мне призрака. Она без слов благодарит меня, но на большее у неё не хватает сил. Папа подходит, но не решается сесть рядом со мной. На самом деле никто не садится рядом со мной, как будто диван – это моя территория, и они должны спрашивать разрешения, чтобы войти на неё. Но вот Раймон делает шаг ко мне, и я безмолвно благодарю его.
– Как ты? – спрашивает он меня вслух.
Мне трудно говорить, и я удивляюсь, почему он не задал этот вопрос без слов, но потом я смотрю на папу. В конце концов, он тоже, наверное, волнуется. Когда я говорю им, что со мной всё в порядке, что я устала, но всё в порядке, Раймон заполняет моё сознание тихой колыбельной, и мне требуется всего несколько секунд, чтобы её узнать. Это не папа пел мне. Это Раймон был здесь, пока я пыталась спасти Эвию и её ребенка.
«Ты позвала меня».
Я не помню, не знаю, в какой момент я произнесла его имя, но предполагаю, что это могло произойти, пока я бежала к хижине или во время приступа паники перед школой.
Я подхожу к креслу-качалке и сажусь на деревянный табурет из того же дерева, что пол и стены хижины. Я даже не замечала его поначалу, так он с ними сливался.
– Сколько времени ты мне даёшь? – спрашивает Эвия.
Я не могу ответить. Никто не осмеливается высказаться, но все мы задаём себе один и тот же вопрос: сколько времени мы выиграли? С таким медленным сердцебиением ребёнок долго не протянет, а Эвия достигла максимума, который она может вынести. Они оба чуть не погибли.
«Зойла, – говорит она мне, – ты должна его спасти».
«Не волнуйся, я спасу вас обоих».
Я знаю, что нарушила своё обещание не лгать ей, но она слишком слаба, чтобы спорить или напоминать ей, что мы делаем всё по-моему. «Нет, Зойла, мы с тобой обе знаем, что ты не сможешь спасти нас обоих. Не говори им, не позволяй отцу уговорить тебя, просто спаси моего ребёнка. Обещай мне, что сделаешь это».
А может быть, у неё ещё есть силы. И их достаточно, чтобы вырвать из меня это обещание. Я не могу обещать ей ничего подобного, это не то, о чём мы договаривались.
«Я предупреждала тебя, что мы всё сделаем по-моему».
«Ты в долгу перед своей матерью, Зойла. Обещай!!!»
«Я обещаю».
Все вокруг молчат. Они знают, что мы разговариваем, но Эвия заблокировала их, и хотя им очень хочется узнать, о чём мы говорим, они не спрашивают. Глаза отца молча умоляют, и мне невыносимо смотреть на него. Только Раймон слышал наш разговор, потому что я впустила его в свою голову, когда увидела, что задумала Эвия. Может, это нечестно по отношению к ней, но мне нужен кто-то, с кем я могу поговорить обо всём этом, кто-то, кто не будет говорить мне, что делать, кто не будет принимать сторону Эвии или обвинять меня в том, что я только что пообещала ей. Кто-то, кто просто выслушает меня. А Раймон слушает лучше всех на свете.
Он направляется к нам. Я жду, что он встанет рядом со мной, но он проходит мимо, обойдя кресло-качалку, останавливается за Эвией и обнимает её. Он прячет лицо в её волосах и плачет. Они оба плачут. Не могу поверить, Раймон, эльф, тот самый, с медленным сердцебиением и спокойным голосом, тот самый, который стоял, не шелохнувшись, пока я раздевалась перед Советом, тот самый, который вчера едва согласился любить меня как человека, плачет.
А потом я смотрю на Эвию.
Чёрные волосы обрамляют бледное лицо, глубокие, тёмные глаза. Чёрт! Это его сестра. Раймон смотрит на меня и кивает. Он скрывал это от меня. Всё это время. Ему не нужно было обманывать меня. Он извиняется глазами, но уже слишком поздно. Вот что мы делаем с эльфами – учим их лгать, прятаться, предавать. Я попросила его стать для меня человеком, и я своего добилась.
Я выхожу из хижины, не попрощавшись. Медленно закрываю дверь, чтобы не шуметь, но в своём воображении захлопываю её как можно громче.
