утёс.
Наконец каменистый берег приблизился настолько, что матросы осмелились покинуть болтавшуюся в стороны шлюпку и вплавь устремились к земле.
Мерти и тот, что опекал его, остались в лодке. И тогда штурман дополз до носовой части шлюпки и, вцепившись в края её, всмотрелся в клокотавшую воду. Его сердце содрогнулось. Из воды на него взирало детское лицо. Ясные, прозрачно-серые глаза мальчика смотрели на него в упор с любопытством и простотою. На бледном лице отразилась улыбка. Мальчонка обеими руками подпирал шлюпку. Но тут лодку подбросило, Мерти услышал, как чиркнуло её дно о подводный камень.
Мальчика с силой тряхнуло, он изменился в лице. Улыбка сошла, и боль исказила красивые черты. Мальчуган отпустил шлюпку.
Мерти бросился в воду, напрочь игнорируя окрики матроса. Он подхватил своего спасителя, тот слабо цеплялся за руку Мерти. Слава Создателю, было неглубоко, да и сил у Мерти ещё осталось. Он из последних сил сражался с налетавшими подобно стервятникам волнами, и смог их всех одолеть. Его ноги коснулись дна, и он взял мальчика на руки, тот, совсем беспомощный, лежал в его объятиях, не противясь и не желая вырваться. На вид не старше десяти лет, отчего-то подумалось Мерти.
Шлюпка была совсем близко, матрос прыгнул за борт и за канат подтягивал судёнышко к камням берега.
– Брось ты эту нечисть! – крикнул он Мерти в спину. – Русалки топят корабли и губят моряков.
– Нет!
Мерти остановился на миг. Мальчик еле дышал. Из распоротого камнем бока сочилась кровь. Жизнь уходила из малыша в море.
Длинные, такие же как у Мерти, каштановые волосы, облепили влажное лицо мальчика. Его бесцветные губы безмолвно шептали. Мерти склонился к ним. То, что услышал он, потрясло его, выжгло внутри остатки жизни. Лучше бы встретиться с той скалой в назначенный срок, лучше бы пойти на дно с Морной и капитаном, лучше бы…
Рыбий хвост слабо качнулся. Белое скользкое тельце вздрогнуло.
Мальчик издал молчаливый стон. Жабры под рёбрами сомкнулись. Глаза, прозрачно-серые, пронзительные и до боли знакомые застыли. Жизнь ушла в море.
Так Мерти и застыл, слепо уставившись в детское лицо, стоял и стонал.
– Да что с тобой, штурман? – Моряк заглянул Мерти за плечо. – Селёдка сдохла? Подумаешь. Брось её. Все дохлые русалки становятся пеной, это любому моряку извес…
– Да как ты смеешь! – гневно бросил Мерти в лицо матросу. – Этот малыш… этот… он нам жизнь спас!
– Нам ли?
Его глаза красные ли от слёз, или соли морской, горели таким лютым гневом и болью, что матрос отшатнулся от него и, перекрестившись, сплюнул, тут же пошёл дальше, волоча за собой лодку.
– Свихнулся, точно! Воды нахлебался. Лучше бы помог шлюпку дотащить.
А Мерти упал на колени. Вода била ему в спину, но он никак не мог разжать объятия и отпустить тельце, холодевшее с каждой минутой всё сильнее.
Наконец, решившись, он бережно, точно заветное сокровище погрузил мальчика в воду, отдавая той следом за жизнью и тело.
– Ступай, сынок, – тихо, скорбно простонал Мерти, – ступай домой. И передай привет своей матери. Передай, я не забыл и никогда не забывал о ней. Рано или поздно, мы встретимся. Все.
Обломки
– Флора! О, нет! Лори, ответь! Ответь же мне!
