из смотрителей.
– Понимаю, – кивнула Финарра. – И тем не менее хорошенько подумай насчет…
– Убежища?
– В ближайшее время любовь будет нуждаться в подобных убежищах.
Фарор пристально посмотрела на капитана и кивнула:
– Я подумаю, капитан.
– Очень хорошо. Похоже, нам придется ехать наперерез: полагаю, эта дорога забита по крайней мере до монастыря Йеннис.
– А вы бы на их месте пошли на подобную сделку, капитан?
Финарра бросила на свою спутницу взгляд:
– У меня никогда не было детей, смотрительница, так что ничего на сей счет сказать не могу. – Она покачала головой. – Но полагаю, что если не видишь впереди никакой надежды, однако в то же время предлагают спасение для твоих детей… Что ж, какие мать или отец не пожертвуют всем ради того, чтобы спасти ребенка?
– Думаю, шейки это прекрасно понимали, – заметила Фарор. – И все же… когда я наткнулась на один из их отрядов на развалинах бандитского логова, они упомянули мимоходом, что сделали разбойникам похожее предложение, однако матери предпочли перерезать горло собственным детям.
Финарра моргнула:
– Весьма эгоистичный поступок, на мой взгляд.
– Возможно, капитан, некоторые ценят свободу выше самой жизни.
– Согласна, если это твоя собственная жизнь. Сомневаюсь, что хоть кто-то из детей обрадовался поцелую клинка.
Фарор Хенд замолчала, не в силах возразить, но страшное воспоминание продолжало ее преследовать. Какое-то время обе женщины медленно ехали по неровной каменистой почве.
– Капитан, – наконец проговорила Фарор, – мне потом много ночей подряд снились матери и отцы, убивающие собственных детей. Но им не предлагали никакую сделку, и их не вынуждала к этому никакая угроза.
– Если у родителей не было причины так поступать, то сновидение и впрямь не из приятных.
– На самом деле причина в каком-то смысле была, капитан. Я видела, как с каждым убитым ребенком росло богатство убийц: груды монет, драгоценные камни и шелка, рабы у их ног. Я видела, как они жирели, но за окнами мерцали языки пламени, подбираясь все ближе и ближе.
– Сосредоточимся лучше на нашей задаче, смотрительница, и не будем больше говорить о ночных кошмарах.
Финарра Стоун пришпорила лошадь и поскакала вперед, а Фарор Хенд последовала за ней. День клонился к закату, и поток фигур на дороге слева от них слился в серую массу, среди которой не вспыхнуло ни единого огонька. Вскоре их все поглотил мрак.
Лагерь легиона Хуста за пределами штабного шатра предавался шумному празднеству. Хунн Раал с улыбкой смотрел на сидевшую напротив него женщину.
– В былые времена это могло показаться лишь скромным жестом, – сказал он, – но сейчас представляется мне истинным благословением.
Торас Редон даже не улыбнулась в ответ. Выражение ее лица не менялось, и это начало раздражать капитана. В левой руке женщина держала кружку, а в правой – кувшин вина из своих личных запасов, поставив оба сосуда себе на колени.
– Если вы полагаете, капитан, – ответила она, слегка растягивая слова, – что подаренного моим солдатам вина и эля достаточно, чтобы между нашими легионами навеки установилось согласие, то любовь к спиртному явно завела вас куда-то не туда.
Хунн Раал поднял брови:
– Мне всегда было больно слышать, командир, что мы воспринимаем друг друга как соперников…
– Ваша неприязнь к Хусту не имеет ничего общего с соперничеством. Вы боитесь нашего оружия и его боевых песен. Вряд ли мои бойцы нуждаются в угощении, чтобы достичь мира между нами, но, возможно, подобная щедрость в отношении ваших собственных солдат могла бы многое улучшить.
– Боевых песен? Во имя Бездны, командир, у нас найдется множество слов, чтобы описать сверхъестественные вопли вашего оружия, но уж точно не языком музыки.
Торас продолжала бесстрастно смотреть на него.
– В самом деле? Какой вдохновляющей симфонии вам хотелось бы для войны, капитан? Барабанного боя, заставляющего сердце биться чаще? Крещендо в момент смертельной схватки двух врагов? Траурной мелодии, опускающейся, подобно пеплу, на сцену той резни, что неизбежно за этим последует? Вы романтик, капитан? Мечтаете о славе и добродетели, героизме и отваге? Разве все мы не братья и сестры – под доспехами, под кожей и вплоть до самых костей, которые в конце концов сгниют в земле, независимо от их происхождения? – Торас подняла кружку и сделала еще глоток. – Неужели таков явившийся к нам мужчина? Пьяный и сентиментальный, но при этом всегда готовый направить обвиняющий перст на неверующих?
Хунн Раал с трудом удержался от резкого ответа.
– Легион Хуста провозглашает себя легионом Матери-Тьмы…
– И Урусандер этим недоволен? А вы?
Он покачал головой:
– Командир, среди вас есть отрицатели.
– И что с того?
– Они не принадлежат Матери-Тьме.
– Разве?
– Конечно.
Женщина снова долила в кружку спиртного, как делала после каждого глотка.
– Слишком многое ослабляет вашу решимость, капитан. Сомневаясь в себе, вы создаете врагов, будто фигурки из грязи и соломы. Но чьи изъяны при этом проявляются? Знаете, как говорят старые солдаты? «Ценность каждого измеряется его врагами». Но вы отказываете врагам в уважении, хотя при этом преувеличиваете угрозу с их стороны. Сможете объяснить это противоречие, капитан? Или вы слишком пьяны?
Эта ночь началась как состязание в выпивке: по крайней мере, так Хунн Раал истолковал вызов, который прочитал в глазах женщины-командира, когда она пригласила его сесть за стол вместе с ней. Тем временем в лагерь въехали повозки, с которых довольные солдаты начали выгружать бочонки с элем и вином, против чего Торас Редон нисколько не возражала. Он попытался привести мысли в порядок.
– Я уважаю опасность, которую они представляют, командир. Именно потому я к вам и приехал. Наши легионы должны вместе встать на защиту Матери-Тьмы.
– Как я понимаю, капитан, сама она не отдавала подобного приказа. Матерь-Тьма никого ни к чему не принуждает. – Торас Редон внезапно фыркнула. – Да и как бы она могла это сделать, если никто не знает истинных даров ее культа? Какова будет наша награда, если мы сочтем ее богиней? Чего стоит эта вера? Жрицы нежатся в своих постелях среди шелковых подушек. Матерь-Тьма не провозглашает никаких законов и ничего от нас не требует. Что же она за богиня такая, если даже не оценивает собственное могущество числом приверженцев? Хоть поклоняйся ей, хоть не поклоняйся – в любом случае ничего не меняется.
– Я простой солдат, командир, и, признаюсь, стараюсь избегать сбивающих с толку религиозных практик. Я вижу мир так, как его подобает видеть солдату. Все мы носим мундиры, будь они пошиты для войны, политики или религии.
– Неужели в Куральде Галейне не хватит места для всех нас?
– Даже если бы нам принадлежал весь мир,