Глава 24
Роскошь иметь друга
Я прогуляла один день в школе, и хотя у меня нет никакого желания идти на занятия, ещё меньше мне хочется объясняться. Я достаточно пропустила перед Рождеством, и последнее, чего я хочу, – это чтобы учитель расспрашивал бабушку. Вчера, увидев, в каком состоянии я вернулась домой, она не сказала ни слова. Просто обняла меня и плакала со мной, казалось, несколько часов. Я почти не спала, и зеркало показывает мне тёмные круги под глазами и недружелюбное выражение лица, которое, как я надеюсь, мне удастся скрыть. Я не притворяюсь, когда спускаюсь к завтраку, потому что бабушка тоже устала. Она даже не прячется на кухне, она всё ещё в гостиной, где я оставила её вчера вечером: сидит с пультом от телевизора и переключает каналы, даже не замечая, что идёт по каждому из них. Я не спрашиваю, ложилась ли она спать, чтобы ей не пришлось врать. Она также не спрашивает, спала ли я.
Я ставлю завтрак на поднос и несу его в гостиную. Прежде чем сесть рядом с ней, я предлагаю ей кофе, хлопья, чай с ароматом розы, который она так любит. Но она ничего не отвечает, просто качает головой и продолжает переключать каналы.
– Эвия его сестра.
Она открывает глаза, словно внезапно пробуждаясь ото сна.
– Эвия – сестра Раймона. И никто из них не сказал мне об этом. И даже папа. Уверена, он тоже это знал.
На секунду мне в голову приходит вопрос, но я его отбрасываю. Бабушка не сделала бы со мной ничего подобного. Она гладит мою руку.
– Ты можешь её спасти?
Я не отвечаю. Мне хочется забрать у бабули пульт и самой переключить канал, но я думаю, что она скорее задала вопрос в воздух, чем лично мне, и не ждёт ответа. Я молча доедаю свой завтрак и поднимаюсь наверх, чтобы одеться. Когда я спускаюсь снова, телевизор выключен, а из кухни доносится шум. Она вернулась в свою естественную среду обитания, в траншею с запеканками и дрожжами.
Мы прощаемся, как в любой другой день. Бабушка просит меня не возвращаться поздно, и я обещаю постараться. Это самое большее, на что я могу пойти, и она это знает, поэтому просто кивает.
На другой стороне леса из ниоткуда появляется Джон. Прошло всего несколько дней с тех пор, как я нашла его под колёсами грузовика, а теперь он идёт, чеканя мяч, как ни в чём ни бывало. Если бы можно было так же легко стереть другие шрамы. Я спрашиваю его, откуда он знал, что встретит меня здесь, и он смеётся.
– Ты всегда исчезаешь в этом лесу, это было легко.
Это правда. Граница моей жизни проходит в лесу. С одной стороны Джон, школа, человек, которым я могла бы быть, а с другой – эльфы, папа, Эвия и ребёнок. Раймон.
– Давай побросаем мяч в корзину?
– У нас уроки, – говорю я, и даже сама слышу, как сухо это звучит.
– Ещё полно времени. Или ты боишься, что я выиграю?
Я не хочу читать его мысли, но замечаю, что его дыхание ускоряется, а вокруг него появляется облако ярких цветов. Не один цвет. Он не грустит, не радуется, не волнуется и не испытывает подъём, а всё одновременно или вообще ничего, невозможно понять. Мне нравится калейдоскоп, который он неосознанно несёт за собой. Большинство людей вокруг меня, даже эльфы, прозрачны, я знаю, о чём они думают, что их беспокоит или какое настроение ими управляет, но Джон – это хаос эмоций.
– Ты считаешь, что это достаточное преимущество?
Я не понимаю, что он имеет в виду. Мы оказываемся в сквере перед школой, и я не знаю, как мы сюда попали. Джон держит мяч двумя руками и смотрит на меня, ожидая ответа. Думаю, он предложил игру, но я не слышала ни единого его слова.
– Ты опять ушла в себя. Хотел бы я знать, что тебя так отвлекает.
– Прости, я думала о бабушке.
– Не оскорбляй меня, Зойла. – Его лицо становится очень серьёзным. – Тебе не нужно раскрывать мне свои секреты, но не держи меня за дурака.
Я хочу ответить ему, но уже
