class="p1">– И что потом с ней случилось, когда ее увели?
– А ее старшая сестра Марена отправила на двое суток в карцер. И пообещала загнать туда же всех, кто будет нарушать правила. Поэтому они временно притихли и прекратили к тебе и другим приставать.
И наши девчонки обрадовались и начали считать дни до первого совершеннолетия Халль. Странно у них тут устроены законы: в шестнадцать лет – первое совершеннолетие, в восемнадцать – среднее совершеннолетие, в двадцать один – полное совершеннолетие. Нет, насчет полного получения прав не ранее двадцати одного года я не спорю, я только за, странность в другом, например, шестнадцатилетние не имеют права занимать некоторые должности и подписывать многие правовые документы, зато имеют право вступить в брак. А какой это брак, когда ты финансово несостоятелен и тебе родители выдают как школьнику мелочь на карманные расходы? Тем не менее, никто не сомневался, что по достижении Халль первого совершеннолетия она воспользуется своим правом покинуть приют. А до этого оставался год.
Они надеялись, что страх перед старшей сестрой-монахиней Мареной удержит звездульку от прямых нападок на воспитанниц все оставшееся время, но просчитались. Халль с прихлебательницами на то, чтоб перестать бояться, понадобилась только половина этого срока. И в один не самый прекрасный день эта звезда местного разлива решила, что мне слишком хорошо живется. Ее свора прижала меня к стенке у выхода из библиотеки, где я продиралась сквозь залежи местных знаний, и мне объявили:
– Раз Бенедикте ушла из приюта, теперь ты будешь мне прислуживать.
В личные камеристки, значит. В комнатные прислуги. А некоторые, как я посмотрю, слишком много кушать. В смысле – зажрались.
– Не буду.
– Мне… не отказывают.
– Когда-то надо начинать.
– Ты пожалеешь.
А Грета весьма многозначительно усмехнулась, намекая на то, что я очень пожалею… особенно после встречи с ней… Свора во главе со звездулькой ушла, а я поняла, что мне объявили войну. Нет, прогибаться под эту малолетнюю поганку я по любому не собиралась, но теперь мне… или ей? брошен открытый вызов. Ну, допустим, до вульгарного скулшутинга, чтоб не заморачиваясь перестрелять эту толпу идиоток я не опущусь… да и не из чего… но что-то делать надо.
Они ведь при каждом удобном случае начнут на меня давить. Придется вспомнить каково это – давать отпор агрессорам. Не молчать, а на каждое оскорбление отвечать еще более жестким оскорблением и унижением. Не надо стесняться давить буллеров морально. Понадобится использовать приемы и оскорбления «ниже пояса», буду использовать! Разберусь, какие психологические проблемы и комплексы есть у Халль и компании и начну давить на них. Например, упитанных обидчиц всегда можно обозвать «жиртрестами», а худых – «задохликами». Ингебъёрг Ибсен с ее плохой кожей – «прыщавкой», Асбъёрг Эрланн с ее редкими волосами – «лысачкой». Главное, пересилить себя, сумев перейти за красные линии, оскорбляя буллеров за все то, про что никто другой бы не додумался. И тогда это будет вселять в обидчиков страх.
При этом, делать замечания зазвездившимся девахам нужно при всем честном народе, чтобы максимально их унизить. В этом случае все дважды будут думать перед тем, как подойти ко мне и сказать гадость. Ведь никто не будет хотеть выслушивать в свой адрес обидную ответку.
Не собираюсь я давать никому из них возможности себя унижать и обижать. А насчет применения физической силы… Противопоставить что-то физически целой толпе, да даже одной Грете с моим теловычитанием не выйдет, но остальным, да поодиночке… тем более счетец, например, к той же Ньяте никуда не делся… и почему бы мне самой не придумать какую-нибудь пакость? Мелкую пакость не придумывают при взгляде на ближнего – она приходит в голову сама по себе! А крупную? Как можно наверняка подставить человека со стихией огня? И я пошла на кухню, чтоб незаметно на время позаимствовать один из маг-камней для розжига плиты.
И вот ведь как странно получилось, что буквально через два дня во время дежурства Ньяты в молельне, посвященной божественной Илэн, почему-то вспыхнул пожар. Дежурство в молельне всегда считалось одним из самых козырных занятий, доступных воспитанницам не ранее тринадцатилетия. Потому что было самым простым, включавшим в себя ежедневную уборку помещения, на что полагался целый день. И неважно что с уборкой девушки справлялись за час-два, а остальное время старательно бездельничали или отсыпались, по внутреннему Уставу приюта на эту обязанность полагалось выделять время с утра до вечера.
И пока Ньята спала на лавке в молельне после уборки, та почему-то загорелась. Огонь погасили, девушку с ожогами вытащили из задымленного помещения и тщательно расспросили. Та клялась и божилась всем святым, что ничего не поджигала, но вывод старшей сестры-монахини был прост: «непроизвольное использование магического дара». И Ньяту увезли.
– Как думаешь, зачем?
– Что тут думать, дар будут запечатывать.
– О… почему?
– Потому что были бы у ее родственников или спонсоров деньги, ее бы отправили в другое место учиться и дар развивать, а так… оставлять без пригляда потенциально опасный дар… тем более, что он уже начал бесконтрольно вырываться… никто на это не пойдет. Запечатают.
Ньята вернулась в приют через день притихшая и какая-то погасшая. И самым тяжелым ударом для нее стало то, что в свите Карины Халль для нее больше не было места. Вчерашние «подруги» отныне не воспринимали девочку, лишенную магической способности, как персону, достойную общения.
Ньята «вылетела» из моих потенциальных врагинь, но остались фигуры покрупнее, в первую очередь Грета и сама Карина. И Грета постоянно напоминала, что она обо мне не забыла. В случае с ней нужно было нечто посильнее простого подозрения. И физически она была рослой и крепкой. Значит, ее можно было подловить именно на использовании ею собственных кондиций. И я отправилась искать подходящее место в саду.
Приютский сад был облагорожен только частично. На отгороженном пространстве росли плодовые деревья и кустарники. Периодически очень хотелось спросить, куда ж это все девается, если нам достаются только окаменевшие мальтины. И огород с грядками был, куда нас по теплому времени постоянно загоняли на поливку и прополку. Вот овощи с него в большом количестве присутствовали в пище, что да, то да. Но бóльшая часть сада давно одичала и заросла неблагородными растениями, чьи семена беспрепятственно приносил ветер. Походы в эту часть не то, чтобы запрещались… но не поощрялись. В основном воспитанниц стращали опасностями, которые могут их подстерегать – ядовитые кустарники, колючие деревья, опасные насекомые, несъедобные грибы… но самые смелые или самые отмороженные регулярно сбегали в эту часть сада. И я тоже