Морской берег затопило отчаяние. Три фигуры, три жертвы неумолимого шторма у самой кромки пенной воды. Одна из них, совсем юная девушка, златовласка, склонилась над сестрой, что опередила её в миру на семь лет. Черноволосая голова девы безжизненно покоилась на коленях младшей, а та обнимала её, судорожно и ласково, взывала со всей болью. Несколько малых обломков корабля с волнами наплывали на подол платья бездыханной девушки, тёмного, как утреннее небо в бурю, и, задержавшись недолго, тут же отчаливали обратно, чтобы вновь вернуться.
– Лори!
Глаза цвета зимнего неба застыли на бескровном лице. Несколько тёмных прядей змейками проползли по бледной щеке и остались лежать на ней. Посинелые губы, прежде алые, раскрылись и замерли на полуслове. И её рук коснулась синева. Милых, ласковых рук. Тех, коими сыграно столько песен на клавесине, которыми сплетено столько покрывал кружева, которыми написано столь много дорогих и близких сердцу словечек.
– Флора!
Боль жгучая, что горче соли. Боль неистовая, что сильнее промозглого ветра и хладных морских вод. Они соединились в крошечной фигурке на бесконечном, истерзанном утренней бурей берегу, они влились в имя, стоившее жизни.
Третий, тот, кто спас, помог дотянуть до берега в этих длинных неудобных тяжёлых платьях, – мужчина лежал тут же. Молодой и прекрасный как древний бог, нагой и с рыбьим хвостом вместо ног. Зеленовато-солнечные волосы его, длинные и волнистые, разметались на песке подобно отторгнутым морем водорослям. Он еле дышал, жаберные щели под рёбрами вздымались и опускались с трудом. Почти все силы он отдал на спасение сестёр, но более ради той, чьи небесные глаза застыли, с удивлением взирая ввысь.
– Сестрёнка, Лори, молю, очнись!
Златовласка не верила, не желала верить. Нет, кто угодно, но не она, не та, что была её сердцем. Как ей жить дальше без сердца? Смерти подобно. Без печальной улыбки. Без обожаемого носика, который так забавно вздрагивал, когда его хозяйка хмурилась. Без лукавства милых сёстриных глаз, что в грозу наливались свинцом, а в радость – лазурью. Как? Смерти подобно.
Зачем они дали согласие на то путешествие? Утро, а будто уже сто лет кануло вместе с каравеллой. Господи! Матушка и батюшка так и не узнают! Будут ждать, волноваться, а корабль так и не войдёт в порт. И ей не выбраться с этого острова, да и ни к чему уже.
– Лори! Ответь мне! Не смей меня бросать, Флоранс Д,Оранж, слышишь?
Мужчина шевельнулся, стон вырвался из его бледных уст. Рука, усыпанная перламутровыми чешуйками, потянулась и нащупала безжизненную кисть той, что в ушедшую ночь стала превыше жизни. Его пальцы сомкнулись на её холодных перстах. Вновь стон боли вырвался из его груди.
– Живи! – прохрипел он, из последних сил стискивая хрупкие ледяные пальчики.
– Ты умрёшь, Аэрин, – предостерегла его златовласка. – В тебе жизни осталось чуть.
Но он будто не слышал, сжимал сильнее последнее объятие, пусть и пальцев.
– Живи!
– Остановись, Аэрин! – Сердце девы наполнилось жалостью и благодарностью к возлюбленному сестры. – Вернись в море, живи. Ещё есть шанс, для тебя.
– Как жить без сердца? – услышала она в ответ слова, что сама готова была бросить миру. – Живи!
Он застыл подле той, чью ладонь на последнем вздохе сжимала его рука. Глаза цвета молочного моря, широко распахнутые, устремили вечный взор в поднебесье.
Вокруг всё замерло. Чайки опустились на воду и не смели издать ни звука, вода присмирела и угомонила ход волн. Даже взбалмошный ветер, и тот, схлынул и затаился на серых камнях, облепленных бурыми водорослями. Мир прощался с жизнью.
Вдруг по бледному лицу темноволосой девы пробежала лёгкая тень. Она едва
