перед ним в трех шагах, сжимая опустевший пистолет в опущенной руке. Фарит снял разбитые очки; оба глаза у него были совершенно целы. Мельком посмотрев на Лизу, он перевел взгляд на Сашку, которая так и застыла у бокового входа, на лестничной площадке.
– Нет, – прошептала Сашка.
Костя бросился через вестибюль, но не к Лизе, а к Фариту. Встал перед ним, загораживая Лизу спиной:
– Ты же понимаешь, это истерика…
В вестибюле было пусто. Костин голос отдавался эхом и отражался от стен. Фарит отвернулся от Сашки и посмотрел на сына.
– Вас поставили в пару, чтобы вы учились, а не трахались, – проговорил с сожалением. – Педагоги предупреждали с первого курса, что надо тяжело работать и не все доживут до диплома.
Лиза выронила пистолет – он глухо стукнул, упав на отшлифованный камень. Пистолет был проекцией, отлично вычищенной и смазанной, но всего лишь проекцией, искаженной тенью, не имеющей в битве идей никакого шанса.
Сашка сделала шаг. Лиза повернула голову и поймала ее взгляд. Растянула губы – презрительно и одновременно умоляюще:
– Самохина…
Костя попятился, глядя куда-то мимо доски с расписанием, Сашка заметила это краем зрения, но не могла проверить, на что он смотрит, – не могла отвести глаза от Лизы.
– Самохина, – повторила Лиза одними губами, без звука.
Она отвернулась от Сашки и зашагала в глубь вестибюля, к актовому залу, торопливо, будто опаздывая на занятия. Там, в полумраке холла, что-то происходило. Искаженным зрением Сашка успела увидеть, как лошадь под каменным всадником переступила копытами.
Костя повис на плечах у Лизы. Она сбросила его, прошла еще несколько шагов, упала на колени, протянула кому-то руку – видимо, порождению своего бреда. Спотыкаясь, будто едва научившись ходить, Сашка рванулась через вестибюль, в этот момент зазвонил звонок – резко, суетливо и повелительно.
Сашка грохнулась, на миг ослепла, поднялась вновь. Звонок заткнулся. Вестибюль был пуст, Фарита не было, беспорядочно мигало подстреленное табло. Костя стоял, глядя на вход в актовый зал. Сашка подошла, увидела его лицо и отшатнулась.
– Я их видел, – прошептал Костя. – Захар… ребята… все они. Кто срезался… кого завалили на экзамене. Кто не сдал зачет… Это хуже смерти, Сашка. Там Женька! Я видел… И Лизка, она… теперь тоже там…
И Костя заплакал.
* * *
– Девушка, так вы будете писать заявление, я не поняла? Мы должны вносить вас в список или не вносить, вы можете определиться наконец?
В деканате стучали клавиши компьютеров, как прежде пишущие машинки. Полная секретарша, с коралловой ниткой на шее, смотрела на Сашку с неповторимым выражением «вас много, а я одна».
– Давайте ход решению кафедры, – сказала Сашка. – Я буду… защищаться.
«Самохина», – повторял бесплотный голос в ее голове. Голос был презрительный и одновременно умоляющий.
* * *
– Мне это очень не нравится, – его тревога слышалась за десятки тысяч километров. – Как ты можешь сдавать сейчас, если готовилась – через год?
– Досрочно, – сказала Сашка. – У меня досрочно сданы все зачеты… и диплом готов. Отличный диплом. Комиссия будет писать кипятком.
Она сидела у себя в комнате в общежитии, в прибранной, странно пустой комнате, планшет лежал перед ней на столе, под вычищенной набело учебной доской. Проводок наушников истрепался рядом со штеккером. Сашка отвлеченно подумала, что ни чинить, ни покупать новый ей уже не придется.
– Саша, – сказал Ярослав после паузы. – Я обещал ни о чем тебя не расспрашивать. Но теперь… Скажи мне.
– Обязательно скажу, – Сашка оттянула в сторону наушник и потерла ухо, покрасневшее от лжи. – Когда ты прилетишь.
– Саша, – проговорил он тяжело. – Я чувствую, что… Пожалуйста, не молчи. Я хочу понять, что происходит.
Сашка зажмурилась, двумя руками держась за наушники:
– Яр… Напомни, ты где сейчас?
– В Ванкувере…
– Как далеко, – тихо сказала Сашка. – Знаешь, когда я призналась тебе, что я Пароль, – это была правда. Я Слово, которое лежит в начале новой реальности. На экзамене я должна… открыть новый мир, свободный от страха. Я попробую, но… если я ошибусь, завтра наступит конец света.
Тишина была ей ответом.
Она открыла рот, чтобы еще что-то сказать, и осознала в эту секунду, что он ей верит. Что он точно понимает, о чем она говорит. Никто и никогда вне Института не был способен на такое. Будь на его месте Сашкина мама – начала бы суетиться, расспрашивать про наркотики, звонить врачам…
– …Я постараюсь не ошибиться. У меня все есть, чтобы справиться, я так долго училась… И мне теперь кажется, что все получится. Я даже в этом уверена…
Он молчал в трубке. Тишина была гуще, чем в наушниках у Стерха, – особая разновидность тишины. Когда Ярослав понимает, как на самом деле устроен мир и какое место занимает в нем Сашка.
– …Наш мир… полон зла, он с самого начала испорчен. Я открою новую макроструктуру, вычищенную от информационного мусора. Свободную от ошибок. Яр, ты здесь?
– Да, – по голосу было слышно, каких усилий потребовало короткое слово.
У Сашки закружилась голова.
– Саш, я ведь не дарил отцу огнетушители, – тихо сказал Ярослав.
– Нет.
– А значит… дом сгорел, и отец погиб.
– Но он жив, – сказала Сашка.
Последовала длинная пауза. Десятки тысяч километров потрескивали на линии связи.
– Я не знаю, что сказать, – тихо проговорил Ярослав.
– Скажи мне что-нибудь, чтобы я завтра не боялась, – попросила Сашка неожиданно тонким, почти детским голосом.
– Не бойся, – кажется, у него перехватило горло.
– Нет, – Сашка зажмурилась. – Нельзя выражать через отрицание. Это не сработает.
– Никуда не ходи без меня! Дождись!
– Не то… Говори со мной. Говори, как будто я твой пассажир и случилась турбулентность…
Пауза. Сашка замерла, двумя руками прижимая к ушам наушники.
– Граждане пассажиры, – сказал он тихо и очень властно. – Мы находимся в зоне турбулентности, это совершенно нормально… то есть нет, совершенно ненормально, но у тебя есть же я! Я буду с тобой! Я должен быть рядом… Я уже лечу!
Сашка почувствовала, как десятки тысяч километров между ними превращаются в сотни тысяч парсек.
* * *
Пятнадцатого апреля она в последний раз переступила порог Института специальных технологий.
Лампы в вестибюле горели вполнакала. Сашка зашагала через холл, и на секунду ей показалось, что в полумраке различает тех, кого видел здесь Костя – проваливших экзамен. Не доживших до диплома. Искаженные тени, переставшие быть людьми и так и не ставшие Словами. Сашка замедлила шаг, чувствуя, как дыбом поднимаются волосы, – но у подножия конной статуи ее ждали соседи по общежитию, привычные и пока живые.
Они стояли одновременно толпой и строем, будто вписанные в невидимую кристаллическую решетку.
