ней и Юному Белогруду, устроившимся на подстилке из львиной шкуры, когда мою миску наполнят. Когда готовкой занималась Пен, я ей помогала: готовить я тоже училась. Остальные до сих пор дразнили меня из-за сорняков, которые я однажды добавила в рагу, пытаясь сделать его поострее.
В стороне от костра на ветвях единственного дерева поблизости – дуба – развесили полоски мяса. Сейчас, ранней весной, дерево стояло голым, не считая сочащихся кровью заготовок. Ланнип не стала класть всего козла в наш глубокий железный котел. Когда развешенное на дереве мясо высохнет, его можно будет хранить много месяцев, и мы насытимся им, если не будет свежей добычи. Амазонки никогда не голодали.
Ланнип, прихрамывая, подошла к котлу. Остальные обслуживали себя сами, но у меня она забрала газбик и собственноручно наложила тушеное мясо в мою миску.
– Для охотницы я отложила лучшее.
Вкуснее всего будет мясо со спины.
– И самые крупные куски моркови. Держи еще одуванчики и сердцевину камыша. – Газбик сновал туда-обратно. – И сок. – Она вылила в мою миску сочный соус. – Теперь катык [10]. – Она зачерпнула его из открытого пузыря и выложила поверх жаркого.
Отблагодарив ее, я взяла серебряный кубок из кучи ему подобных, сваленных возле серебряного кувшина, – все они были добыты во время набегов. В кувшине искрилось перебродившее кобылье молоко – кумыс.
Когда я села, Пен встала на колени.
– Ой! – поморщившись, она потерла бедро.
У каждой амазонки, уже обретшей женственность, болели бедра или колени, или и то, и другое. Я уже чувствовала болезненные уколы, когда вставала на ноги. Осенью, когда мы встречались с другими племенами, чтобы поклониться Кибеле, все собравшиеся – и мужчины в том числе, – хромали. Кибела дала нам лошадей, и лошади заставляли нас страдать. Верхом мы проводили столько же времени, сколько ступали по земле собственными ногами.
Мне удалось не расплескать содержимое тарелки ни тогда, когда Пен обняла меня, взъерошив волосы, ни тогда, когда она взяла мое лицо в ладони, заставив покачать головой взад-вперед, и поцеловала в щеку.
– Еще одна охотница нашего племени.
Юный Белогруд, попрошайка, тут же подскочил, уставившись на меня. Достав из-за пояса нож, я наколола на него кусочек мяса и протянула псу. Заглотив его, Юный Белогруд снова свернулся на земле. Он знал, что большего ожидать не стоит.
Громким, зычным голосом Пен провозгласила:
– Рин будет царицей после меня, и моя следующая дочь будет ее преемницей, а следующая-следующая дочь станет уже ее преемницей.
Некоторые рассмеялись, кто-то одобрительно закричал. Недовольных не было.
В прошлом году у Пен родился сын, но она отдала его на воспитание отцу, возглавлявшему племя мужчин. Мы оставляли у себя только дочерей и учили их быть наездницами, охотницами и бойцами (или иногда мастерицами, создающими луки). Отцы так же поступали со своими сыновьями.
Мы были небольшим племенем. Пен правила сорока взрослыми и двадцатью семью детьми, все мы были женщинами, и всех нас связывало кровное родство. Все любили мою маму. А те, кто не любил, уходили сами или были изгнаны.
Тетя Зельке спросила:
– Сколько же дочерей у тебя будет, Пен?
– Столько, сколько смогу родить! – Она снова села и рассмеялась. – Я горжусь тобой, Рин. До убийства этого огромного горного козла мне приходилось довольствоваться тем, чтобы любить твои сияющие волосы, твои бесконечные веснушки, твои крепкие руки.
У всех нас были веснушки, но у меня их было так много, что они того и гляди могли завязать потасовку за место под солнцем.
Я возразила.
– Я ходила в набег! – Мой первый.
– Ты подстрелила кого-то из деревни?
– Никто никого не подстрелил!
Она снова рассмеялась.
– Все так.
Я попробовала мясо, и то оказалось на вкус невероятно нежным и сочным. Мне удалось подстрелить зверя, уже достаточно взрослого, но еще не слишком старого, чтобы стать жилистым.
Мы с Пен неспешно ели, вокруг струились разговоры. С севера дул легкий ветерок, свежий, прохладный, но не кусачий по-зимнему. На небе появилась первая звезда. Моя старшая кузина Кхаса достала костяную флейту и начала играть.
Хором, мы запели:
– Мы ели мясо. Одна из нас охотилась. Одна из нас готовила. У нас есть музыка.
Все замолчали, пока не раздался высокий чистый голос:
– У нас есть наши лошади… – голос затих.
Песню подхватила тетя Сераг:
– Наши стада…
– Наши пастбища…
Вступила Пен, со смехом, звенящем в глубоком, чистом голосе:
– Наши дочери… – И положила руку мне на плечи.
Я пропела:
– Наша царица…
– Наше небо… – Как будто оно нам принадлежало. Насколько же мы в себе уверены.
– Наши луки…
Один за другим разные голоса называли наше оружие, пока небо становилось все темнее, а звезды – ярче. Глаза мои начали привыкать к темноте, пока собравшиеся у костра перечисляли события минувшего дня. Баркида пропела: «Рога горного козла…»
Наконец, наши идеи иссякли. Мы остановились перевести дух перед обычной концовкой, но тут прозвучал голос Ретры:
– Наши татуировки.
Да, хорошо, что она их назвала.
В конце мы снова пели все вместе.
– Мы те, кем ты хочешь видеть людей: всадницы, бойцы, охотницы, скитальцы. Кибела, это наша песня для тебя. Спасибо тебе, Кибела, за то, что улыбаешься нам.
Все встали. Юный Белогруд последовал за мной к угасающему огню, где все сложили свои миски. Собаки вылижут их до блеска, а утром мы промоем их в реке.
Юный Белогруд вдруг зарычал, залаял и бросился прочь. Ему вторили другие собаки.
Прямо к собравшейся у костра толпе подъехали двое мужчин и натянули поводья лошадей. За спиной у всадников виднелись смехотворно огромные луки, колчаны крепились к поясу. Хотя они сидели на лошадях, я легко могла сказать, что оба были ниже и коренастее нас. И смуглее. Кожа у них была коричневой, словно ствол дуба, а наша – желтовато-белой, как кобылье молоко.
Один из прибывших заговорил с явным акцентом, глотая букву «л»:
– Мы ищем за царицу Пентеси’ею.
Пен шагнула им навстречу.
– Да?
Подавший голос первым, видимо, говорил за них обоих. Он сказал, что зовут его Паммон и что он сын Приама, царя Трои, под чьими стенами уже много лет бушевала война. Сложив руки вместе, я загадала желание на свой лук, свои стрелы, свое сильное тело.
Голос говорящего изменился, он явно повторял чьи-то слова.
– Могучая Троя колеблется между поражением и победой. Храбрость амазонок известна всем. Бесстрашные воительницы и их бессмертные деяния склонят чашу весов в нашу пользу. Придешь ли ты к нам на помощь?
Пен хранила молчание.
Скажи «да»! Пожалуйста!
Пен! Чего же ты ждешь?
Взгляд мужчины перебегал с одной из
