Я оглянулся вовремя, чтобы увидеть, как закрываются большие ворота. Закрылись они беззвучно.
Путь к залу царей-жрецов оказался не таким трудным, как я думал. По большей части я шел по старой тропе, кое-где в крутых местах были даже вырублены ступени – ступени, за прошедшие тысячелетия сглаженные бесчисленными ногами.
Тут и там на тропе лежали кости – человеческие. Не знаю, кости ли это замерзших и умерших от голода или уничтоженных царями-жрецами. Время от времени на скале у тропы виднелась какая-нибудь надпись. В одних содержались проклятия царям-жрецам, в других – гимны в их честь; были среди надписей веселые, хотя преобладали пессимистические. Я помню одну из них: «Ешь, пей и будь счастлив. Остальное ничего не значит». Другие надписи проще, часто печальные: «Нет еды», «Мне холодно», «Я боюсь». В одной надписи говорилось: «Горы пусты. Рена, я люблю тебя». Интересно, кто это написал и когда. Надпись очень старая. Сделана старинным горянским шрифтом. Ей, вероятно, не меньше тысячи лет. Но я знал, что эти горы не пусты, потому что видел свидетельства существования царей-жрецов. Я продолжал путь.
Не встречались животные, не было растительности, только бесконечные черные скалы, черные утесы и тропа из темного камня. Постепенно воздух становился холоднее, пошел снег. Ступени покрылись льдом, и я шел мимо пропастей, заполненных льдом, который тут, не тая, лежит, наверно, столетия. Я плотнее завернулся в плащ и, пользуясь копьем, как палкой, пошел дальше.
Через четыре дня я впервые за все время пути услышал звук, который не был ветром, шумом снега или стоном льда; это был звук живого существа – рев горного ларла.
Ларл – хищник, когтистый и клыкастый, большой, обычно достигает роста семи футов в плечах. Надо сказать, что он похож на хищников из отряда кошачьих: во всяком случае своей грацией и силой он напоминает мне меньших по размеру, но не менее страшных кошек джунглей моего родного мира.
Я полагаю, это результат действия механизма сходной эволюции: оба зверя должны уметь преследовать, красться и неожиданно набрасываться, убивать быстро и безжалостно. Если есть наиболее эффективная форма для наземного хищника, я считаю, пальма первенства в моем старом мире принадлежит бенгальскому тигру; но на Горе таким хищником, несомненно, является горный ларл; и я не могу поверить, что структурное сходство между этими двумя зверями на различных мирах – всего лишь случайность.
У ларла широкая голова, иногда до двух футов в поперечнике, примерно треугольной формы, что придает его черепу сходство с головой гадюки, но, конечно, она поросла шерстью и зрачки глаз как у кошки, а не как у гадюки: они могут сужаться до ширины лезвия ножа при дневном свете и ночью превращаться в темные вопрошающие луны.
Расцветка у ларла обычно рыжевато-коричневая или черная. Черные ларлы ведут преимущественно ночной образ жизни; и самцы и самки обладают гривой. Рыжие ларлы, которые охотятся в любое время, когда голодны, и которые распространены гораздо шире, не имеют гривы. Самки обоих видов обычно меньше самцов, но столь же агрессивны и часто гораздо опаснее, особенно поздней осенью и зимой, когда у них есть детеныши. Я как-то убил самца рыжего ларла в Вольтайских горах всего в пасанге от города Ара.
Услышав рев этого зверя, я отбросил плащ, поднял щит и приготовил копье. Меня удивило, что в Сардаре можно встретить ларла. Как он туда попал? Возможно, местный. Но чем он питается в этих голых утесах? Я не видел никакой добычи, если не считать людей, входящих в горы, но их кости, разбросанные, белые, замерзшие, не были расколоты и изгрызены; на них не было следов пребывания в челюстях ларла. Но тут я понял, что это ларл царей-жрецов, потому что в этих горах ничто не может жить без их согласия; значит, его кормят цари-жрецы или их слуги.
Несмотря на свою ненависть к царям-жрецам, я не мог не восхищаться ими. Никому не удавалось приручить ларла. Даже детеныши ларла, если их выращивали люди, достигнув зрелости, ночью в приступе атавистической ярости убивали своих хозяев и под тремя лунами Гора бежали из домов людей, бежали в горы, привлекаемые инстинктом туда, где они родились. Известен случай, когда ларл прошел больше двадцати пяти сотен пасангов в поисках расщелины в Вольтайских горах, где он родился. У входа в эту расщелину его убили. За ним следили охотники. Среди них был старик, который когда-то поймал детеныша. Он и узнал место.
Я осторожно шел вперед, подготовив к броску копье, готовый закрыться щитом от предсмертных бросков животного, если удар копья будет удачным. Жизнь моя в моих руках, и я был этим доволен. Другой жизни мне не нужно.
Я про себя улыбнулся. Я первое копье: здесь просто нет других.
В Вольтайских горах отряды охотников, в основном из Ара, крадутся к ларлу с большими горянскими копьями. Обычно они движутся цепочкой, и тот, кто впереди, называется первым копьем, потому что делает первый бросок. Бросив копье, он падает на землю и закрывает тело щитом, и так же поступает каждый следующий за ним. Это позволяет всем по очереди бросить копья и дает некоторую защиту в случае неудачного броска.
Но главная причина становится ясной, когда узнаешь о роли последнего в цепочке, которого называют последним копьем. Бросив оружие, последнее копье не может ложиться на землю. Если он так поступит, любой из выживших товарищей убьет его. Но это происходит редко, потому что горянские охотники страшатся трусости больше, чем когтей и клыков ларла. Последнее копье должен оставаться на ногах, и, если зверь еще жив, встретить его нападение мечом. Он не ложится на землю, чтобы оставаться в поле зрения ларла и стать объектом нападения обезумевшего раненого зверя. Таким образом, если копья не попали в цель, последнее копье приносит себя в жертву ради своих товарищей, которые тем временем могут убежать. Такой обычай кажется жестоким, но он приводит к сохранению человеческих жизней: как говорят горяне, лучше пусть умрет один, чем многие.
Первое копье обычно лучший метатель, потому что если ларл не убит или серьезно не ранен первым же ударом, жизнь всех остальных, а не только последнего копья, в серьезной опасности. Парадоксально, но последнее копье
– это обычно самый слабый и наименее искусный из охотников. То ли горянские охотничьи традиции жалеют слабых, защищая их более меткими копьями, то ли наоборот – презирают их, считая наименее ценными членами отряда, не знаю. Зарождение этого охотничьего обычая теряется в древности, он такой же древний, как сам человек, его оружие и ларлы.
Тропа крутая, но подъем облегчают ступени. Мне никогда не нравилось иметь врага над собой, да и сейчас не понравилось, но я сказал себе, что копье легче найдет уязвимое место, если ларл прыгнет на меня сверху, чем если бы я был наверху и тогда мог метить только в основание черепа. Сверху я попытался бы перебить позвоночник. Череп ларла – чрезвычайно трудная цель, потому что голова его в непрерывном движении. Больше того, она покрыта костным щитом, который идет от четырех ноздрей до начала позвоночника. Этот щит можно пробить копьем, но неудачный бросок приводит к тому, что копье отскакивает, нанеся нетяжелую, но болезненную рану. С другой стороны, снизу можно попасть в сердце ларла; оно, из восьми отделов, находится в центре груди.
