меня за спиной.
– Кто это? – прошептал он.
– Это Молли, – ответил я. – Молли, это Зак, он у нас переночует. Можно выделить ему комнату рядом с моей?
Молли ответила долгим пристальным взглядом. Потом склонила голову набок, в точности как пес Зигги, развернулась и заскользила назад к парадной лестнице. Стелить гостю постель – а может, точить разделочные ножи. С ней никогда не знаешь наверняка.
Тоби умолк и теперь крутился под ногами у Зака, который направился к подиуму, где у нас стоит Книга, раскрытая на титульном листе. Ну, не сама Книга, а ее копия – очень качественная, восемнадцатого века.
– Philosophiae Naturalis Principia Artes Magicis, – прочитал Зак, абсолютно безграмотно смягчая «с» в principia и magicis. Плиний Старший, если б услышал, пришел бы в ярость. Найтингейла, во всяком случае, это раздражало.
– Да ты охренел! Издеваешься, что ли? – завопил вдруг мой гость, развернувшись и наставив на меня указательный палец. – Ты не можешь быть отсюда, ты… ты же из простых! А это Безумство, здесь живут одни лощеные богачи да всякая нечисть.
– Ну, что сказать, – пожал я плечами, – времена меняются, уровень падает.
– Чертовы исааковцы, это ж надо, – вздохнул Зак. – Нет, надо было рискнуть, вдруг бы я свалил от Ноланов.
Любопытно, подумал я, знает ли Найтингейл, что у нас есть прозвище. А еще любопытнее, откуда субъект вроде Закари Палмера может знать, что оно означает.
– А ты-то сам кто такой? – спросил я. Попытка не пытка.
– Мой папа был из народа фей, – ответил Зак. – И поверь, это означает не гламурного красавчика в обтягивающих шмотках, а кое-что другое.
Утром меня разбудил дикий вопль. Не успев толком проснуться, я скатился с кровати, схватил дубинку и выскочил в коридор. Сказались ночи, проведенные в страхе, что Молли внезапно нагрянет. Было очень рано и еще темно, так что первым делом я включил в коридоре свет. И стоял там в одних трусах, коченея на зимнем сквозняке. Подумал уже, что просто приснился кошмар, но тут соседняя дверь распахнулась и в коридор вылетел Зак. На нем тоже были только трусы, фиолетовые боксеры. Он отчаянно и громко матерился. Заметил меня и сунул прямо под нос какую-то штуковину.
– Гляди!
Это оказалась та самая грязная сумка, что отравляла воздух у меня в машине, только теперь безукоризненно чистая. Все истрепанные швы были аккуратно подлатаны и обшиты для крепости кусочками кожи, а потертый логотип «Адидас» освежили новые стежки синих ниток. Зак яростно дернул молнию, сумка раскрылась, и я увидел внутри чистую, аккуратно сложенную одежду, источающую легкий аромат лимона и полевых цветов. Я знаю только одно создание, способное так ювелирно складывать вещи.
– Молли постирала, наверно, – сказал я.
– Какого хрена! – заорал Зак. – Не имела права трогать мои шмотки!
– Зато теперь пахнут приятно, – заметил я.
Зак уже открыл было рот ответить, но тут из-за угла выбежала Лесли с дубинкой в одной руке и мощным фонарем в другой. Она не пожалела времени, чтобы как следует застегнуть маску, но не стала заморачиваться одеждой: на ней были коротенькие шорты с низкой талией, красные в белый горошек, и термомайка без рукавов. Бюст под майкой упруго подпрыгивал, прямо-таки гипнотизируя. Мы оба уставились на нее, как озабоченные подростки, но я все же успел поднять взгляд выше и посмотреть Лесли в глаза, пока она не огрела меня дубинкой.
– Доброе утро! – широко улыбнулся Зак.
Я представил его Лесли и вкратце объяснил, что к чему. А в заключение сказал:
– Ну не мог я оставить его на улице в такой снег.
Лесли сказала, что возвращается в кровать, и потребовала, чтобы было тихо.
Повернулась и пошла к себе. А я, оказывается, забыл, какие округлые у нее бедра и какие аппетитные ямочки играют на ягодицах, когда она идет. Мы стояли и восхищенно молчали, не сводя с нее глаз, пока она не скрылась за углом.
– Офигеть можно, – выдохнул Зак.
– Это да, – согласился я.
– Так, – деловито спросил он, – вы с ней трахаетесь?
Я свирепо зыркнул на него.
– Это значит «нет»?
– Нет, – сказал я. – Она…
– …просто ходячий секс, – сказал Зак. Украдкой понюхал себя под мышкой и, видимо, остался доволен: уверенно расправил плечи, оттянул резинку трусов так, что она хлопнула его по животу, и изрек:
– Отличненько. Значит, нечего тянуть. Я пошел.
И шагнул вперед, следом за Лесли. Я вытянул руку поперек и остановил его.
– Ты чего? – удивился Зак.
– Даже не думай, – процедил я.
– Ну, чувак, ты давай определяйся. А то как собака на сене, честное слово.
– А ты разве не заметил… – я замялся, – ну, ее травму?
– Некоторым, – многозначительно улыбнулся Зак, – важно не только симпатичное лицо.
– А некоторым – не только сиськи.
– Еще бы, – кивнул он, – видел, какая задница?
– По морде захотел?
– Эй, остынь, – сказал Зак, отступая. – Если скажешь, что у тебя на нее виды, я о ней и думать забуду. Ну, то есть подумаю, конечно, пару раз – тяжко не думать при таких-то раскладах. Ой, да ладно, как можно быть настолько слепым?
– Не твое дело, – буркнул я.
– Значит, так: уважая нерушимые законы гостеприимства, согласен дать тебе неделю на размышления, – сообщил Зак. – Потом буду считать, что поле чисто. Лады?
Можно было спорить на деньги: через неделю он об этом и думать забудет.
– Ладно, – сказал я, – хрен с тобой.
Зак огляделся по сторонам, похлопал себя по накачанному прессу.
– Раз уж мы встали, как насчет позавтракать?
– В этом доме, – процедил я, – к завтраку принято одеваться соответствующим образом.
Найтингейл, во всяком случае, это правило соблюдает неукоснительно. И дает себе одну-единственную поблажку: оставляет расстегнутой верхнюю пуговицу на рубашке и вешает пиджак на спинку стула. Он как раз принялся за тост с джемом, когда следом за мной в утреннюю столовую вошел Зак, чья одежда стараниями Молли все еще благоухала свежестью. При виде серебряных подносов с едой он издал ликующий вопль и принялся накладывать себе все подряд: соленого лосося, яичницу, кеджери, грибы, поджаренный хлеб и почки со специями.
Я сел за стол и принялся разливать кофе.
– Закари Палмер, – сообщил я.
– Бывший квартирант Джеймса Галлахера, – кивнул Найтингейл. – Лесли ввела меня в курс дела вчера вечером, пока мы смотрели регби.
– У него есть какая-то тайна. По крайней мере, он так говорит.
– Дайте-ка угадаю, – сказал Найтингейл. – Он демифейри?
– Если это значит «полуэльф», то да. Но как вы узнали?
Дожевав тост, Найтингейл сказал:
– Кажется, я знал его отца. А может быть,
