Она не противилась охватившему его желанию, позволяя Райгену и поцелуи, и торопливый бессвязный шёпот, и даже более того – подняв руку, Олиния стала легко перебирать пальцами густые волосы Райгена, но эта ответная ласка длилась лишь несколько мгновений. Когда руки поклонника скользнули с плеч Олинии ей на спину, она, неожиданно выгнувшись, отстранила Райгена от себя.
– Довольно!.. Тебе надо торопиться! Время не терпит…
Райген едва не застонал, понимая жестокую правоту этих слов.
– Я увижу тебя вновь, госпожа?
– Да. – Олиния отвернулась от Райгена к окну, кусая губы. Она не ожидала того, что подарившая ей союзника страсть почти мгновенно превратится в досадную помеху. – Но не ранее, чем все успокоится.
Взяв со столика отвергнутые Райгеном украшения, Олиния снова вложила их в руки поклонника:
– Возьми. Это поможет тебе переждать бурю.
Ответом ей был пылающий от страсти взгляд, но в этот раз Райген не стал отвергать камни. Отправив подарок Олинии за пазуху, он направился к выходу, но на пороге вновь обернулся:
– Я вернусь, госпожа.
Стоящая у окна Олиния ничего ему не ответила, и Райген покинул комнату, не чуя под собою ног.
По лестнице он спускался, точно пьяный, – поминутно останавливался, оглаживая спрятанный на груди подарок Олинии. Его идол ответил ему, и хотя эта ласка была досадно короткой, Райген верил, что принесенная им жертва была не напрасной. Рано или поздно он вернется сюда и сорвет с Олинии все покровы, взяв причитающуюся ему награду. Ощутит под своими руками такое желанное тело, услышит бархатистый, грудной голос сводящей его с ума женщины…
Поглощенными такими мыслями и желаниями, Райген перестал обращать внимание на окружающее, а потому встреча с хозяином имения стала для него полной неожиданностью. Привезший нового лекаря Гирмар в этот раз не стал разводить церемонии, тем более что и нанятый им лекарь, до того много лет пользовавший раненых воинов, не придавал значения пустым условностям. Оставив лошадей в конюшне, Гирмар повел нового обитателя имения через чёрный ход – из-за полутёмного коридора Райген не сразу узнал его, а когда понял, кого видит перед собою, было уже поздно.
– Почему ты не уведомил меня о своём отъезде? – Скрестив руки на груди, хозяин имения преградил дорогу Райгену, и тот с трудом выдержал пристальный, давящий взгляд. Сказал как можно спокойнее:
– Я лишь сегодня получил известия из дому. Мне нужно срочно уехать.
Но услышавший такой ответ Гирмар даже не сдвинулся с места.
– Я приставил тебя к своим сыновьям, Райген. Что такого важного случилось у тебя дома, что ты готов пренебречь возложенными на тебя обязанностями?
Райген поправил баул на плече. Облизнул разом пересохшие губы:
– Мой отец тяжело заболел. Я должен…
– Не верь ему, папа! – Звенящий от гнева и боли голос Олдера заставил мужчин повернуться к черному входу. Олдер – бледный, как сама смерть, судорожно вцепился в косяк двери, глядя на Райгена пылающими от ненависти глазами, а рядом с ним стоял Антар – воин держал на руках Дари. Глаза мальчишки были закрыты, левая рука свесилась вниз бессильной плетью.
В тот же миг Райген, осознав, что угодил в ловушку, сбросил баул с плеча и рванулся вперёд, на ходу вытаскивая оружие, но и Гирмар был главою «Доблестных» отнюдь не по одному названию. Уклонившись от удара, он оказался сбоку от Райгена – подсечка и хват за плечо точно слились в одно движение, и уже в следующее мгновение Райген растянулся на каменных плитах, а остриё Гирмарова кинжала царапнуло его сонную вену.
– Встреча с родными, говоришь… – Не ослабляя хвата, Гирмар вывернул руку Райгена так, что у того захрустели кости, а до того безмолвствующий лекарь шагнул вперёд и поднял с пола выпавшее у Райгена гранатовое ожерелье. Покрутил свою находку в руке:
– Похоже, вы поймали вора прямо на пороге…
Глаза увидевшего камни Гирмара зло прищурились.
