До Атаки Петр Михайлович Кошкин работал ветеринаром и в день Х случайно оказался на комбинате. Когда выяснилось, что в бомбоубежище нет никого с медицинским образованием, Кошкин предложил свои услуги, сразу предупредив, кто он по специальности.
– Животные – те же люди, только говорить не умеют, – пошутил тогда Зубрин, утверждая кандидатуру добровольца на должность врача.
Время показало, что Кошкин отлично разбирается в телесных недугах не только братьев меньших, но и людских. Он проводил операции по удалению аппендицита, делал кесарево, принимал протекающие естественным путем роды, а уж сколько вправил вывихов и залечил переломов, наверное, так с ходу и не сказать.
Поначалу Петр Михайлович очень смущался, когда его называли терапевтом, и предупреждал пациентов, что он ветеринар и может случайно сделать больно, поскольку работал с животными, а не с людьми. Быть может, за ним закрепилось бы другое прозвище, но Юрген однажды ляпнул при всех:
– Да что ты все время извиняешься, Михалыч? Вон, знахари раньше в деревнях скотину и людей лечили – и ничего. Нам вообще тут выбирать не приходится. Даже будь ты шаманом, и то бы к тебе пошли.
Вот так Кошкин стал Знахарем, и он даже гордился таким звучным, по его мнению, прозвищем.
Отчим Кузьмы всегда прислушивался к Знахарю и вполне мог отказать Мишке в праве на проверку своих сил и способностей. К слову, недельный отдых пошел парню на пользу. Он не только набрал потерянный вес, но и обрел душевное спокойствие, что помогло без проблем пройти экзамен и влиться в ряды сталкеров.
Парамон рассказывал свою историю претендентам на Испытание, чтобы помочь им справиться со стрессом, но в случае с Кузьмой все вышло наоборот. Почти всю ночь после встречи с не так давно посвященным в сталкеры парнем он проворочался с боку на бок, вздыхал да пыхтел, пялясь в низкий бетонный потолок. Дошло до того, что отчим пригрозил отстранить Кузьму от проверки, если тот немедленно не прекратит вздыхать, как лошадь. Это возымело действие, и Кузьма наконец-то провалился в беспокойный, рваный сон. Под утро ему приснился кошмар наподобие сегодняшнего, только в нем он был один и отбивался от быдляков, а не от бесформенной тени с жуткой пастью.
Следующей ночью его тоже мучили долгая бессонница и утренний кошмар. Отчим видел, что с ним происходит, но не приставал с расспросами, хотя Кузьма был бы рад поговорить с ним о своих проблемах. Сам-то он не решался подойти, понимая, что отчиму и без его заморочек дел хватает.
Кузьма приподнялся на локте и посмотрел на полочку в углу. Старые механические часы мерно тикали, отсчитывая оставшееся до включения будильника время. Тусклая лампочка стоящего рядом ночника давала достаточно света, чтобы увидеть стрелки на циферблате. Без пяти минут шесть.
Несмотря на столь ранний час, отчима дома не было: постельное белье аккуратно сложено в исполняющую днем роль табурета тумбу на колесиках, откидная кровать пристегнута прочными резиновыми лентами к ядовито-зеленой бетонной стене.
Кузьма не удивился. Он привык, что Зубр с раннего утра и до позднего вечера пропадает у себя в кабинете. В убежище с первого дня было много дел, а с тех пор, как «кожевенники» стали выходить на поверхность, забот только прибавилось.
– Подъем! – скомандовал сам себе Кузьма и спрыгнул с кровати. Шершавый бетон неприятно холодил ступни. Парень вдел ноги в резиновые шлепанцы, снял с вешалки полотенце и как был, в одних трусах, выскочил из отсека.
Цепочка ярких лампочек путеводной нитью тянулась вдоль низкого потолка, указывая дорогу к расположенному в конце длинного коридора просторному санузлу с душевой на пять леек, таким же количеством туалетных кабинок и прикрученных к стене умывальников. Коридор в этот час пустовал. Взрослые или уже отправились на работу, или отдыхали после ночного дежурства в закрепленных за ними бытовых отсеках, а дети досматривали сны.
Кузьма открыл скрипучую дверь с заклеенным матовой пленкой стеклом. В душевой мерно капала вода из расположенных в ряд под потолком леек. Из туалетных кабинок несло характерным запахом хлорки.
