кольчуге было изрядно изранено, глаза горели белым, обтянутое серой кожей лицо застыло в жутком оскале. Ульд успел отскочить, выхватить меч, отбить удар щербатого топора, когда к нему подобрались ещё умертвия не менее ужасающего вида, вшестером оттеснили колдуна от оберегов, зажали в кольцо, не давая вернуться под защиту. Игви мощным прыжком влетел в спину ожившего трупа, бросился на остальных, валил на землю, рвал клыками мёртвую плоть. Ферр вскинул лук, стрелял, целил в тёмные шеи, и враги падали, рассыпались в прах на мгновение, но тотчас восставали вновь и кидались в атаку.
Чародейка с тревогой наблюдала за боем, вцепившись пальцами в ремень клёрса. Видела, что драугров уничтожить невозможно: вначале пришло шестеро и так же оставалось в любой миг битвы, сколько бы стрел и ударов не получили они прежде. А у Эйдре не было средства помочь: в умертвиях нет жизни, которой она сумела бы управлять.
– Оружием их не взять! – что есть мочи заорал Ульд, пытаясь при том вернуться в круг. – Игви, ко мне!
Вдвоём псу с колдуном пробиться сквозь мертвецов не удавалось – они поднимались вновь слишком скоро. Стрелы Ферра чуть замедляли новые атаки, однако сил и с ними недоставало. И Эйдре не выдержала, обернулась волком, ринулась на подмогу мергу и Игви. Жрец что-то крикнул, но она не разобрала слов, лишь почудилось, что стрелы полетели злее прежнего. С поддержкой Ферра Эйдре с Ульдом и псом кое-как оттеснили мертвецов, почти добрались до оберегов. В последний миг топор одного полоснул по лапе чародейки, она взвизгнула от боли, дёрнулась в сторону, но Игви схватил за загривок, втянул вместе с мергом под защиту. Ферр выругался, всадил умертвию, ранившему сэйд, стрелу прямо в глаз, а после от ярости расстрелял ещё дважды, стоило тому подняться. Когда вновь взглянул на Эйдре, она сидела рядом с Ульдом, зажимала правую руку, и ничего в этот момент не хотелось жрецу так, как броситься прочь от оберегов и прикончить всякую тварь, посмевшую угрожать его деве.
Мерг, не отрываясь от заклинания, подтолкнул ногой к чародейке свою сумку. Эйдре отыскала зелья, принялась обрабатывать рану. Умертвия напирали, но не могли пролезть внутрь барьера, лишь махали оружием, бессильные добраться до людей сквозь незримую стену. Кто-то зацепил стоящего рядом, и они с тем же остервенением, с коим прежде бросались на живых, принялись рубить друг друга. Эйдре отвела глаза от этого зрелища, уткнулась лбом в бок Игви, слушала лязг металла да напевы Ульда, изгоняющего драугров прочь из срединного мира. Ферр устало опустился на землю, смотрел внимательно, готовый в любой миг броситься на помощь, хоть и понимал, что это лишнее, а сделать он один с почти пустым колчаном уже способен мало.
Наконец, последнее слово в чарах Ульда было пропето. Умертвия рассыпались в прах и больше не поднялись. Он хотел помочь Эйдре встать, выйти из круга, но чародейка дёрнула за полу плаща и напомнила:
– Те призраки у дома. Ты сказал, они уйдут, когда сумеют разобрать зов нижнего мира, но пир мертвецов заслышал даже ты, живой, а они нет. Сможешь им помочь?
Мерг понимал, что сэйд права. Оставить их здесь означало бросить на пороге миров, не зная, сумеют ли они найти путь к последнему пристанищу. Потому Ульд тяжело вздохнул, опустился на землю рядом с Эйдре и принялся читать другое заклинание. Призраки у дома дрогнули, оторвались от пустых дел, потянулись в сторону реки. Уходили один за другим, а на лицах застыли кроткие улыбки. Колдун замолк, обхватил голову руками, прикрыл глаза. Подоспел Ферр, оглядел всех, принялся хлопотать над раной Эйдре.
– Даже шрама не останется, – пообещал он, когда закончил с чарами, поцеловал руку сэйд, а после хмуро спросил: – Ты за каким гвархом вылезла?
– Помочь, кзачи, – огрызнулась чародейка.
– Не зацепили? – Ферр обернулся к Ульду.
Мерг качнул головой, утёр ладонью пот и заверил:
– Пустяки, просто устал.
У Игви серьёзных ран не обнаружилось, лишь несколько неглубоких, но их быстро обработал жрец, дав тем самым спутникам ещё немного времени на отдых. После они поднялись, собрали вещи, огляделись.
– Слуа. – Ульд, не отрываясь, рассматривал кучки праха. – Не обычные умертвия, а само воинство Мерга. Они стояли за границей, где быть не должны. Словно ждали чего-то…
– Что делаем дальше? – спросил Ферр хмуро. – У ведьмы может не найтись ничего иного, кроме ещё одной встречи с ними, а ответов ты не добьёшься и тогда.
– И там деревня живая. Прямо под боком. Я бы туда вовсе не пошёл теперь, – не хочу даже повода им давать выйти. От Хегги вестей пока нет, стало быть, у неё всё спокойно. Хорошо бы, чтоб так оно и оставалось как можно дольше.
– А давайте отправимся в Фелб? – с надеждой попросила Эйдре. – Посмотрим большой город, раз есть время до зимы. И оттуда до вершины Духов рукой подать.
– Ну что, вытерпишь нас ещё четыре луны до Сайма, колдун? – поинтересовался Ферр с насмешкой.
– Если пообещаете не помереть прежде, кидаясь мне на помощь, – весело улыбнулся он в ответ. – За одного устал бояться.
Игви дёрнул ушами, привычно ткнулся носом в руку мерга и первым побежал по тропинке. Остальные поспешили следом, к лодке, которая уже не понадобится хозяину, но в последний раз подсобит спутникам в переправе.
Глава 8. И даже смерть не разлучит нас
Леса и рощи с их густыми кронами, где удавалось прежде хоть слегка укрыться от осенней непогоды, остались далеко за спиной. После решения отправляться к Фелбу и переправы странники окольными путями вернулись на большой тракт. По нему и шагалось приятнее: продуваемая каменистая дорога высыхала куда быстрее вытоптанных в сырой земле тропок в вечной густой тени вековых деревьев. Деревушку Хегги, имени которой Ульд так и не вызнал, миновали стороной, зайти не рискнули. Тракт вёл теперь по ветренному побережью, среди длинных, словно накрытых изумрудным бархатом холмов. А по правую руку шумело тугими волнами море цвета тёмной стали: пенилось, накатывало на древние утёсы, ласкало рассыпанные по берегу щербатые валуны.
Когда Эйдре впервые его услыхала, насторожилась, замерла и вытянулась по струнке. Спросила, что в Ирде поёт таким дивным голосом. Мерг обещал, что вскоре она увидит, вывел ближе к воде, а дева застыла, не отрывая глаз, схватилась за ремень клёрса, и казалось, будто время над ней здесь не властно, как в музыке или пляске. Платье и плащ трепал беспокойный ветер, из кос выбивались непослушные локоны, чудились жарким пожаром на фоне серого неба. Ферр тоже любовался, слушал да едва заметно улыбался своим мыслям: ему-то прежде моря было взять неоткуда. Жрецу думалось, что слова даже самых искусных песен не могли рассказать ни о запахе соли, крепко
