Профессор налил воды в стакан, промочил горло и продолжил говорить:
– Что касается видов из разных точек конкретного бомбоубежища, здесь все гораздо проще. Наши люди задолго до начала глобального эксперимента оборудовали скрытыми камерами практически все помещения выбранных для опыта объектов. Причем не только в том городе, откуда поступила скомпилированная в фильм информация, но и в более крупных населенных пунктах России и даже, прошу заострить на этом внимание, других стран. Потому я и сказал, что это поистине глобальный эксперимент. Отсюда и его название: «Проект „О.З.О.Н.“». Это аббревиатура, и расшифровывается она как «отдельные зоны особого назначения». Нам важно было выяснить, как поведет себя население мира в непривычных условиях, и мы приложили для этого максимум усилий. Все-таки натурный эксперимент более нагляден и информативен в сравнении с любой, даже самой сложной компьютерной симуляцией.
– Но ведь это бесчеловечно! – воскликнула Лань. – Вы уничтожили миллиарды людей, а тех, кто смог спастись в бомбоубежищах, обрекли на медленное и мучительное угасание в невыносимых условиях.
– Вовсе нет. Эти люди, как бы это поточнее сказать… – профессор пощелкал пальцами, подбирая слова. – Они не то чтобы живые в привычном для нас понимании этого слова. Вот вы смотрите фильм, видите, как в нем погибает герой, но в то же время понимаете, что это умер персонаж, а с сыгравшим его актером ничего плохого не случилось. Он по-прежнему жив и здоров в отличие от экранного двойника. Так и здесь. К вашему сведению, перед началом эксперимента в созданном хронопласте находились двойники всех присутствующих в этом помещении, поскольку симулякр – калька с реального мира. Возможно, наши копии погибли в огне ядерных взрывов, но ни с кем из нас ничего плохого не случилось. Ну а если наши аватары живы до сих пор, то, когда эксперимент закончится, их воспоминания исчезнут.
– Почему? – прогудел Потапыч и опять засопел носом.
– Потому что симулякр лопнет, как перекачанное колесо, а линия параллельной реальности вновь сольется с главной исторической последовательностью. Точно такое же слияние произойдет и с копиями живых людей. Их жизни воссоединятся с жизнями оригиналов, и все будет как прежде. Ну, может, периодически нам будут сниться невероятно четкие и правдоподобные сны на постапокалиптическую тематику. Да и то не факт.
Лань упрямо тряхнула головой. Губы сжались в тонкую бледную полоску.
– И все равно это жестоко, – сказала брюнетка, сверля профессора холодным взглядом серых глаз.
Шаров пожал плечами и чуть развел руки в стороны, словно говоря: «Что поделать? Такова жизнь».
Балабол продолжил задавать вопросы, чтобы докопаться до истины:
– Подождите, профессор, я все-таки не до конца понял, когда именно вы начали этот эксперимент? Исходя из ваших слов об использовании биомехов, вся эта петрушка завертелась года три назад, не раньше.
Олег Иванович вынул ПДА из кармана, потыкал в экран пальцем.
– Два года, восемь месяцев, пять дней, семнадцать часов и сорок три минуты, если быть предельно точным.
– Тогда вообще ничего не понимаю, – пробормотал Балабол. – В этом вашем симулякре лет двадцать прошло, наверное, со дня начала эксперимента. Как такое может быть?
– Точно так же, как в какой-нибудь компьютерной стратегии на историческую тематику пролетают столетия за несколько часов игры. Подобный эффект во Вселенной называется искривлением пространства-времени и наиболее ярко проявляется вблизи черных дыр. Наша подлинная реальность для симулякра, по сути, такая же черная дыра. Чем сильнее разрастается хронопласт, тем быстрее в нем течет время относительно нашего мира. Я вам больше скажу, друзья мои, изучение поведенческой модели социума в хронической стрессовой ситуации для меня было задачей номер два. Первоочередная цель проекта «О.З.О.Н.» заключалась в подтверждении или опровержении концепции так называемой «ядерной зимы» и примерном определении сроков восстановления цивилизации после нанесенного войной ущерба.
