защищать вас с отцом от грабителей. – Он слышал, как недавно у одного из торговцев украли несколько мешков с товаром. С его человеческими родителями не должно такого случиться. Он позаботится о них, как они позаботились о нём.
– Не волнуйся, Хотэку, – мама ласково погладила его волосы. – Ты не должен делать это ради нас.
– Я хочу делать это ради вас. И ради себя, – и он не солгал. Быть ёкаем в Иноси небезопасно, а быть самураем – почётно. Если выбор такой, то выбора нет.
– Как скажешь, – она поднялась и повернулась к Исао-сэнсэю в ожидании его слова.
– Хорошо, Хотэку, – в конце концов кивнул тот. – У тебя есть тридцать восходов Аматэрасу на то, чтобы научиться владеть собой. Я буду помогать, но, если к тридцатому дню ты всё ещё не сумеешь достойно проиграть, мы вернёмся к этой беседе, и конец её будет иным.
Хотэку поблагодарил и поклонился учителю. С тех пор каждое свободное коку бодрствования, когда он не учился и не упражнялся, посвящалось медитациям. Сначала изменений не было. Он всё так же злился и, даже зная об угрозе отчисления, всё забывал и бросался на того, кто сумел раскрыть его слабость. Однако чем больше он погружался в состояние покоя, чем легче это давалось – тем лучше получалось понимать себя, тем проще было распознавать обиду, тем спокойнее он принимал поражение. В конце концов он заметил, что больше не злится на тех, кто справился с ним. Он начал вдумываться, понимать, почему так произошло, и работать над своими ошибками. Медитации действовали.
Вот и сейчас, спустя семь лет, Хотэку сидел в додзё и медитировал, пока ждал принцессу. У него так и осталась привычка посвящать всё свободное время внутреннему покою или оттачиванию движений, которые не были безупречны.
Потому он и стал лучшим выпускником. Потому сёгун и взял его, такого молодого, в свой отряд. Во всяком случае, Хотэку так думал. Сам Мэзэхиро-сама никогда не объяснял свой выбор. Он вообще ничего и никому не объяснял. Но Хотэку был верным воином в благодарность городу за то, что он его принял. В Ши он солгал сёгуну впервые и всё ещё чувствовал вкус собственного предательства на языке.
– Хотэку-сэнсэй, – голос Киоко-химэ вырвал его из воспоминаний.
Эта медитация не удалась – никакого чистого разума.
– Прошу, Киоко-химэ, не называйте меня сэнсэем. Для этого мне нужно быть и старше, и опытнее. Я скорее ваш сэмпай, старший товарищ, – он поднялся на ноги и поклонился принцессе. Та ответила то ли поклоном, то ли кивком в знак согласия.
Из-за её ноги вышла чёрная кошка и направилась к нему.
– Здравствуй, Норико, – Хотэку улыбнулся ей и присел, подставляя ладони, как он уже делал раньше. Он не знал, рассказала ли Норико принцессе об их разговоре, но оставаться в неведении не хотел. Если ответит – значит, госпоже всё известно. Если нет…
Норико подошла вплотную между раскрытыми ладонями, остановилась, мяукнула в лицо и повернулась к нему задом, махнув хвостом по подбородку, после чего вальяжно вернулась к хозяйке.
– Я не совсем понял, – растерялся он, – это знак дружелюбия или она не хочет меня видеть?
Киоко-химэ на это только усмехнулась. Норико потёрлась о её ногу, муркнула достаточно громко, чтобы Хотэку услышал, и села возле хозяйки, глядя на самурая так, словно сделала ему великое одолжение своим появлением.
– Кажется, всё-таки это было не дружелюбие, – он поднялся на ноги и перевёл взгляд на Киоко-химэ. – Пока будем заниматься без оружия. Первым делом научимся защите и освобождению от захвата. Вы принцесса – значит, вам важнее не попасть в плен, чем выходить на передовую в случае войны.
Киоко-химэ согласно кивнула. На ней было рэйфуку [15]. Почти такое же, как на Хотэку, не считая цвета: всех оттенков синего и зеленого. Не особо подходяще, но красиво. Удивительно и непривычно было видеть принцессу в одежде самураев, но обучать её, одетую в обычный наряд, ему бы точно не хотелось.
– С правильной стойкой и положением рук будем разбираться позже, всё это важно только в поединке. Сейчас вам нужно суметь избежать этого поединка, вырваться при необходимости и успеть скрыться.
