class="p1">Чтобы люди не заскучали в ожидании пира, рядом с павильоном на сцене уже выступали актёры бугаку, по дворцу разливались чарующие звуки фуэ, а барабаны отбивали ритм для танцоров в масках. Киоко не видела представления, но музыка подсказала ей, что сейчас на сцене разворачивается танец «Волны на озере Кокоро». По другую сторону павильона, на широкой утоптанной площадке, уже началась игра в кэмари [9].
– Госпожа, – Киоко увидела перед собой самого юного самурая сёгуна. Она не помнила его имени, но знала, что он впечатлил Мэзэхиро-доно настолько, что тот впервые взял в свой отряд столь молодого воина, едва ли не вчерашнего ученика. – Этот подарок просила передать моя мать, Мика Фукуи. Она сама пошила его для вас из лучшего шёлка, собственноручно окрасила нити и вышила узор, – он вручил ей свёрток в бумаге цвета чистого неба, перевязанный шёлковой лентой и украшенный жемчужными нитями. В затейливый узел была вплетена веточка горной ивы – символа свободы. Редкое растение, в Иноси его нигде, кроме дворцового сада, не найти. Мама говорила, что эта ива любит горные реки. Интересно, откуда она у обычной мастерицы?
Киоко потянула за конец ленты и, не успев опомниться, развернула бумагу. Подарки не принято открывать сразу, и обычно этим занималась Кая, разбирая и раскладывая все подношения. Но это неожиданное украшение в виде веточки заставило Киоко развернуть свёрток и осмотреть наряд. На вытянутых руках она держала простое – всего в два слоя тонкой полупрозрачной ткани – кимоно цвета моря, белая вышивка пеной набегала на подол и рукава. Это было оно. То самое платье, что ей снилось. Она снова стояла в нём посреди Кокоро, снова слышала голос Ичиро.
Я надеялся, это никогда не повторится.
– Киоко, всё хорошо? – голос отца вырвал её из забытья. Она кивнула.
Сад наполнился шепотом.
– Это нагадзюбан? [10]
– С такой вышивкой? Нет же…
– Но оно такое тонкое… Кто же носит наряды всего в два слоя!
Киоко взяла себя в руки и бережно передала подарок Кае.
– Это великолепно, – обратилась она к самураю, выжидательно смотревшему на нее. – Скажи госпоже, что её работа весьма изящна. Пожалуй, я бы хотела её лично поблагодарить. Пусть она посетит завтра дворец. Передашь ей мою просьбу?
– Конечно, Киоко-химэ, как прикажете. Для неё это будет большой честью, – он поклонился и отошёл в сторону, пропуская следующего дарителя. Отец одновременно с этим чуть склонил голову к Киоко и тихо проговорил:
– Думаю, пора оставить это служанкам и идти к столам. Мы и так здесь задержались.
– Ещё немного, хорошо? – она посмотрела на отца, и тот едва различимо кивнул. Киоко понимала, что им действительно пора – гости и так ждали слишком долго, торжество не начнется без неё, но она хотела увидеть того единственного дарителя, сумевшего поселить в ней любопытство. Иоши обещал преподнести свой дар здесь, в числе прочих. И это, судя по всему, будет не белый нарцисс, ставший разочаровывающей её традицией.
После нескольких знакомых жителей дворца и местных мастеров Иноси к ней подошёл даймё Восточной области:
– Киоко-химэ,
сей подарок примите
восточной земли…
Его слуга передал Кае большой прямоугольный предмет, завёрнутый в бумагу.
– Лучший художник
рисовал это к вашим
лазурным глазам.
– Моим глазам? – иногда одержимость знатных людей искусством вызывала у Киоко недоумение, но она постаралась не показывать своих чувств. – Это весьма необычный подход. Пожалуй, я взгляну на ширму прямо сейчас, если не возражаете, – она улыбнулась, гость кивнул, и Кая аккуратно сняла бумагу.
Служанка осторожно освободила ширму от обёртки и разложила, чтобы оценить рисунок целиком.
Киоко как заворожённая смотрела на своего бога, развернувшегося над морем на всех шести панелях. И он так же пристально смотрел ей в глаза. Его взгляд напоминал ей собственный – лазурный, цвета Драконьего моря, столь необычный для Шинджу. Жители острова рождались с глазами всех оттенков каштана или воронова пера, но принцесса родилась с глазами, принадлежащими Ватацуми – самому хозяину Рюгу-Дзё. Дракон требовательно смотрел на неё с ширмы, словно чего-то ждал. Под этим взглядом она почувствовала себя провинившимся ребёнком, будто уже не оправдала возложенных надежд. – Кая, распорядись поставить её в моих покоях. Благодарю вас, господин, это великолепный подарок. Я буду рада начинать день с лицезрения величия Ватацуми и столь изящного искусства художника.
