сошла без остатка.
Стремился галеон к островку бледного света, сочившегося из густо устланных тучами небес. Луна – ночная владыка, пыталась разжать оковы, что затмевали её серебристое свечение, лишь малому лучу удалось добраться до бесновавшихся волн. Но проклятое море не хотело так просто отдавать свою добычу, и волны становились всё круче и всё безжалостнее. Корабль бросало из стороны в сторону, грозя перевернуть на бок и поглотить чёрной водой.
Но бесстрашный галеон не сдавался, он шёл к лучу, до которого было всего ничего подать рукой… шёл уже третье столетие.
За резным кругом штурвала крепко стоял капитан. Совсем ещё юнец, но ставленник волею судьбы – главенствовать на треклятом судне. На бледном безусом лице крепко стиснуты губы, глаза сощурены. Пальцы рук намертво обхватили рулевое колесо, так сильно, что под тонкою кожей белыми мазками проступили костяшки.
Успеть! Догнать и войти в луч! Вот единственная мысль, что одолевала капитана в ту роковую минуту. Сколько полных лун, сколько грозовых ночей кануло с той проклятой ночи…
Команда – скопище бледных теней, чётко и молниеносно выполняла любой его приказ. И теперь они, словно цирковые ловкачи, юрко сновали по корме галеона и летали меж реями, будто и не люди, а птицы, лишь бы успеть. Любая огреха, любая упущенная секунда, да нет, даже доля секунды, могла стать очередным провалом. А капитан так просто им этого бы не спустил. Не стоило его недооценивать лишь потому, что он сопливый юнец. В гневе ему уступал даже бывалый, дюжий матрос. Но хуже всего даже не трёпка, которую он способен устроить. Нет. Для команды, молящейся на этого юнца, словно на морского владыку, не существовало ничего ужаснее, когда капитан запирался в каюте и до следующего полнолуния не выходил оттуда, напрочь игнорируя команду неудачников. Вот тогда их бедные души терзались более, во стократ.
А сейчас, главное, успеть к манящему их, как чёртовы огни на дне океана, лунному просвету.
Капитан затаил дыхание, до луча осталось совсем чуть-чуть, но тут взлохмаченное море прямо-таки взбесилось.
«Никогда! Никогда тебе не видать покоя, душегуб, – зазвенели в его ушах слова знакомого голоса. – Ты не достоин света божьего. Ни солнца, ни луны не видать тебе. И пусть небо содрогнётся, а тучи скроют от взора твоего свет дня и ночи. И пусть ветра обрушатся на твоё судно и рвут его на части, швыряя и обнажая всю черноту, что сидит внутри. И пусть воды моей могилы бунтуют во всякую ночь при полной луне. И пусть эти воды не допустят тебя и людей твоих до счастливого спасения, но притом пощадят твой корабль. И да будет так отныне и всегда. Ибо нет тебе прощения!».
– Пощади! Молю тебя! Убей! Возьми мою жизнь! – завопил что есть мочи капитан, как и во все предыдущие ночи. – Отпусти мою команду, мои люди не виновны в твоей гибели, Арэлия!
«Поздно молить о милости, Сандер, – раздался за бортом галеона голос из сотен голосов. – Ты не пощадил меня, когда я умоляла тебя о жизни. Ты раздавил мой дар, мою любовь, словно это была забава. Ради тебя я оставила свой дом, семью. Но ты смеялся над моими слезами. Что тебе какая-то дочь морского царя? В гнусных мыслях ты уже видел себя супругом дочери капитана. Между прочим, в своих проклятиях капитан присоединяется ко мне и шлёт тебе бесконечное множество безрадостных ночей жизни. Он не забыл, как ты предательски вогнал ему нож в спину и выбросил его тело за борт, пока никто не видел. А ведь команда не знает, что ты его убил, но возможно уже догадывается. Всё ж три столетия прошло, что-то уже могло прийти в их глупые собачьи головы».
– Арэлия! Нет и минуты, чтобы я не пожалел о содеянном, – прокричал волнам юноша. Его лицо увлажнилось, и соль безжалостно щипала глаза. – Прости меня, всё бы изменил, если бы вновь вернулась та ночь! Клянусь!
«Это ты так поёшь теперь, ведь дочка капитана так и не досталась тебе, – нежно пропел хор голосов. – Но твоя ночь вновь вернётся к тебе. И ты так же, как и тогда сомкнёшь пальцы на моей шее. Как же коротка память мужчины! Ты каждую луну повторяешь душегубство! И это уже три столетия. Не нужно клятв, Сандер!».
– Но того быть не может! – ужас исказил красивые черты лица Сандера, застывшего в юности, словно муха в янтаре. – Я не понимаю, о чём ты говоришь?!
«Вот видишь, – грустно вздохнули волны, – всё повторяется вновь и вновь: ты просишь о шансе, и я даю его тебе, но всё выходит по-старому. Твоя душа черна, Сандер, ты не способен исправиться, а значит, мыкаться тебе и твоему кораблю, как и прежде».
– Нет, Арэлия, нет! Постой! – выкрикнул в тщетной и последней попытке юноша. – Умоляю, отмени свой суд, дай мне последний шанс!
И набрав в грудь отчаяния и мужества, добавил:
– Не во всём я был подлецом. Я ведь любил тебя, Арэлия! Любил! Да, я убил тебя в момент отчаяния и страха. Даже когда ты открылась мне и стала женою пред водами моря. Даже когда твои уста в самой нежнейшей из улыбок, с величайшей радостью и трепетом поведали мне, что под твоим сердцем пульсирует жизнь моего сына. Даже тогда мои руки не дрогнули. Но, Арэлия, не было и дня, чтобы я не жалел о своём злодеянии. Я мучился и тяготился злодейством. Я не ненавидел себя и клял. Но тебя уже не мог вернуть.
«Всё слова. Пустые мужские слова. Ты себя жалел, а не меня и наше дитя».
– Арэлия! Прими меня! Молю!
Капитан в безумном исступлении бросил штурвал и на глазах изумлённой команды, которая, к слову, ничего кроме завываний ветра да рёва волн, не слышала, ринулся к борту. Но его намерение тут же осадила высокая пенная волна. Она хлыстом прошлась по юноше и отшвырнула его далеко от рокового края.
«Живи и помни, Сандер, – разнеслось со всех сторон. – Живи и знай: не достоин ты дна морского. Но и смерти ты не заслуживаешь. Не прощу, так и знай…. Но всё ж дам тебе ещё шанс. Ещё ночь. Разве что боги вразумят тебя и сердце твоё. Чему я уже не верю».
Массивные тучи безжалостно сомкнулись, скрыв полностью небеса. Луна и её спасительное свечение пропали, предоставив одинокому галеону бороздить в кромешной тьме. Капитан вновь вернулся к кольцу штурвала и простоял за ним безмолвно до первых утренних просветов. После чего он скрылся в своей каюте, где как хорошо было известно всей команде, в полном одиночестве намеревался дожидаться следующей полной луны.
Буря
Скверные рифы на то и скверные. Никто не
