нож глубоко засел у нее в горле. Вторая забормотала какую-то ведьминскую дрянь, пальцы было к зеркалу потянула, потом чует, что не успеть... Схватилась за шпильку у себя в волосах, быстрая баба, неожиданно быстрая. Я зажег костер у нее на лице простым охотничьим пассом, той нищей магией, на которую был способен. Она так и не успела потушить пылающую кожу, всю в серебряных клочьях маски. Ее тело поймало стрелу, предназначенную моему телу, шейные позвонки хрустнули, потом ее туша словила еще одну стрелу и сбила с ног десятницу... Чешуйчатые растерялись, те десятницы, что остались на ногах, — ко мне с клинками. Спасибо, девочки, мне как раз не хватало меча, мне очень нужен был меч. Нергаш, держи четвертую падаль, вышло даже больше, чем я был должен!

То, что происходило потом, со стороны, надо думать, напоминало танец черного пламени по серым плитам дороги, по телам и по лужицам крови. Во всяком случае, среди них не нашлось ни одного по-настоящему обученного человека. Значит, они должны были в лучшем случае видеть нечто размытое, темной тенью скачущее между ними. Они не умели различить, ни откуда я бью, ни куда перемещаю тело, ни с какой дистанции летит мой меч. На свете мало людей, способных выжить, увидев танец абордажного мастера хотя бы один раз... Это безопасно только для своих.

Вдох. Поворот. Выдох. Удар. Тагара! Вдох. Прыжок. Выдох. Удар. Тагарра! Быстрее. Вдох. Уход низом. Выдох. Удар. Еще быстрее. Тагаррра! Вдох. Карусель лекинов. Выдох. Удар-гарррра. Вдох. Поворот...

Когда я вспорол последнему чешуйчатому брюхо, на мне не было ни одной свежей царапины. Хорошая работа.

Я подошел к чучелу. Колебался: убить или нет? Она, эта баба, не дралась против меня. Но ведь расскажет, кто я, что я, они поймут, какого хорька занесло в курятник, отыщут, затравят. Легкой дороги на дно тебе, девочка. Подхожу, на лице у нее страх, гнев, удивление скачут одно за другим. И вдруг она меня спрашивает на чистой канналане — языке вольного народа:

— У тебя что, был один меч?

Она больше злится, чем боится, и больше удивлена, чем злится. Но канналана, канналана! Жалко выпускать потроха человеку, который говорит так же, как и ты. Я ей:

— Когда я начал, у меня был один нож.

Я сказал это на столь же чистом наречии лунных. Притом так же потянул слова, как делают медлительные черви только на проклятом острове, а не в каких-нибудь других местах, где живут лунные. Милькар не зря учил меня. Аххаш! Океан изумления. Я убил пятнадцать человек, как странно! Но все-таки понятно. Сильный, страшный, мерзкий варвар. Я знаю их речь. Немыслимо, так не бывает, не может быть... — вот что стояло у нее в глазах. О! Я посмотрел на нее внимательнее. Высокая. Худая. Злая. Черные волосы в беспорядке разбросаны по плечам. Тонкий удлиненный нос, маленький рот, высокий лоб, упрямый подбородок. Только что кожа белая-белая, нежная, очень нежная кожа, мало знает ее кожа о море и ветре. Но все остальное... Немыслимо, так не бывает, не может быть... Я не стану ее убивать. Боги не допускают подобных совпадений без особого умысла. Возможно, она станет моим талисманом. Словом, я решил пока не убивать ее. Она и сама смотрит на меня во все глаза. Наконец, произносит: