Ознакомительная версия.
Я наблюдал, как одну девушку шестнадцати лет, которой пришлось провести в своей уединённой хижинке целых шесть дней без еды и воды, после её изоляции притащили обратно в селение на спине, так как она совершенно ослабла и не могла держаться на собственных ногах. Предварительно её, конечно, хорошенько омыли. Позже она поведала своим родственникам, что она видела бизона, который сказал ей, что два её брата отправятся во главе военного отряда против Ирокезов и проведут удачное нападение на врагов, не потеряв никого из своих воинов. Вскоре они действительно сходили в поход, но один из двух братьев погиб. Все шаманы сказали на это, что девушка предсказала всё правильно, ведь нападение на врага произошло успешно. Однако девушка, пояснили они, постилась недостаточно усердно, поэтому Дьявол обманул её, открыв ей правду только частично».
Габриэль Сагард, о котором уже говорилось выше, свидетельствовал о менструальном цикле индеанок следующее:
«Женщины Оттавов живут очень комфортно со своими мужьями. У них принято, как и у других блуждающих народов, чтобы женщина уходила на время своей ежемесячной болезни от своего мужа, а девочка – от родителей и прочих родственников, с которыми живёт под одним кровом. Она направляется в изолированное жилище и остаётся там до конца своего месячного цикла, не встречаясь ни с какими мужчинами. Мужчины приносят таким женщинам еду и всё остальное, что им потребуется.
Среди Гуронов и некоторых других оседлых племён женщины и девушки не уходят из дома и из деревни в указанных случаях, но готовят для себя отдельную пищу и никому не позволяют прикасаться к этой еде, будь то мясо или суп. В этом смысле они как бы копируют библейских женщин, которые считали себя нечистыми во время менструаций. Мне не удалось выяснить, откуда к ним пришёл этот обычай, но я считаю его вполне разумным».
Кристьен Ле Клерк о том же в племени Микмак:
«Они до сих пор сохраняют некоторые церемонии, происхождение которых им не известно, но о которых они говорят, что они всегда почитались их предками. Во-первых, это связано с женщинами и девушками, которые испытывают известные неудобства, свойственные их полу. В соответствующий период им не разрешается есть вместе с другими соплеменниками; они должны иметь для этой цели свой собственный котёл и даже проживают отдельно от всех. Девушкам в этот период не позволено кушать мясо бобра. Индейцы полагают, что бобры обладают превосходным обонянием и могут понять, что их мясо съедено нечистой женщиной, и могут больше не даться в руки охотникам, чья нечистая дочь или жена потребила мясо бобра».
Поскольку разговор коснулся охоты, нельзя не уделить этой теме более пристального внимания, так как охота представляла собой особый мир со своими запретами и церемониями, не менее строгими, чем табу, связанные с женщинами. Но на всякий запрет находились свои способы обойти его стороной. Так, например, существовал обычай отдавать часть мяса, принесённого с охоты, первому встретившемуся человеку, если, конечно, этот человек требовал для себя часть добычи. Разумеется, никто не хотел отказываться от возможности получить без всякого труда хорошую порцию мяса, поэтому неподалёку от деревни всегда бродили дети в ожидании возвращающихся с дичью охотников. При этом никого не интересовало, насколько трудно досталась охотнику дичь и насколько велики были запросы его семьи. Но здесь надо оговориться: это правило касалось исключительно охотников, но не их родственников. И индейцы нашли выход из затруднительного положения, не ломая при этом установившихся традиций.
Николя Перрот рассказывал по этому поводу: «Если охотник, возвращаясь с добычей, встречал другого охотника, только вышедшего на охоту из деревни, или даже маленького мальчугана, он должен был бросить к ногам встретившегося человека всю свою добычу и позволить ему выбрать для себя любую часть. Чтобы избежать этого, мужчина частенько оставляет забитую дичь там, где она упала, и возвращается в селение с пустыми руками. Там он находит свою жену и посылает её за добычей. Или же охотник тащит мясо сам до того места, которое кажется ему вполне безопасным, чтобы не повстречать посторонних людей, там прячет добычу и после этого отправляется за женой».
Но на этом роль женщины не заканчивается. Как ни странно, именно женщины играют огромную, если не сказать первостепенную роль, в развязывании военных действий. Они то и дело устраивали громкие оплакивания погибших родственников, бередя душевные раны соплеменников и поднимая волну ненависти в их сердцах.
Если у наиболее могущественных из всех лесных племён, Ирокезов и Гуронов, именно на родовых матрон возлагалась обязанность призывать соплеменников к войне, дабы отомстить за погибших родственников и пополнить потери в предыдущей войне, то у Иллинойсов отряды собирались мужчинами. Пьер Лиетте утверждал, что их военные отряды обычно были малочисленны, за исключением тех случаев, когда индейцы снимались с места всей деревней (вместе с детьми и женщинами) и отправлялись на равнины воевать против своих западных врагов. Религия играла огромную роль в жизни воинов. Разнообразные ритуалы считались необходимыми для успешного ведения войны. Ни один мужчина не отправлялся по военной тропе, не снабдив себя амулетом, специально предназначенным для этой цели. Лиетте рассказывал, что большинство дикарей носило с собой чучела птиц или сумочки, сшитые из птичьей кожи, внутри которых хранились предметы личной магии индейцев. Лиетте называет эти священные сумочки просто птицами.
«Иллинойсы обычно намечали войну на февраль. В каждой деревне имелось несколько вождей (венных капитанов) из числа молодых людей, которые контролировали человек тридцать, сорок, а то и пятьдесят. В указанное время они созывали их на пиршество и объявляли, что приближается пора, когда надо идти на поиски людей, поэтому следовало выказать уважение своим птицам. Все отвечали громким “Хо!” После этого они кушали, затем приносили свои вещи и посреди дома раскладывали на циновках своих птиц.
Всю ночь напролёт они исполняют песни под звуки чичикойев (погремушки из тыквы). При этом они обращаются к ястребу, вороне или какой-то ещё птице: “Я молюсь тебе, чтобы во время нападения на врагов я мог бы бежать так же быстро, как ты летаешь. Я молю тебя о том, чтобы мною стали восхищаться мои друзья и чтобы меня боялись мои враги”.
На рассвете они убирают своих птиц.
Перед тем, как уйти на войну, один из них, чаще всего их вождь, устраивает им угощение. Обычно это бывает собачатина. После того, как все собрались, он, после некоторого молчания, говорит: “Мои друзья, вы знаете, как долго я плакал. Я не смеялся с тех времён, как погиб мой брат. Он был и вашим родственником, раз уж мы все приходимся друг другу товарищами. Если бы я был столь же силён, как вы, то я бы без колебаний отомстил за такого доблестного родственника. Но я стал совсем дряхлый и могу лишь обратиться к вам с призывом отомстить. Только через ваши руки может прийти отмщение за нашего с вами брата. Птицы, которым мы молились недавно, обещали мне победу”. После этих слов он поднимается и подходит к каждому из присутствующих, гладя его по голове и плечам. И его гости отвечают: “Хо, хо! Хорошо. Мы готовы умереть. Ты должен лишь сказать”. Они благодарят его и удаляются на расстояние двух лиг от деревни, чтобы заночевать там.
Ознакомительная версия.
