нащупываю магическую нить и тяну за нее, чтобы пума обратила внимание на меня.
– Стой! – кричу я.
Пума удивлена и взбудоражена. Она сбита с толку из-за магии, пронизывающей ее. Но все же останавливается, едва не задев Пайка. Дикая кошка замирает, и я стараюсь успокоить ее. Постепенно она привыкает к нашей связи и расслабляется. Пайк поднимается на четвереньки, пума стоит лишь в паре сантиметрах от него.
Он смотрит то на зверя, то на меня.
– Вставай! – приказываю я.
Пайк послушно встает. Тяжело сглатывая, я выпрямляюсь. Направляю магию пумы к своей, снова и снова повторяя, что мы не добыча.
– Иди, – тихо говорю пуме, чтобы Пайк не услышал.
Пума еще раз смотрит на Пайка и рычит, потом переводит взгляд на меня, разворачивается и убегает прочь.
Сделав глубокий вдох, я провожу руками по волосам. Пот стекает по лбу и шее. Начинаю расхаживать у палатки, чтобы унять нервное возбуждение.
– Что это была за чертовщина? – напряженно спрашивает ошарашенный Пайк.
– Пума.
– Ты знаешь, что я не об этом. – Пайк снимает очки, достает из кармана тряпочку и протирает их.
Только сейчас замечаю, что он в синей полосатой пижаме на пуговицах с воротником и карманом, в котором он держит салфетку для очков. Никогда не видела никого в полном пижамном комплекте. В груди у меня нарастает смех, но я проглатываю его.
– Милая пижамка, – говорю я, чтобы разрядить обстановку.
Но чем дольше смотрю на Пайка, тем симпатичнее он кажется, и я смущенно отвожу глаза.
Ему идет эта пижама.
– Давай серьезнее. Пума хотела напасть на меня, но остановилась, будто по твоему приказу.
– Серьезнее, как твоя пижама?
Пайк молчит, и я понимаю, что он сильно обеспокоен. Он прокручивает в голове произошедшее, но не может найти объяснения.
– Пумам не нравятся громкие звуки, – говорю как можно спокойнее. – Ну я и крикнула. И бросила камень.
Никакого камня не было, но Пайк должен поверить, что нам просто повезло.
– Я не видел камня.
– Ты был занят другим.
– Я бы заметил, если бы ты бросила камень, – настойчиво возражает Пайк.
Я вижу, как он снова и снова прокручивает все в уме, но ничего так и не сходится. Он хмурится.
– Ты тогда лежал лицом в землю, – спокойно замечаю я. – Да расслабься уже.
Пайк молчит. Внутри у меня все завязывается узлом, когда вижу, как он сбит с толку. Мне хочется сказать: да, ты прав, поверь своим глазам, но я не отваживаюсь.
– Знаешь, ты мог бы поблагодарить меня, ведь я спасла тебе жизнь.
– Я мог бы и сам за себя постоять. – Пайк вскидывает бровь.
– Ты споткнулся о палатку, Пайк, и стал легкой добычей.
Его щеки слегка розовеют, и не будь это Пайк, я бы подумала, что это мило.
– Если что, такое со мной впервые.
– Тогда я рада, что стала свидетелем этого зрелища.
Пайк смеется и качает головой. Он проводит рукой по волосам. Постепенно успокаивается, а мое сердце перестает бешено колотиться. Может, он ничего и не заподозрил. Может, все его вопросы уже исчезли, а я не выдала себя.
– Давай я тогда завтрак сделаю, чтобы искупить вину.
Не хочу я никакого завтрака. Я хочу отыскать сову, поймать ее и принести обратно в заповедник. Но Пайк пару минут назад растянулся передо мной лицом вниз, а потом на него едва не напала пума, так что я не могу отказаться.
– Давай. Завтрак будет кстати.
У Пайка будто от сердца отлегло. Он берет мини-холодильник из палатки. Я смотрю на него. От смущения он втягивает плечи и слегка наклоняет голову. Румянец уже прошел, но Пайк выглядит таким ранимым и уязвимым, каким я никогда его не видела.
– Что? – спрашивает он, и я понимаю, что пялюсь на него.
Я откашливаюсь и поспешно отвожу взгляд.
– Ничего. Пройдусь немного, пока ты готовишь завтрак.
Не дожидаясь ответа, иду к лесу и стараюсь не думать, что хочу задержать на Пайке взгляд. Не думать, какой он милый, когда стесняется.
Внезапно на меня накатывает тошнота. Даже сутки не прошли с начала нашего похода, а я уже использовала магию на глазах у Пайка.
Говорю себе, что его смущение затмит остальное, что из-за ущемленного эго он забудет обо всем. А если нет, Пайк все равно ничего не видел, ведь и смотреть было не на что.
Я вдыхаю морозный утренний воздух. Лишь небольшая выбоина на пути, дальше все пойдет гладко. Так и будет.
Пайк зовет меня. Я делаю глубокий вдох и возвращаюсь в лагерь. Пайк протягивает мне тарелку оладий с сиропом, и только сейчас понимаю, насколько проголодалась.
Я сажусь на брезент, а Пайк передает мне вилку. На руках у него грязь и царапины. Отставляю тарелку и пододвигаюсь к нему поближе.
– Ты ушибся?
Пайк, проследив за моим взглядом, показывает мне ладони. Он не прячет руки, и на душе у меня становится легче.
– Больше всего пострадала моя гордость, – признается он.
– Гордость, думаю, заживать будет долго. Давай хотя бы с руками помогу.
– Да нормально все, – говорит Пайк, но я уже ищу в рюкзаке аптечку. Достаю ее, бутылку воды и чистую футболку.
Снова сажусь на брезент, скрестив ноги. Пайк молча протягивает мне руки. Я смываю с его ладоней грязь, вытираю их насухо футболкой и разрываю антисептическую салфетку.
– Будет жечь, – говорю я.
Беру его руку и провожу салфеткой по порезам. Пайк судорожно вздыхает, и я мягко дую на его ладонь, чтобы унять боль. Я чувствую его взгляд на себе, но не поднимаю глаз. Обрабатываю ему и другую руку.
Кожа на его ладонях теплая и грубоватая. Когда я заканчиваю, Пайк не сразу отнимает руку. Он смотрит на меня странно, словно изучает, и мне отчего-то трудно дышать. Я стараюсь сидеть спокойно, даже когда ветер развевает волосы у меня перед глазами и подхватывает салфетку. Пайк, кажется, наконец понимает, что все еще держит свою руку в моей и медленно отнимает ее.
– Спасибо, – благодарит он, откашлявшись.
Поморгав пару раз, я возвращаюсь к действительности и отбрасываю все, что было между нами. Ничего и не было. Совершенно ничего.
– Без проблем.
Отношу аптечку в палатку, пару минут собираюсь с мыслями и возвращаюсь к Пайку. Мы молча завтракаем, слушая утреннее пение птиц и шум бегущей реки. День спокойный и тихий. Я бы хотела насладиться им, вдохнуть поглубже и знать, что сейчас мне нужно просто быть здесь.
Просто быть.
Но мысли мои беспокойны. Мне не терпится найти сову и поскорее покончить с этим.
– О чем думаешь? – спрашивает Пайк,