Даймё откланялся и ушёл, явно довольный тем, что его подарок пришёлся по душе. За ним стоял Иоши, в его руках вопреки ожиданию не было цветка.
– Киоко-химэ, – он склонил голову и протянул ей предмет, аккуратно упакованный в расписной шёлковый платок. – Позвольте поздравить вас.
Киоко приняла подарок из рук жениха и залюбовалась белым журавлём, сидящим на сосновой ветви. Он уже расправил крылья и вот-вот готовился взлететь.
– Какая чудесная работа… – она рассматривала оперение птицы, её острый клюв и то, что художнику удалось передать лучше всего – решимость во взгляде. Журавль ни в чём не сомневался. Журавль вот-вот полетит, он это знал и просто делал то, что должен. Хотела бы она быть таким журавлём.
– Не сочтите за дерзость, но у меня есть просьба, – Иоши был необычайно многословен сегодня. – Снимите платок, что служит обёрткой, когда будете у себя. Там ничего предосудительного, – поспешил он заверить, – но мне бы… Мне бы не хотелось делить ваши впечатления с кем-то ещё, – последние слова он произнёс тише и на одном выдохе.
Какая странная просьба. Однако Киоко постаралась не показать смущения. Напротив, она сдержанно кивнула и протянула подарок Кае.
– Пусть и его отнесут сразу в мои покои, – распорядилась она, и Кая забрала свёрток. Иоши поклонился и молча отошёл, его место занял следующий даритель.
– Благодарю вас, – обратилась она ко всем, кто ожидал своей очереди, – и я бы рада принять ваши подарки лично, но, боюсь, тогда мы до вечера не начнём праздновать. Так что, пожалуйста, оставьте всё здесь и проходите к столам, вам скоро подадут угощение.
Придворные расступились перед императором и принцессой, и они прошли за стол у противоположной от входа стены, откуда было видно весь зал. Кто-то уже сидел, кто-то приходил с улицы, заслышав о начале обеда, а кто-то оставался в саду или у театра, наслаждаясь развлечениями. Столы были уставлены закусками, и Киоко не волновалась, что гости останутся голодными, но сама она, не съев и рисинки с самого утра, с нетерпением ожидала основных блюд.
Когда большая часть гостей заняла места, появилась прислуга с первыми подносами и в зале наступила тишина, нарушаемая только отдалёнными звуками фуэ с улицы. Новое развлечение началось: каждый гость склонился над своим блюдом, чтобы узнать ответ на съедобную загадку.
Перед Киоко поставили поднос с четырьмя блюдами: бульон с водорослями – во славу Ватацуми, конечно. На её день рождения всегда готовили именно такой, подчёркивая её связь с морским богом. А вот вместо традиционного запечённого тофу, украшенного цветами, во второй пиале были рисовые лепёшки моти. Киоко невольно усмехнулась и тут же прикрыла рот рукавом, отец покосился на неё, но ничего не сказал. Загадка оказалась слишком легкой – моти всегда подают на свадьбах. Она взяла палочками одну лепёшку и отправила в рот. Закуску начинили маринованными овощами, только почему-то не острыми, а солёными. Видимо, намёк на солёные слёзы Киоко из-за отложенной свадьбы. Она едва сдержалась, чтобы не пошутить об этом при отце. Держать себя в руках и сохранять лицо было всё труднее.
Третьим блюдом были неинтересные для Киоко бобы натто – она их не любила, не ела и немножко презирала за их внешний вид, а потому старалась даже не смотреть в сторону той пиалы. И последним блюдом на подносе был салат из красных овощей и тёмно-зелёной зелени – обязательный на всех банкетах времени жизни. Там же она разглядела шёлковый тофу – символ шёлковых нарядов. Рядом с блюдами неизменно стояли четыре маленькие пиалы с приправами на любой вкус: саке, соль, соевая паста и рисовый уксус.
Все порции были большими, несмотря на то что таких подносов за весь праздник вынесут ещё по меньшей мере два, а может быть, учитывая, что готовились к свадьбе, – и все
