котором мне вспоминать бы не хотелось.
Тащить на себе обнаженный труп само по себе малоприятное занятие, но еще хуже было понимание безуспешности и безнадежности моих стараний. Чем дольше я спускался, позволяя себе иногда короткие передышки, тем тяжелее казалось мне тело Камлота. При жизни он весил фунтов 180, или 160 фунтов на Венере, но к концу дня мне казалось, что моя ноша весит тонну. Выглядел я довольно дерьмово, еле ногами шевелил.
Я так устал, так устал…
По минуте пробовал каждую ветку на прочность, прежде чем поставить ногу или опереться рукой. Соображение притупилось, пот лил градом. Стоило чуть оступиться — и лететь пришлось бы долго. Смерть все время была рядом со мной, наблюдала. А в какой-то момент мне даже почудилось, что глаза у нее цвета лесного ореха, как у доброго джонга Минтэпа…
Казалось, что я спустился уже на несколько тысяч футов, а никаких признаков города так и не было видно. Не раз я слышал, как кто-то шуршит в темноте, а два раза — жуткие вопли тарго. Что если один из них решил бы напасть сейчас на меня? Нет, лучше об этом не думать. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, я стал вспоминать своих друзей на Земле, детство в Индии, моего учителя Чандха Каби, дорогого Джимми Уэлша, пра-правильных девушек, которые нравились мне. Некоторыми из них я был по-настоящему увлечен. Тут мне вспомнился чудесный образ из сада, и образы остальных женщин потускнели, ушли. Кто она, моя барышня? О чем думает? Понимает, что я не откажусь от мыслей о ней? Какой запрет не позволял ей встречаться и разговаривать со мной?
И что с того, что у нас не подходящая друг для друга кровь, мы же не лежим в отделении переливания?
Она сказала, будто меня ненавидит, но слышала мое признание в любви. Сейчас оно и мне самому казалось странным. Как это я мог влюбиться с первого взгляда в девушку, о которой абсолютно ничего не знал? Не знал ни имени, ни интересов, ни возраста. Мне самому это казалось странным, но я был уверен, что полюбил ее. Полюбил эту незнакомку из сада, причем полюбил навсегда.
Увлеченный этими мыслями, я, видимо, забыл про осторожность и оступился. Надо было за что-то ухватиться, но ветки под двойной тяжестью наших тел ломались, в руках больше не осталось сил, и мы с моим мертвым другом ухнули в темноту. Меня явственно обдало ледяное дыхание смерти.
Но падение было недолгим. Мы упали на мягкую поверхность, она прогнулась под нашим весом, спружинила и подбросила вверх, точно цирковой батут. В тусклом, но вездесущем свете амторианской ночи я увидел, что попал в паутину свирепого амторианского паука! Ну здорово!
Я пытался пробраться поближе к краю паутины, ухватиться за какую-нибудь ветку, чтобы выбраться на твердь. Но с каждым движением запутывался все больше. И Камлот, скажу вам, болтавшийся уже на крестце, как-то не помогал моему высвобождению. Положение было ужасным, и с каждой секундой становилось все хуже. В дальнем конце паутины показалось огромное мерзкое тело тарго.
Я выхватил меч, который еле удерживал, и принялся рубить волокна, опутывавшие меня, но свирепый паук уже подползал ко мне. Когда я осознал всю тщетность своих попыток вырваться из этой смертельной западни, то понял, какую беспомощность и сковывающий ужас чувствует муха, попавшая в паутину. Но все-таки мне не хотелось становиться похожим на муху. Я мог сопротивляться этому чудовищу, пока у меня были меч и разум.
Тарго беззвучно подкрадывался все ближе.
Конечно, он знал, что мне некуда деться, кайфовал в предвкушении и не стал пугать меня своим парализующим воплем — еще тратиться. С расстояния в десять футов он бросился в атаку, очень ловко передвигаясь на восьми мохнатых лапах. Я мог сделать только один удар. Это уж точно. На втором бы обломался. Я глубоко вздохнул и…
И сделал этот единственный выпад мечом.
Это был удар наугад, ему навстречу. По счастливой случайности клинок угодил в его жуткую башку, в мозг. Когда он замертво рухнул у моих ног, я не поверил своим глазам. Я был спасен!
Через пять минут мне уже удалось разрубить опутывавший меня тарэль и освободиться от него. Я спустился на ближайший сук. Сердце бешено билось, сил не было. Я отдохнул полчаса, а потом продолжил свой бесконечный спуск в этом ужасном лесу.
Какие опасности могли поджидать меня впереди? Я знал, что в этом грандиозном лесу живут и другие чудовища. Огромные паутины, способные выдержать даже быка, были рассчитаны не только на людей. Вчера я видел мощную птицу. Будь она хищной, то представляла бы не меньшую опасность, чем тарго. Но сейчас в первую очередь надо было опасаться тех хищников, что выходят на охоту ночью.
Я спускался все ниже и ниже и чувствовал, как с каждым движением иссякают мое терпение и силы.
Схватка с тарго совсем изнурила меня, но останавливаться было страшно. Надолго ли меня еще хватит, прежде чем я упаду замертво?
Силы были уже совсем на исходе, когда вдруг мои ноги ступили на твердую почву. Поначалу я в это даже не поверил, но, оглядевшись, убедился, что действительно стою на земле. Наконец-то, после месячного пребывания на Венере, мне удалось достичь поверхности планеты! Вокруг не было видно почти ничего — только стволы гигантских деревьев. Ноги утопали в мягком ковре опавшей листвы. Я отвязал тело Камлота, положил своего несчастного друга на землю, лег рядом с ним и тут же уснул.
Когда я проснулся, было уже светло.
Я огляделся и ничего не увидел, кроме увядших листьев меж гигантских стволов. Не буду описывать эту картину в подробностях, чтобы вы не усомнились в правдивости моего рассказа, но ведь стволы и должны быть огромными, учитывая небывалую высоту деревьев. Некоторые из них достигали высоты в шесть тысяч футов, их вершины терялись в вечном тумане нижнего слоя венерианских облаков.
Чтобы вы могли представить размеры этих гигантов растительного мира, я скажу, что насчитал тысячу шагов, обходя комель одного из них, а это составляет, грубо говоря, тысячу футов в диаметре. И таких деревьев было немало. Дерево диаметром в три фута казалось просто молодым побегом. Вот и верь заявлениям ученых, что на Венере нет растительности!
Элементарные познания в физике и еще более поверхностные в ботанике подсказывали мне, что таких высоких деревьев не может быть. Ну что ж, видимо, на Венере существовало нечто такое, из-за чего невозможное становилось возможным. Пытаясь понять, как это могло произойти, и