Звонко шлепая резиновыми подошвами по коричневым плиткам пола, он прошел к одному из умывальников, повесил полотенце на металлический крючок и юркнул в дверь ближайшего к нему туалета.
Три минуты спустя Кузьма вернулся к умывальнику, открыл кран и тщательно вымыл не только руки и лицо, но даже уши и шею. Так-то он сперва хотел залезть под душ, но потом передумал. После выхода на поверхность все равно придется смывать с себя пот и грязь: в защитном комбинезоне так взопреешь, что хоть трусы с носками выжимай. Ну а раз помывка и так будет ближе к вечеру, нет смысла тратить воду сейчас.
С живительной влагой в общине «кожевенников» проблем не было, пока не сломался насос. Его починили и даже сделали парочку ручных помп на случай, если работающая на износ машинка опять поломается, но с тех пор воду экономили. На общем собрании Зубр объяснил, что к чему, и попросил людей бережнее относиться к стратегическому ресурсу.
Вода приносила доход наравне с продажей сушеных грибов, свежих овощей, изготовленных из огромных запасов прорезиненной ткани защитных костюмов по типу армейских ОЗК и ремонтом старых комбинезонов. Такой роскоши, как собственная скважина, не осталось у других бомбоубежищ при кировских заводах. У «металлургов» источник питьевой воды обрушился два года назад, а у «лепсенцев» такая беда случилась тремя годами ранее.
Как обстояли дела на «Авитеке», еще одном связанном в мирное время общей железнодорожной веткой заводе, никто из выживших не знал. С тех пор как между заводскими общинами завязались торговые отношения, авитековские ни разу не выходили на контакт. И вообще было непонятно, уцелел ли там кто во время Атаки.
Как-то раз Леха Белый сунулся туда со своим напарником. Вернулся один и весь седой. Собственно, Белым его стали звать после той злополучной ходки в район Филейки. Леху спрашивали, что же такого он там увидел, отчего разом весь поседел вплоть до бровей, бороды и усов, но он отмалчивался или переводил разговор на другую тему.
С полотенцем на плече Кузьма вернулся в отсек, заправил кровать, оделся и наскоро позавтракал оставленной отчимом половиной банки консервированной каши с мясом. В маленькой прихожей за шторкой надел ботинки, завязал шнурки и только хотел выйти в коридор, где с веселым хохотом бегали сорванцы из соседних отсеков, как вдруг услышал полные зависти и желчи мысли. Кто-то чужой в его голове жаловался на скотскую жизнь и маленькую, не такую, как у сталкеров, пайку.
Все прекратилось так же внезапно, как и началось. Скользя спиной по шероховатой стене, Кузьма спустился на пол, сел возле двери и вытянул вперед ноги. Жадно хватая воздух обветренными губами, он смотрел в одну точку перед собой, чувствуя, как от висков к подбородку медленно катятся капли холодного пота. Никогда раньше с ним не случалось ничего подобного.
Прошло несколько минут, прежде чем Кузьма почувствовал в себе силы подняться и выйти за дверь. Первые шаги по коридору дались с трудом. Цыганята – так прозвали близнецов из соседнего с Мишкой Парамоновым отсека за смуглую кожу и густые черные волосы – даже перестали гонять мяч и с удивлением смотрели, как он шел, еле передвигая ноги и опираясь о стену ладонью с растопыренными пальцами.
– Домовой, с тобой все нормально? – спросил один из Цыганят, прижимая к груди мяч из обрезков прорезиненной ткани. Набитый тряпьем, он плохо отскакивал от пола, но это было лучше, чем ничего.
Кузьма кивнул в ответ. Цыганенок пожал плечами, бросил брату мяч с криком: «Лови!» и отбежал к прочерченной мелом линии на полу. По-видимому, это были ворота.
Ближе к лестнице на первый уровень Кузьма вновь услышал чужие мысли. На этот раз какая-то женщина переживала за ушедшего в рейд на поверхность мужа. Она одновременно гордилась им, радовалась, что в столь непростое время у нее есть надежная опора, и боялась потерять кормильца. Из трех эмоций страх ощущался сильнее всего. Он, как липкая паутина, все плотнее оплетал другие чувства этой женщины, пока не заглушил их полностью.