Киоко-химэ снова кивнула. Было видно, что её саму не слишком радовала вероятность участия хоть в каких-то потасовках, не говоря уже про войну.
– Раз вы со мной согласны – приступим, – он зашел ей за спину. И до того, как Киоко успела развернуться, схватил за обе руки.
* * *
Киоко бежала уже третий круг по саду и всем сердцем ненавидела это занятие, Хотэку, сёгуна, который его выбрал для обучения, и отца за то, что поддержал эту мысль. Её сэмпай не знал жалости: сначала он хватал её со спины до тех пор, пока она не научилась правильно поднимать руки и уходить от захвата. Потом он заламывал ей руку, хватая за запястье уже спереди. И так до тех пор, пока у неё не получилось попадать в болевые точки у его локтя и поднимать руку, выворачивая его запястье до того, как он успеет её завернуть ей за спину.
Потом она училась быстро переставлять ноги и сохранять устойчивость, когда он хватал её за воротник и тянул в сторону, сбивая равновесие. И теперь она бегала, потому что нужно развивать выносливость. Ну, хотя бы это у неё получалось. Бежала она быстро, но дыхание не сбивалось – какая-то польза от стольких лет танцев.
– За вами бежит шиноби, – раздался позади голос Хотэку. – Попадёте ему в руки – вам конец, – голос приблизился.
Киоко ускорилась. Ноги начали ныть, а шаги сзади всё приближались. И откуда в нём столько сил… Она бы застонала, если бы дыхания хватало на что-то, кроме бега.
Быстрее, быстрее, быстрее. Она прислушивалась к ритму шагов позади, чтобы бежать хотя бы с той же скоростью, но стоило ей подстроиться под преследователя – тот снова набирал скорость.
Сил не оставалось. Каждый новый шаг она боролась не только со своей медлительностью, но и с желанием сдаться и послать всё в Ёми. Так что, когда она почувствовала, как её снова схватили за запястье, по телу прокатилась волна облегчения: ну и ладно, она сделала что могла. Но для приличия всё-таки остановилась и попыталась освободиться – не успела, Хотэку повалил её на землю раньше, чем она вспомнила нужный приём для этого случая. Тело отозвалось болью, упав прямо на камни дорожки.
Она лежала и тяжело дышала. Вставать не пыталась – хватит.
– Я готова умереть, только бы закончить на сегодня, – выдохнула Киоко. Лицо Хотэку над ней удовлетворённо улыбалось.
– Хорошо. Тем более барабаны били два коку назад, кажется, вы пропускаете ужин.
Киоко заметила, что небо уже давно не голубое, а окрашено в алые цвета заката. Она действительно пропустила и бой барабанов, который свидетельствовал о наступлении стражи медведя, и ужин, который уже наверняка начался, а ведь она хотела перед ним успеть поговорить с отцом.
– Таков путь самурая? – спросила она, поднимаясь на ноги и проверяя, не сломала ли рёбра во время падения. Похоже, повезло – отделалась только ушибами.
– Онна-бугэйся, – поправил её Хотэку.
– Конечно, я и забыла, что самурай – единственно мужское звание.
– Как онна-бугэйся – единственно женское.
– Справедливо. Завтра в то же время?
– Я провожу вас, – Хотэку направился ко дворцу Лазурных покоев. – Не стоит ходить в одиночку даже здесь.
– Но я ведь два круга по саду бегала одна, – возразила Киоко, следуя за Хотэку.
– Разве? – он улыбнулся краешком губ.
Похоже, она только думала, что бегала одна. Насколько же он хорош, раз держался рядом, но оставался неслышимым и невидимым всё это время?
* * *
– Ничего, господин, – Дэйки вышел из очередного дома и развёл руками. Из окна сквозь дыры в бумаге на него испуганно смотрели детские глаза. Почти человеческие. Почти. Если не знать – можно даже поверить в невинность этих глаз.
– Вы точно всё обыскали? – Мэзэхиро не хотел признавать, что всё впустую. Весь день они обшаривают жилища ёкаев по всей округе в надежде зацепиться хоть за что-то, но все ёкаи оказываются обычными работягами с обычными семьями, даже жалоб на императора никаких. Знай, живут себе, как будто простые люди.
Но Мэзэхиро не обманешь. Он знал их суть. Знал, кто они на самом деле: жестокие звери, не ведающие ни любви, ни сострадания, ни законов добра и зла.