– И что удалось выяснить? – поинтересовался Болотный Лекарь.
– Да, поделитесь с публикой, профессор, – попросил Крапленый.
Балабол и наемники ограничились кивками.
Польщенный вниманием собеседников, Шаров рассказал о результатах исследования подрагивающим от волнения голосом:
– От ядерных взрывов серьезно изменился климатический механизм Земли. В первые две недели после начала активной фазы эксперимента температура воздуха над материками снизилась на пятнадцать градусов по Цельсию. В отдельных районах похолодание составило от тридцати до пятидесяти градусов, но это не привело к массовому оледенению суши и замерзанию океанов, как предполагал один из наиболее радикальных вариантов теории «ядерной зимы». По мере очищения атмосферы от сажи и пепла инсоляция планеты росла, постепенно приводя в норму климатические показатели. Всего на восстановление глобального климата потребовалось чуть больше десяти лет. Причем самые сильные холода пришлись на первые три года ядерного апокалипсиса, потом средняя температура по планете росла примерно на два градуса в год.
– Ну, это не так критично, – пробасил Потапыч. – Помнится, нас в школе на уроках НВП пугали чуть ли не веком глобального оледенения.
– Может, и правильно делали, что пугали, – заметил профессор. – Так хотя бы у многих горячих голов с обеих сторон Атлантики отбили желание пустить в ход ядерное оружие. А ведь в середине восьмидесятых прошлого века, когда, собсно, и появилась исследуемая мной теория, к этому все и шло. Ну и нельзя сбрасывать со счетов немаловажную деталь: основополагающим условием эксперимента стал факт применения трети всего имеющегося на Земле ядерного оружия. Неизвестно, какие данные мы бы получили при использовании половины стратегического арсенала противников, а о последствиях хотя бы семидесятипроцентного применения всего запаса атомных бомб и баллистических ракет я даже думать боюсь. Поэтому лучше проводить подобные эксперименты в таких вот симулякрах, а не в реальной жизни.
– Это все хорошо и замечательно, – сказал Балабол, – но почему вы нам показываете видеоотчет именно об этом городе, а не о той же Москве или Питере? Стыдно признаться, но я до этого дня не знал о его существовании. Где вообще он находится? В Сибири?
Олег Иванович помотал головой:
– Гораздо ближе. В европейской части России. Открою страшную тайну: я тоже ничего не знал о Кирове до недавнего времени. А интерес к нему у меня возник по причине появления в нем нужного вам человека. Этот юноша один из немногих обитателей симулякра, у которых развился дар телепатии. В его случае эти способности максимально выражены. Полагаю, он даже более сильный псионик, чем незабвенный Колдун. Думаю, с его помощью вы легко справитесь с новой угрозой.
– Я так понимаю, сейчас мы узнаем подробности о нужном нам человеке? – спросил Болотный Лекарь.
– Да. Эта часть видеоотчета практически полностью посвящена ему. – Профессор взял в руки пульт, хотел запустить воспроизведение файла, но его отвлек Потапыч:
– А нельзя нам дать фотографию этого парня и просто отправить за ним? Жалко тратить время на ерунду.
– Нельзя. В симулякре возникла и развивается по своим правилам фактически новая цивилизация. Если вы отправитесь туда, не зная, как себя вести в той или иной ситуации, как говорить, как держать себя, вас мгновенно вычислят и убьют без лишних разговоров. В изуродованном ядерной войной мире с чужаками не церемонятся. В ваших же интересах досмотреть видеоотчет до конца. Поверьте, три-четыре часа не сыграют особой роли в ухудшении текущей ситуации. Зато потраченное на просмотр время поможет найти в симулякре нужного человека и убедить его пойти с вами. Ну или стукнуть чем-нибудь тяжелым по голове и выкрасть. Все будет зависеть от того, по какому пути пойдут дальнейшие события.
Потапыч удивленно крякнул и уставился на профессора. Лань и Балабол тоже смотрели на Шарова с изумлением во взгляде. А вот Хранителей его слова не удивили. Лекарь и Крапленый с интересом ждали, чем закончится разговор, и Шаров их не подвел.