– Я помню это ожерелье. Оно было на шее моей жены в день свадьбы… – В следующий миг удар по затылку отправил Райгена в отнюдь не благостное забытьё, а поднявшийся с колен Гирмар отчеканил:
– Займись моим сыном, Ремст. Антар будет помогать тебе, чем может. – А потом Гирмар взглянул на лежащего у его ног Райгена и, недобро оскалившись, повернулся к сбежавшимся на шум слугам: – Отволоките эту падаль в подвал и принесите туда розги, жаровню и прут…
За окном царила непроглядная мгла, да и в самой комнате сгустившуюся черноту разгонял лишь слабый огонёк свечи. Олдеру уже давно следовало бы быть в своей постели, но он продолжал находиться в комнате Дари – мальчишка сидел прямо на полу, прижавшись к тёплому боку Тумана, и смотрел на постель – на ней, накрытое полотном, лежало тело брата. Привезённый отцом лекарь сделал всё от него зависящее и даже больше того, но все его усилия оказались тщетными так же, как и старания Антара. Силы, отданные Дари подоспевшим на подмогу братьям Чующим, помогли мальчишке продержаться до дома, но губительное действие яда было уже невозможно остановить. Брат умер три часа назад – так и не приходя в сознание.
После того как лекарь, вздохнув, сказал, что всё кончено, и закрыл тканью восковое лицо Дари, Олдер, который всё это время находился подле брата, ушёл на псарню и вскоре вернулся с Туманом. К этому времени комната Дари опустела – взрослые разошлись заниматься другими делами, и никто не мог помешать Олдеру заступить на его дежурство. Пёс при виде Дари жалобно завыл, но со временем даже его плач утих – теперь Туман лишь изредка поскуливал, а Олдер был бы и рад расплакаться, но его глаза оставались сухими, а невыплаканные слёзы словно бы обратились в лежащий на сердце камень, и этот груз мальчишка собирался нести сам…
Олдер знал, где можно найти отца, но не стремился его увидеть – что бы ни сделал Гирмар с Райгеном, каким бы пыткам ни подверг отравителя, это уже не воскресит Дари. Мальчишка обнял жалобно заскулившего Тумана за шею и ещё теснее прижался к тёплому собачьему боку – в том, что произошло, была и его часть вины! Если бы он меньше носился со своим горем, то находился бы рядом с Дари, и тогда Райген вряд ли бы добрался до брата так просто…
Олдер отвёл взгляд от укрытого полотном тела и посмотрел на свою руку. Медленно согнул и распрямил пальцы. Теперь он бы с готовностью пожертвовал чем угодно, согласился бы на всю жизнь остаться слабым калекой, если б это могло отменить смерть брата, но взывать к небесам было уже слишком поздно!..
– Тебе не следует сидеть на полу – слишком холодно… – произнёс тихо вошедший в комнату Гирмар и тут же, вопреки собственным словам, опустился рядом с Олдером на корточки. Притянув сына к себе, устало вздохнул:
– Райген рассказал мне всё – даже то, о чём бы предпочёл промолчать. Через два дня за ним приедут «Карающие» из отряда моего воинского друга. Я отослал письмо Ронвену, в котором вкратце пояснил, что произошло и какая мне требуется помощь. Вскоре Райген получит сполна за своё преступление – его колесуют на площади в Милесте ещё с парочкой таких же позабывших о законе алхимиков. Мутить же собравшийся на площади народ Райген не сможет – я уже позаботился о том, чтобы с губ убийцы после необходимого признания больше не слетело ни единого звука…
Гирмар замолчал и вновь вздохнул, взъерошив волосы сыну. Но Олдер не отозвался на эту ласку, и отец заговорил снова.
– Теперь я знаю, что Олиния является зачинщиком произошедшего, но имя Остенов не должно быть запятнано, поэтому моя жена вскоре отправится в имение под Тургвом – там, в лесной глуши, у неё будет много времени для того, чтобы замолить перед Маликой хотя бы часть своей вины. Здесь она больше никогда не появится, но я понимаю, что для тебя Олиния – прежде всего мать, и не буду против, если ты изредка станешь её навещать…
Гирмар вновь замолчал, всем своим видом показывая, что ожидает от Олдера ответа, а тот, бросив короткий взгляд на отца, вновь посмотрел в сторону накрытого светлым полотном тела Дари и тихо произнёс:
– С сегодняшнего дня у меня больше нет брата… А значит, и матери тоже нет…
Приняв это решение, Олдер остался ему верен даже тогда, когда Олиния в сопровождении мрачной охраны и двух престарелых жриц Малики отбывала в долженствующее стать местом её пожизненного покаяния имение. Гирмар не позволил ей взять с собою ни украшений, ни платьев, ни притираний, и теперь Олиния была облачена в серое одеяние послушницы Малики. Её лишенное косметики, опухшее от слёз лицо казалось стоящему неподалеку Олдеру чужим и каким-то незнакомым. Он смотрел на женщину, кровь которой текла в его жилах, и не узнавал её, а в сердце его уже не было ни гнева, ни боли – одна только холодная пустота. Душа Олдера словно бы заледенела…
Олиния отняла от покрасневших глаз платок и попыталась что-то сказать ведущему её под локоть Гирмару, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Олиния всхлипнула, рассеянно оглянулась, и, увидев Олдера, рванулась к нему, но не смогла высвободиться из рук мужа и крикнула:
